Наталья Корнилова - Чужая душа Страница 36

Воцарилась тишина. Все молчали, потрясенные слишком быстрым разворотом событий на сто восемьдесят градусов. Кто-то с шумом отодвинул стул, прорвалось тяжелое, волнообразное дыхание, и я услышала и узнала голос – голос Валентины Андреевны Ельцовой:

– Нет, читайте! Это ведь она… она? Скажите, что это она… во всем!..

– Тишина! – повысил голос судья, а обвинитель Беренштейн, видимо, удовлетворенный, сказал:

– Ну что же. Все понятно. Убийство Таннер, по этому тексту, инспирировано Кристалинской, которая крутила мужчинами, как марионетками. Все подстроено, все подставлено, чтобы улики были против Ельцова.

Ельцов, который был теперь бледнее свежевыбеленного потолка, пробормотал:

– Да что же это такое? Куценко? По твоему… по твоему наговору… заказу, Ксюша? Что это… за шутка? – Он задыхался. – Ксюша… да как же ты? Ведь мы… почти родные… как же так?

Ксения медленно подняла веки, и ее взгляд коснулся Ельцова. Ее глаза были замутнены страданием. Железное самообладание наконец отказало ей, но когда она ответила Алексею, в ее голосе не было ни робости, ни раскаяния, ни боли:

– Такая жизнь, Алеша.

– Но… почти родные… два дня до свадьбы, как же?

– Родные? Нет, Алеша, я тебе чужая, – ответила она. – Я тебе чужая.

Глава 15

Все последующее шло скорее по инерции.

Когда суду был представлен найденный в указанном месте пистолет, все стало беспощадно ясно для всех и для Ксении Кристалинской – в особенности. Быстро, слишком быстро обрушилось то, что еще недавно казалось незыблемым и недоказуемым. Ей было предъявлено обвинение в организации убийства Таннер и еще по нескольким пунктам, что, по сути, уже было и неважно.

Она молчала все это время.

Суд пошел своим ходом. Часа через три судьи удалились для вынесения приговора. Минут пятнадцать им потребовалось для вынесения «честного и беспристрастного» приговора.

Приговор был зачитан. Ксению признали обвиняемой по нескольким пунктам и выделили ее дело в отдельное производство, постановив заключить ее в СИЗО. Ельцов же был признан чистым перед законом.

Он отказался от заключительного слова и только неотрывно смотрел на Ксению, на руки которой надевали наручники. В его взгляде плескалось горестное изумление.

Я могла его понять.

В тот момент, когда его освободили, к нему ринулась толпа родственников. Его обнимали, целовали, душили в объятиях, а Валентина Андреевна будто свихнулась от радости. Я же наблюдала попеременно то за Алексеем, то за Ксенией. Ельцов как бы и не радовался своему освобождению – он пока просто не осознал этого факта, а продолжал смотреть на Ксению, та же отвечала ему молчаливым взглядом, в котором было спокойное равнодушие, мне показалось, что она успокаивает его. Между ними словно протянулась струна высокого напряжения, и я вздрагивала, чувствуя этот накал.

– Ксения… – бормотал Алексей машинально. – Ксюша… так не бывает.

«Бывает, – подумала я, – она же тебе сказала: такая жизнь. А в нашей жизни бывает все».

Алексей и Ксения продолжали смотреть друг на друга до тех пор, пока из толпы родственников не вышла невысокая хрупкая девушка с хорошо развитой грудью и длинными ногами фотомодели. Ее загорелое личико уже несло на себе печать развращенности, и по тому, как она хищно улыбалась, я поняла, что она долго ждала этого момента.

Она подошла к Алексею и обняла его. Он машинально отпрянул, а потом вдруг, прошептав грязное ругательство, отвернулся от Ксении и обнял девушку.

Нить, протянутая между несостоявшейся четой, порвалась. Мне показалось, порвалась с криком, воплем нечеловеческой боли – коротким, как сломанная на взлете жизнь птицы, вскриком. Я не поверила собственным ушам, этот крик сорвался с гордых губ Ксении, секундой позже исказившихся от гнева и презрения. Она рванулась с места, охрана цепко схватила ее и вывела из зала – но она продолжала гортанно выкрикивать что-то, пытаясь высвободиться.

«Нет, все, – сказала я себе, подавив внезапный приступ невесть откуда накатившей жалости. – К кому жалость? К этой продажной душе, злой мегере, к этой «чужой»?»

За несколько часов обвиняемый превратился в невинно оклеветанного, а свидетельница в преступницу. И все это произошло словно по мановению волшебной палочки. Но снова что-то не давало мне удовлетвориться этим исходом дела, и снова я ждала возвращения босса, чтобы окончательно поставить точку в расследовании или же крест на своих неуместных домыслах.

Интуиция. Глупая интуиция. Все это как-то вымороченно, фальшиво, выспренне. И эти публичные объятия Алексея и Милы Таннер, племянница покойной Татьяны Оттобальдовны, которые вызвали такую бурную реакцию Ксении. Алексей действительно невиновен, потому что эта Мила не стала бы обнимать убийцу. И все, забудем! Точка!!!

Я направилась к выходу из судилища, улавливая приветственные возгласы в свой адрес и даже поздравления (подвиг я совершила, что ли?), но тут меня окликнули. Алексей Ельцов.

И я увидела, как ко мне во главе череды счастливых родственников, друзей и знакомых направляется Алексей Ельцов.

– Здравствуйте, Мария, – приветствовал он меня. – Спасибо вам за все. Если бы не вы, Мария, мне каюк. Я уже считал себя похороненным в этой… тюрьме.

К взмокшему лбу Алексея прилипла прядь слипшихся волос, губы подрагивали. Я встала к нему вполоборота, и слава богу, потому что я успела спасти свои туфли. Подоспела тяжелая, очень тяжелая артиллерия в лице Валентины Андреевны.

– Да-да! – запела она. – Ясно как день – засудили бы, продажные шкуры! И эта сука, Ксенька! Вы только подумайте, Мария, эта тварь все валила на Алешу, чтобы самой выйти сухой из воды. Но откуда у вас этот дневник, а, Мария? Как вам удалось заткнуть эту скотину, жидовского ублюдка?

– У женщин – свои секреты, – отделалась я от нее общей фразой. – Особенно если женщина – частный детектив.

– Не только частный, но и – честный! – с претензией на юмор хохотнула Валентина Андреевна.

Я развила тему:

– Честный? Да, наверное. Теперь вы не будете упрекать меня относительно отработки аванса.

Заказчица смешалась, а я, сказав еще что-то относительно окончательного расчета после приезда босса, хотела отойти от них – но не тут-то было.

В разговор вмешалась Мила Таннер. Она придержала меня за плечо и, глядя мне в лицо своими нагловатыми глазами, сказала:

– Простите, Мария… ведь вы Мария, да?.. Я хотела поблагодарить вас и от себя. Приходите в гости. Вот наш адрес.

И она протянула мне бумажку.

– Что это за адрес? – Я взглянула и прочитала: «Котельническая набережная, 4, корп. 2, кв. 10». – Наш? Это ваш и…

– Алексея. Он переедет туда, а свою квартиру, где он жил с Ксенией, продаст. Ему будет тяжело появляться там после такого…

– Да, да, – поспешно подтвердила я, а в голове вертелось: «Ушлая особа, парня прямо со скамьи подсудимых увела. Да и Ельцов человек… очень тонкий… сразу же в центр Москвы переезжает!»

Впрочем, в адрес Алексея я злопыхательствовала зря: он в самом деле выглядел очень плохо, как человек, многое переживший и выстрадавший… И его разрыв с Ксенией, наверное, оправдан. Будь я мужчиной, пожалуй, поступила бы точно так же.

Но все же я не могла забыть, с каким отчаянным звуком лопнула струна, протянутая между Алексеем и Ксенией в зале суда. Эхо этого звука еще билось у меня в висках…

Я вышла на улицу и вдохнула горячий воздух. Господи, как душно.

Прошло два дня с того момента, как Ксению Кристалинскую посадили в СИЗО. Проклюнулось утро третьего. Но даже по прошествии этого времени меня не отпускало ощущение какой-то… бессмысленности, нелепости произошедшего. Акира, мой духовный отец, вырастил во мне Пантеру не только в телесном отношении. Во мне угнездилась острая, звериная интуиция, и именно она не давала мне сомкнуть глаз вот уже третью ночь подряд. То есть глаза-то я закрывала, но сон не шел, он метался и улетал, как вспугнутая сачком бабочка.

Что только не шло мне на ум в эти бессонные ночи! И мысли о боссе, который все еще не подавал признаков жизни – Валентина уже дважды билась в истерике, а я пыталась звонить некоторым из известных знакомых Родиона с просьбой пошарить по своим каналам и выяснить, где же он… Маячили перед глазами и смутные полуразмытые лица участников недавней трагедии. И вспоминались глаза, глядящие холодно и остро, без сожаления и страха. И особенно часто оживали чужие, бархатные глаза, мерцающие опасной загадкой.

Утром третьего дня я поджала под себя ноги и рывком села. Кувыркнулись в голове и, щелкнув, встали на свое место слова: «…хочешь, можешь вообще не возвращать. Я его еще ни разу не надевала, сдуру купила».

Да! Вот что не давало мне покоя! Именно!..

«Я его еще ни разу не надевала, сдуру купила». Каким же тогда, простите, образом в ни разу не надеванном пиджаке Ксении оказались ключи от ее квартиры? Или она их разбрасывает куда попало – много лишних заказала, вот и расшвыривает. Что-то не похоже.