Наталья Корнилова - Шестое чувство Страница 30

Я размышляла.

Родион, бесспорно, что-то узнал. Но он полагал, что в финале дела я не буду ему нужна. Такое его поведение уже не раз выбивало меня из колеи во время нашей совместной работы. Родион Потапович таким образом давал понять, что моя миссия в расследовании закончена.

Зазвонил мобильный. Я остановилась и открыла сумочку, пальцы коснулись трубки, и в этот момент мягко накатился звук тормозов, не взвизгнул, а именно накатился – спокойно, нагло и уверенно. Если бы не звонок, я, быть может, обратила бы на это более пристальное внимание, в конце концов, сработала бы отлаженная сигнальная система, подсознательно высвободившая тревогу и немедленную ответную реакцию… Но тут я на секунду помедлила – и получила по ногам такой удар, что подломились коленки, и я сама упала бы головой об асфальт, если бы меня не схватили чьи-то грубые сильные руки. Я почувствовала неприятное прикосновение пистолетного дула, резкую боль – меня рванули за волосы, – а потом издевательский голос произнес:

– Тащи эту суку в машину.

Господи, как всколыхнулось во мне бешенство, когда я услышала этот голос! Я узнала его. Еще бы я не узнала его!

Меня втащили в салон джипа. Метнулся перед глазами белый потолок, потом вынырнуло хмурое бровастое лицо. Рот криво, с пренебрежением, повело в сторону:

– А ниче соска!

– Ты не лапай ее, а браслетики нащелкни на грабли. Она у нас крутая, эту… как ее… Никиту из себя строит. И пасть ей залепи лентой, чтобы не квакала.

Мне надели на заведенные на спину руки наручники.

– На заднем сиденье ее надо оставить, – сказал бровастый похититель, – и безопасно, ну и все такое… Я с ней поеду рядом – у меня ствол, если что, то я не промахнусь – с такого-то расстояния. А то с ней поосторожнее… как она Жирного завалила.

Но у Феликса Митрохина, а это был именно он, возникло иное мнение.

– Нет, – возразил он, – а вдруг мусора неподготовленные тормознут? Шальные? А она мяукнет что-нибудь? Ну или знак им подаст какой… Лучше связать ей ноги и в багажник отскладировать. Рот запакуем, так что вопить не будет. А руки у нее за спиной наручниками скованы, так что ленту со рта она не сорвет. К тому же из багажника она не увидит дорогу. Да если бы и увидела, – усмехнулся белобрысый Феликс, – все равно после того, как Ус с ней перекинется беседой, она свое имя помнить не будет.

– Надо было тебя вместо того манекена закопать, Феликс Иваныч, – выдохнула я.

– С твоей точки зрения – конечно. Ты, наверно, подумала, что я не вернусь в Москву, что Усов меня зароет вместо тебя. Так нет же. Усов свои кадры подбирает тщательно и так просто ими не раскидывается. Тем более что известное тебе с тобой и умрет. А твой босс, о котором я кое-что слышал, человек умный, так что он с Усом связываться не захочет. Если, конечно, не хочет осиротить свою семью. У него, говорят, такой милый сынок, правда, имечко подкачало: то ли Гаврила, то ли Данила.

– Потап… – сказала я.

– Вот-вот. Ладно, Гена, давай перекрути ей ноги, а то она очень шустрая. Понадежнее перекрути. И рот заклей.

– Без проблем, – отозвался бровастый Гена и заклеил мне рот липкой лентой, потом в его руках появилась тонкая, но очень прочная на вид бечевка, которая часто-часто подергивалась меж его пальцев, словно испытывали ее на прочность и растяжимость, – я ей «ласточку» поставлю. Так что она не то что знак какой подать, а и пошевелиться толком не сможет. А задница у нее ничего…

Рассуждения о моих женских прелестях были заглушены шумом мощного двигателя, сорвавшего джип с места.

Я лежала на дне багажника. Мои руки были скованы за спиной наручниками, а ноги крепко связаны, при этом согнуты в коленях, подтянуты к скованным рукам и намертво примотаны к перемычке наручников. Я лежала на животе. Через несколько минут начала проявляться усталость, и я не смогла напрягать спину так, чтобы позвоночник не прохватывала резкая боль. Позвонки хрустели при каждом резком движении джипа.

Гена был прав, когда говорил, что мне и шелохнуться будет затруднительно.

Я не на шутку опасалась, что позвоночник не выдержит и просто-напросто переломится пополам, как арбузная корка.

…Как же я не просчитала Митрохина и как же допустила, что меня вот так глупо захватили? Обидно, обидно до слез. А со слезами… со слезами полный порядок: они невольно выступали на глазах от дергающей боли. Если я не предприму что-то во время самой поездки, то у Усова шансов у меня уже не будет. Убьют. А вот сейчас…

Находящийся на заднем сиденье джипа Гена даже не оборачивался, чтобы удостовериться – на месте я или нет, справедливо полагая, что обездвиженный «ласточкой» человек не сможет не то что убежать, а и сдвинуться с места.

Я перевалилась на бок. Так оказалось немного легче: уменьшилось давление на позвоночник. Теперь следовало избавиться от наручников. Я знала безотказный способ избавиться от наручников практически любого типа, за редкими исключениями. Это следовало делать резким – молниеносным – движением, рывком! Боль, конечно, жуткая, но иначе никак. Никак.

Но самая большая сложность была в том, что, кроме наручников, я была ограничена в движениях злополучной «ласточкой», отсюда следовало: любое непродуманное резкое движение грозило мне переломом позвоночника.

Впрочем, риск стоил того. Что они там говорили про моего босса?.. Эх, Родион Потапыч, Родион Потапыч!

Я выгнула спину, чтобы получить больше возможностей для рывка. Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не закричать – боль была такая, что казалось, будто меня проткнули раскаленным шампуром. Я сделала несколько пробных движений кистями рук, и у меня перед глазами замерцали мутные белые пятна… А после того, как я сильным рывком сбросила наручники, мне понадобилось около двух минут, чтобы прийти в себя после невероятной боли в перегруженном позвоночнике.

Но у кошки девять жизней, это известно всем.

Теперь руки мои были свободны, наручники болтались на веревке, стягивающей мои ноги, а спину я могла наконец разогнуть. О-о, какое это было наслаждение!

Освободиться от пут на ногах и липкой ленты, залепляющей мне рот, было делом еще нескольких минут. После этого я осторожно высунула голову из-под брезента, которым меня предусмотрительно накрыл ушлый Гена на тот случай, если джип остановит милицейский патруль и захочет поинтересоваться самочувствием водителя и пассажиров.

Гена говорил:

– Выпить что-то охота. А у Уса не больно-то…

– Ладно, уже минуты через три подъедем! (У меня екнуло сердце, когда было определено столь точное время.) У Уса перекантуемся минут десять, не больше, он надолго не тормозит. А там в клуб закатимся или в сауну.

Гена спросил:

– А что с этой бабой будет?

– А как Ус скажет. Она, сука, нас в Воронеже попалила. Если бы я ее сегодня не выловил, мне самому яйца бы праздничным бантом завязали.

– Замочат ее, – сказал Гена. – А красивая. Пусти ее к пацанам – распишем перед смертью на троих. А то мочилово – это тупо, если в расход такое сладкое мясо идет.

– Подохнешь ты через баб-то, – сказал Митрохин с места водителя. – Помяни мое слово.

Гена и не подозревал, сколь скоро и сколь точно сбудется прогноз его подельника. Я выждала. Машина вошла в поворот, взвизгнули тормоза – верно, Митрохин спешил. Момент был прекрасный. Прогноз Феликса сбылся в одно мгновение, потому что я, сложив вместе вытянутые и напряженные пальцы правой руки, резким движением вонзила их в бычью шею под правое ухо Гены. Синхронно вторая рука ударила под левое ухо. Титановые накладки ногтей, тонкие, изящные и острые, как бритвы, легко пропороли кожу и мышечные волокна, я с силой рванула на себя, рассаживая шею, и Гена хрипнул и стал заваливаться на бок. Я отстранила еще живого бандита и, переместившись на заднее сиденье, выхватила из кобуры Гены его пистолет и приставила к подголовнику Митрохина. Он еще ничего не знал. Свое счастливое неведение он подтвердил фразой:

– Ну что, практически приехали. Вон фонарик перед дачкой Уса. Н-да… А что, Гена, она мне тоже нравится, эта телка, которую ты «ласточкой» захомутал. Я люблю ершистых бабцов… не как желе под пальцами чтоб колыхались, податливые такие, а чтоб с перцем!

– Рада за тебя, – тихо сказала я.

Он даже не обернулся. Надо отдать должное его самообладанию, он сразу все понял, он даже не дернулся.

– Как это тебе удалось? – выговорил он.

– Это очень сложно, а если объяснять на словах, то еще сложнее. Без фокусов, Феликс. Спокойно-спокойно, тихонько доедем до места. Ты лучше тут притормози, дорогой. Вот так. Отлично.

– Что ты собираешься со мной делать? – выдохнул он.

– Не повторять ошибок.

В тот момент, когда я договаривала слово «ошибок», пуля из пистолета в моей руке, легко прошив подголовник кресла, вошла в голову Митрохина, и на лобовое стекло веером брызнули кровь и мозг.

Я вышла из остановившейся машины и медленно, придерживаясь обочины дороги, направилась к дому, который так опрометчиво (а куда он делся бы?) указал Митрохин. Уже покойный Митрохин. Сванидзе, будь он здесь, незамедлительно упрекнул бы меня в кровожадности и развил очередную свою пышную теорию, но… во-первых, никакого Сванидзе и близко нет; а во-вторых, если бы не я их, то они бы меня. Их разговор не оставлял никаких иллюзий. К тому же, кажется, они собирались не просто меня убить, а перед этим еще и… Ладно. Не будем о грустном. Хотя и после того, как я чудом высвободилась, положение не из веселых. Что предпринять? Здравый смысл диктовал вполне естественное решение: руки в ноги (пока целы), и убираться подальше от этого проклятого джипа, весь салон которого залит кровью. Моих отпечатков там вроде остаться не должно, а где могли быть, я стерла платком. Тщательно протерла.