Михаил Башкиров - Одиночный десант, или Реликт Страница 3

Андрей перевернулся набок, поднялся на колени.

Сплошной березняк подступал к самой дороге. Ближние березы – одна к одной, все среднего диаметра, а дальше уже не различишь отдельных деревьев, как будто вздыбилась пашня, смешав снег и землю.

Какая-то хищная птица кружила в небе. Может быть, та, которая следила за ними со столба.

– Окоченел, небось? – спросил повеселевший возница и остановил еле бредущую лошадь. – Выскочь, пробегись, разгони кровушку.

Андрей послушно выбрался из телеги.

Ноги заскользили по твердому суглинку.

Лошадь лениво тронулась с места.

Андрей, ухватившись за жердинку, пошел рядом, затем побежал.

Возница подобрел и время от времени оборачивался и подбадривал спутника озорным взглядом.

Андрей в ответ весело махал рукой.

Приличный дед попался… Зачем же тогда там, в деревне, перед председателем ворчал и брюзжал? А потом, угрюмо взгромоздившись на передок, два часа с лишним сидел истуканом?..

Андрей прибавил ходу, поравнялся с лошадью и высоко подпрыгнул.

Дед натянул вожжи.

– Полегчало?

– А можно, я рядом с вами сяду?

– Валяй.

Андрей взобрался на передок и осторожно сел.

– Да отсюда и навернуться можно.

– Держись.

– Понял.

Андрей поплотней прижался к вознице.

Казалось, что шевельнись – и сразу свалишься вперед, под колеса.

Но довольно быстро освоился.

Теперь можно было и поговорить.

– Извините, не знаю, как величать…

– Кличь Семеном Карповичем.

Дорога тянулась по краю узкой извилистой долины.

Справа по склону наваливался густой кашей березняк. Слева по цепочке кустов угадывалось русло речушки.

– Семен Карпович, места-то у вас красивые…

– Это вполне. Седьмой десяток разменял, а все не могу к этой благодати привыкнуть. Когда силенка была, неделями в тайге пропадал. А вот понял, что без тайги-матушки нет мне жизни, только после фронту. Ох, и обидно стало… Жил дотоль валенок валенком…

– Председатель у вас мужик хитрущий.

– Ну, наделал ты делов вчера, – сказал Семен Карпович, игнорируя замечание о председателе. – Всю деревню переполошил… Прибегла моя Марья да как завопит, мол, из городу землемер приехал сердитый! Будут участки перемерять, а лишнюю землицу отымать в пользу колхоза!

– Такой ерундой не занимаюсь, – сказал Андрей и засмеялся.

Речушка приблизилась к дороге, и на берегу зачернели развалины какого-то строения.

– Вот и мельница, – сказал Семен Карпович. – Надобно передохнуть.

У обгорелых бревен развели костерок.

Пока Андрей ходил за водой, Семен Карпович выдал кобыле порцию сена, развязал мешочек, выложил на белую чистую тряпицу приличный кусок сала, густо облепленный солью, полбуханки магазинского хлеба, бережно поставил кружку загустелого меда.

Андрей подвесил котелок на жердину, подтолкнул в огонь сушняка и сел напротив Семена Карповича.

Помолчали.

– Если не секрет, – спросил Андрей, – что вы с председателем не поделили?

Семен Карпович извлек из кармана плоскую банку с махрой, оторвал от газеты аккуратную полоску и, скручивая цигарку, ответил:

– Председатель у нас фигура… А то, что малость повздорили, так это из-за внучка моего. Пришел, оголец, с армии, отработал уборочную и решил метнуться…

– В город.

– Да не в город, в леспромхоз. Приезжал здесь у нас один, агитировал. Деньги, говорит, большие да отпуска длинные… В целом я против, а председатель – хоть сейчас заявление подпишет. Не умеет работников ценить… Долбил ему, долбил – бесполезно!

– А что же он решился вас со мной отправить?

– С кем же еще?

Семен Карпович выхватил из костра веточку, прикурил.

– Любого другого Федор за версту не подпустит. А я ему как-никак шурин… Да и к Соколовке у меня интерес существует. Сколько раз на правлении выступал! Но до сих пор она, бедная, как отрезанный ломоть, а раньше, почитай, сорок дворов было, и в каждом не меньше трех душ.

– Вода закипела вроде!

Андрей сыпанул в котелок заварки.

– Столько хватит?

– Да отодвигай ты, отодвигай, – взволновался Семен Карпович. – Растяпа!

– Нормально!

Андрей снял котелок и поставил рядом с головешками.

– А сейчас там кто проживает?

– Один Федор и сестра моя за ним, и более – никогошеньки… Кто убег, кто помер… А сынки ихние, то есть племяши мои, давно в городе околачиваются… Сколько раз звал и сестру и его на центральную усадьбу, они – ни в какую. Потому что Федор – куркуль, вцепился в свое хозяйство и сдвинуться боится, а то, что рядом души живой нет, ему даже лучше, с его зловредным характером… Посмотри-ка чаек!

– Напрел.

– Летом к ним пастухи наведываются, а зимой, окромя охотников, никого.

Семен Карпович мелко нарезал сала и подвинул его поближе к Андрею.

– Федор гостей-то не очень любит, но ты бойся, главное, поменьше обращай внимания на его выверты; и вот что еще… там у них в хате фотокарточка есть, в рамочке резной, Федор сам эту рамочку смастерил… Так не спрашивай, пожалуйста, у них про нее, долго рассказывать, только им неприятно будет…

Андрей что-то промычал набитым ртом.

Перекусив, они еще долго разговаривали.

Андрей расстелил перед Семеном Карповичем карту и горячо разъяснял свою задачу.

Тот внимательно слушал и водил пальцем по карте.

– Ты только Федору не вздумай расписывать, – сказал Семен Карпович. – Ох и рассерчает, если узнает, что на его вотчину покушаются. Ты ему понепонятнее, позаковыристей!

– У вас не соскучишься…

Андрей плеснул в кружку остатки теплого чая.

– То зэки, то отшельники.

Семен Карпович закурил самокрутку и опять склонился над картой.

– Значит, корчевать хотите?

– Если камня не будет.

– Земля там без камня, хорошая земля. Ведь я тоже в Соколовке родился. Вот приедем – я тебе дом наш покажу, как раз почти у самого краю, с резными наличниками. Еще прадед его ставил… Пригнали их сюда аж с самой Украины.

– Далековато.

Затухающий костерок отчаянно дымил.

Лошадь продолжала хрумкать сено.

Было слышно, как в речке дышит вода, потрескивая тонким ледком вдоль берега.

– Просьба у меня к тебе есть, – сказал Семен Карпович и погладил карту ладонью. – Серьезная просьба.

– Все, что в моих силах.

– За деревней, в березняке одна могилка есть. Так богом тебя заклинаю, оставь вокруг нее хоть полгектара нетронутыми. В ней двадцать три человека лежат. Кличут ее у нас партизанской – только какие там партизаны… Бабы, детки малые да старики… Когда белогвардейцы отступали, побаловались. Младенцев за ноги да об угол… – Семен Карпович отвернулся и стал смотреть на дорогу, как бы дожидаясь кого.

– У нас по инструкции такие места трогать не разрешается, – сказал Андрей и поднялся. – Память есть память.

– Спасибо.

Андрей взял пустой котелок и спустился к речке…

7

Через пятнадцать минут они тронулись в путь.

Отдохнувшая лошадь пошла бойчее.

Андрею было хорошо сидеть рядом с Семеном Карповичем, он чувствовал его теплый бок, его дыхание, его силу.

Под бряканье колес задремалось…

Вдруг лошадь встала.

Андрея качнуло вперед.

Но рука Семена Карповича не дала ему свалиться.

– Гляди, волки, – зашептал Семен Карпович. – Шесть голов, едрена корень!

Андрей закрутил головой, но ничего, кроме пожелтевшей болотины да разбросанных в беспорядке кустов, не увидел.

– Где, где?

– Да вона!

– Бинокль бы сюда…

– Правее излучины, на той стороне, в лес уходят, сволочи!

Наконец и Андрей заметил, как два серых пятна мелькнули промеж редких стволов за опушкой.

– Обнаглели волчары, выводками разгуливают. Лет десять слыхать не было, а с прошлого года пошло-поехало. Зимой чуть Ваську-армяна не загрызли… – Семен Карпович зло выругался. – Куда егерь смотрит? Ему бы только водку жрать да перед начальством выплясывать.

– А я только в зоопарке волка видел. Такой худой, зачуханный.

– Надо будет Федора предупредить. Но-о, пошла, старая…

Дорога изгибалась, повторяя очертания леса.

Из-за берез надвигались насупленные сопки.

Чаще стали появляться высокие лиственницы с раскоряченными ветвями.

Пошел снег. Он как бы нехотя планировал над утомленной землей, над молчаливыми деревьями.

Андрей видел, как снежинки садились на круп лошади и таяли.

Куда только не занесет нелегкая… Вот и опять какой-то медвежий угол, и можно было бы с тоски подохнуть, если бы не дед, а вначале такой язвой показался… И на чем он держится, высох весь…

А действительно красотища, все замерло, лишь снег… Может быть, и останется в душе и в памяти только вот та склоненная береза да сипловатый голос Карповича и острый запах махры…

Как забавно лошадь шевелит ушами… Целое лето прошло, и как быстро, как сумбурно, словно и не было пашен, истомленных солнцем, и унылых болотин, словно приснилось то первое хозяйство, где по-настоящему чувствовал себя инженером… И почему у нее дергается то одно ухо, то другое…