Владимир Кулеба - Артема, 24 Страница 3

В конторе говорили: нет задания, чтобы Чека не выполнил, нет бабы, чтобы не трахнул… И все – правда. Что касается заданий, это каждому известно. Из поколения в поколение передаются байки, как Петька, например, еще в старой «Вечерке», на Свердлова, спустился вниз на Крещатик заснять одного гвардии полковника во время военного парада и демонстрации – срочное задание шефа. Все фотокоры давно на «на точках» стояли, с пропусками, а Чека в редакции дежурил. Когда техника прошла, кто-то из цековских начальников знакомого увидел, обнялись, по сто граммов, наверное, дернули. Тогда и созрела мысль: сфотографироваться на память. Позвонили безотказному нашему шефу: «Илья Иванович, пришли человечека с фотоаппаратом». А кого он пришлет, если все «на точках», один Петя – дежурит по конторе. «Давай, – говорит шеф, – спускайся на Крещатик, там твой родственник с одним полковником, так ты их щелкни, а потом и полковника, одного, мы его в газету дадим». Тонкий политик наш шеф, за что и держат столько лет редактором.

Ну, Чека по Крещатику бежит, к трибуне пробивается. А тут майор один: стой, куда идешь? Пропуск! А Петя ему сначала вежливо так: «Да фотокор я, из «Вечерки», Чекал моя фамилия, редактор послал тут одного полковника снять». – «Стоп-стоп, куда без пропуска!» – «Да тебе ж говорят, дубина стоеросовая, редактор послал! Ты что руки крутишь, больной что ли?» А тот ни в какую, наряд при нем, выхватили удостоверение, «Вечерка» тогда в Киеве высоко котировалась, но пускать – не пускают. Петя, сперва довольно вежливо, пригласил пройти в редакцию. Майор замешкался, потом сдуру согласился. Да еще и наряд с собой не взял. Подходят они к редакции, Чека его в охапку, тот орет, но Петька ему в дыню вставил, майор быстро осмирел. Заносит на плечах в кабинет к шефу, о пол как шмякнет:

– Вот, Илья Иванович! Этот мудозвон не дал выполнить ваше задание, не пускал к трибуне правительственной, придурок, – и ногой его, под дых, по яйцам, – тот орет, за кобуру хватается. – Петька ему в голову фотоаппаратом как заряд, хоть и в чехле, бьет что надо, – мент – в обморок. Чека хотел, чтоб он ему и за фотоаппарат возместил.

– Скотина такая, добивайте его, Илья Иванович, дайте я лучше, карандашом этим, да по башке твоей дурной.

Майора потом каплями отпаивали, «скорую» вызвали, голову перевязали.

Позвонил цековский бонз:

– Илья Иванович! Ну где ж твои хлопцы?

Поехал как-то Петя в Институт коллоидной химии, снимать в газету. Что-то ему не понравилось, чем-то он не приглянулся. Так он зама по режиму вырубил. Звонит мне в редакцию:

– Серега! Я из института холодной химии! Да здесь, на Левом берегу. Даю трубку директору! Да они вообще оборзели! Я им говорю: мне Илья Иванович поручил, Серега текстовку писать должен, снимки в новогодний номер, горком партии распорядился! Не пускают, мудаки! Скажи этому пидару, что это ему не игрушки…

…Я свой беляш сразу съел, плохо прожевывая, запихивая в рот горячую, едва застывшую ливерообразную массу, как в мясорубку, глотая липкое клейкое тесто, подставляя руку, чтоб не уронить на снег какой-нибудь кусочек, заглатывая на ходу то, что отрывалось. Я всегда так ем, глотая, почти не прожевывая, – то ли от вечного голода, то ли от нехватки трех зубов. Зубы у меня вообще в ужасном состоянии, но полечить и вставить недостающие все времени нет. Это я так себя обманываю, на самом деле страшно боюсь зубного кабинета, а когда включают бормашину, теряю сознание. Все еще в школе началось, с тех пор от стоматолога «бегаю». И удачно – ни в институте, ни в армии, ни на заводе пока не смогли меня заставить зубы полечить. А Петька Чека ел не спеша, как бы нехотя, не обращая внимания на падающие крошки и кусочки, отвлекался на девушек по сторонам, забывая об остывающем беляше. Так едят сытые люди, не голодные во всяком случае, не считающие каждую копейку, которые могут себе позволить хоть по пять беляшей в день.

Неужели эта жлобина и в автобусе будет хрумкать, луком вонять? Терпеть не могу, когда кто-то в транспорте щелкает семечки, ест мороженое, уж тем более – беляш, который так пахнет всеми своими пряными прелестями, что дышать нечем. Высшая степень жлобства. Впрочем, Петьке сего не дано понять. Здоровый амбал, именно не накачанный, от природы крепыш, он плечом поддел двух старшеклассников и не думавших подниматься выше, в автобус, комфортно устроившись на ступеньках внутри салона, подпирая задние двери. «Ну что, молодежь, подростки! – закричал Чека, буквально втаскивая их в салон, обдавая остальных острым беляшным запахом, вытирая при этом жирные короткие пальцы о подол куртки, – что стоите, как сонные тетери, вперед проходите, людям тоже ехать надо! Да побыстрее, что вы мнетесь! Выходить надо? Так выходите, а то садятся на одну остановку! Я в ваши годы в школу из села за двадцать километров пешком ходил по морозцу. Вот так. А они в тепле попривыкали…»

Я долго буду помнить ту поездку с Петькой Чекой, автобус с оледеневшими за ночь стеклами, так что и в окно не посмотришь, не отвернешься, будь любезен, выслушивай весь этот бред.

– Я вас очень прошу, не мотайте своим беляшом во все стороны, жирные пятна потом останутся.

– Ах ты ж интеллигент вшивый! Пятен он боится! В такси ездил бы, тогда и пятен не было. За собой смотри, а то я тебе такое пятно поставлю, всю жизнь на лекарства работать будешь. Что-что? Да нет, бабуля, не выходим, мы только что зашли. Правда, Серега? Серега! Ты чего отвернулся, там тебя не прижали? Посторонись ты, фифочка, товарища моего задушишь. Ты лучше бы ко мне липла, кошечка. Кис-кис-кис-кис! Серега, ты понял, какие барышни в нашем автобусе. Ты чего отворачиваешься, говорю!

И все это он кричит так, что не слышно, как водитель объявляет остановку.

– Молодой человек, нельзя ли потише, какая следующая остановка? Водитель, объявите остановку!

– Какая следующая, Серега, не скажешь? Гражданка интересуется! Вы что же, первый раз здесь?

– Первый – не первый, какая разница, не кричите так, прошу вас.

– Вот ексель-моксель! Хочу ж помочь тебе, старая ты черепица, а она: не кричите! Да кто, спрашиваю, кричит?! Совесть иметь надо!

Полный атас. Хоть из автобуса выходи. И угораздило ж меня!

– Серега, Серега! Вон два места в конце ослобонилось, идем сядем, нам далеко ехать, в самый конец. Батяня, вы проходите? Дайте мы с другом сядем, вам спокойнее же будет.

Ну, слава Богу, сели, может заткнется хоть теперь немного. Ага, не с мои счастьем.

– Серега, ты смотрел вчера по телеку, этому маразматику старому, генсеку, вручили орден Перу! Дожили – где этот козел-бровеносец, а где Перу! Ха-ха!

– Да не ори ты, блин, на весь автобус, заметут!

Действительно, на нас стали оглядываться. Кто с интересом, кто с опаской, кто – изучающе: что за кадр такой, Брежнева вслух костерит.

– Ты чего мне рот затыкаешь, не бзди, ничего не будет за этого козла вонючего!

Это уж слишком. В автобусе – тишина установилась, все толкаться перестали, кто сидит, кто стоит, но молча, в нашу сторону стараются не смотреть. А этот придурок орет, как резанный, на весь автобус:

– Мало ему побрякушек на грудь навесили, скоро уже на жопу начнут цеплять. Так еще Золотое Солнце Перу, трам-татам-татам! За дружбу советского и перуанского народов, ети его в корень мать! Позорит страну, а говорит как, ты слышал? Серега, ты чего молчишь все время? Бздишь ты, что ли?

– Да слышал, слышал. Говори только тише, оглядываются все, сексотов вокруг полно.

– А я их знаешь куда имел твоих сексотов? Пусть жопу лижут своему козлу старому! Страну на весь мир обсирают!

Тут, благодарение Богу, вошла симпатичная девушка, стряхивая снег с шапочки, сдувая с челки. Политика была второй слабостью Петьки. Первой – бабы.

– Девушка, девушка!

Та в недоумении обернулась: кто это кричит на весь автобус?

– Девушка, к нам идите! Место есть, товарищи вот немного сдвинутся, что ж стоять на проходе, вас все толкать будут, а тут тепленько, печка греет. Проходите-проходите! Как, места нет? Некуда двигаться? Не беда, вон кореш мой, Серега, работаем вместе, место вам уступит. Он у нас молодой еще, постоит, тем более, под интеллигента канает. Правда, Серега, уступишь?

– Садитесь, пожалуйста.

– Ну вот, что я вам говорил? Удобно вам? Как вас зовут? Да вы не стесняйтесь, мы не какие-нибудь прохвосты с улицы, в газете работаем, «Шлях до комунізму», знаете?

– Кто ж не знает…

– Вот, значит, это – Серега наш, Христенко, сокращенно – Христос, журналист, заметки пишет, подпись в газете не встречали случайно? А я – Петр Чекал, фотокорреспондент, мои снимки в каждом номере…

Законченный идиот. Патентованный дурак. Нет, видали шизика? Весь автобус обернулся, как на выставке, на нас уставился. Вот какие придурки, оказывается, в газете столичной работают, как о генеральном секретаре, председателе президиума Верховного Совета товарище Брежневе Леониде Ильиче отзываются, а он, между прочим, награжден вчера высшей наградой перуанского государства. Скорее бы выйти отсюда, точно, заметут…