Максим Жуков - Объект «Кузьминки» Страница 4

Не все подвержены подобного рода влияниям.

К сожалению, я принадлежу к большинству.

Ирка-Пилотка не была полной. Она была, скорей, полноватой, что несколько облегчало для меня задачу нашего сближения: ситуация, когда женщина хочет познакомиться с вами первой, как правило, уверенно купирует вашу природную застенчивость и значительно снижает потребность в предварительном приеме алкоголя.

Я стою у длинного, присыпанного мукой прилавка рядом с небольшой, но крайне озлобленной очередью и пытаюсь завязать мало-мальски содержательный разговор с отпускающей товар и постоянно пересчитывающей (видимо, от волнения) деньги Ириной Васильевной Волобуевой (так написано на ее бейдже).

Я очень быстро выясняю, что Ирка-Пилотка – существо, не имеющее никакого серьезного представления о базовых семейных ценностях, что она малообразована и аполитична, к тому же имеет склонность к латентной проституции и аморальному образу жизни. Все это меня целиком и полностью удовлетворяет. Я беру у нее номер домашнего телефона, и мы договариваемся встретиться с ней у меня дома – в начале следующей недели, вечером, после работы, разумеется тет-а-тет.

…Я не знаю, можно ли на генетическом уровне унаследовать хороший вкус. Одно я знаю точно: хороший вкус не является качеством благоприобретенным: невозможно научиться прилично одеваться, изучая журналы типа “Бурда Моден” или “Космополитен”, так же, как невозможно научиться качественно заниматься сексом, листая перед сном журнал “Penthouse” или «Playboy».

Вкус бывает уверенным, тонким, безупречным, великосветским и простым, но бывает ли он врожденным? – взволнованно размышляю я, рассматривая Ирку-Пилотку, явившуюся на первое свидание в легком, очень идущем ей платье, удачно подчеркивающем все ее достоинства и скрывающем недостатки.

Я встретил Ирку у метро и, выяснив к своему глубокому изумлению, что она не пьет и не курит, провел ее дворами, т. е. наикратчайшим путем, до обшарпанных дверей моей скромной холостяцкой квартиры.

Первое, что мне бросилось в глаза (кроме платья), а точнее будет сказать – в уши – это Иркина непрерывная, неутихающая болтовня, которая, плавно перетекая от темы к теме, лилась из ее накрашенных пухленьких губок, являя собой бурный и сплошной, но крайне бессодержательный поток.

Когда я знакомился с ней, она тоже безостановочно болтала: с поваром и покупателями, со мной и продавщицей из соседней палатки, но выглядело это довольно органично и ненавязчиво. Ну, любит человек общение: скучно ведь на работе – отчего не поговорить.

Сейчас же, вне ее рабочей обстановки, все это напоминало песню акына: что вижу – о том пою. Ирка создавала вокруг себя плотное лексическое пространство, совершенно не заботясь о логических связках и выборе взаимопроникающих тем.

Преодолев первоначальную оторопь, я вдруг понял, что этот безостановочный “сверхниочемный” треп вполне можно переориентировать, направив его в нужное для меня русло. Достаточно просто время от времени, нащупав небольшую брешь в ее безудержном словоизвержении, задавать наводящие вопросы. Интересовало же меня в первую очередь Иркино сексуальное прошлое со всеми его пикантными подробностями и интимными сторонами.

Сам процесс узнавания: какой (приблизительно) ты у нее по счету, кто был до тебя; какие мужчины ей нравятся больше, какие не нравятся вообще – все это страшно возбуждает каким-то особым болезненно-порочным образом. Такие откровенные разговоры и являются, на мой взгляд, основополагающим фактором, побуждающим здоровых успешных мужиков снимать проституток и ходить по борделям.

– Так как, ты говоришь, его звали?

– Да какая разница?! Я уж сама не помню… помню только, что спина у него волосатая была; газетами торговал на другой стороне у “Будапешта”.

К сожалению, у Ирки-Пилотки все сводилось к двум-трем стандартным ситуациям, суть которых можно выразить одной фразой: познакомились, договорились, перепихнулись, разошлись. Мне это быстро надоело и я, преодолевая внутреннюю инерцию совершенно трезвого человека, запустил свою руку под ее волнистое каре и, обхватив затылок, вплотную сблизил наши лица.

И тут она внезапно замолчала.

Ощущение было такое, будто кто-то случайно нажал кнопку “стоп” на аудиоплейере: глухие толчки крови в висках и гнетущая, отвердевшая в виде тугих пластмассовых наушников оглушительная тишина.

В моей жизни уже было нечто подобное – в армии, на полигоне, во время учебно-показательных стрельб. Наш взводный командир – старший лейтенант Апачев, которого мы, окрестив наше небольшое воинское подразделение племенем апачей, называли просто “Вождь”, – будучи с глубокого похмелья, вывел нас не на ту позицию. В результате этой ошибки дислокации взвод оказался в непозволительной близости от расположенного чуть выше и тщательно замаскированного на сопке батальона дальнобойной артиллерии…

Сам Вождь, распорядившись, чтобы мы самостоятельно собрали и подготовили к бою наши тяжеловесные устаревшие минометы, удалился в соседнюю бурятскую деревеньку в надежде купить там либо бутылку водки, либо стакан местного зловонного самогона, дабы хоть немного поправить пошатнувшееся офицерское здоровье и вернуть себе необходимое всякому серьезному командиру присутствие воинского духа.

Деревенька находилась совсем рядом; идти до нее было минут десять-пятнадцать, не более. Но к началу учений наш Вождь, как это частенько бывает с людьми, отлучившимися со службы без ведома вышестоящего начальства, совершенно не нарочно, но абсолютно непростительно опоздал.

Вначале на правом фланге успели отстреляться “пушкари”.

Это было еще терпимо; калибр у них оказался небольшой. Глубокий размеренный звук их ухающих орудий откатился в соседний лесок, почти никого не потревожив, кроме парочки перепуганных бурятских зайцев, сломя голову выбежавших на огневой рубеж и тут же вернувшихся обратно под защиту чахлых забайкальских сосен.

Потом открыли огонь гаубицы.

Это было уже хуже. Звук, отражаясь от близлежащей сопки, тяжелыми оглушительными волнами накрыл нас с головой и заставил присесть на корточки возле наших совсем безобидных на вид, похожих на допотопные любительские телескопы, минометов.

Но самое ужасное началось, когда заработало замаскированное рядом с нами подразделение реактивных установок залпового огня “Град”. Я не знаю, какие разрушения принесла в годы Великой Отечественной наша доблестная “Катюша”, но эмоциональный и психологический урон, который она причинила немецко-фашистским захватчикам, мне – без всякого преувеличения – довелось испытать на себе. Лично. Ибо “Град”, являясь усовершенствованной копией “Катюши”, при открытии огня воет, ухает и ревет во много раз круче нее, наглядно демонстрируя, как далеко продвинулись российские ученые со времен Великой Отечественной в области изобретения новых технических средств, необходимых для массового поражения боевой силы противника.

Мы, кто на корточках, кто в полный рост, отбежали за ящики с боеприпасами и, накрыв голову руками, прижались к дрожащей от вибрации и гудящей от воя ракет восточносибирской земле.

Вождь, вернувшись из бурятской деревеньки, застал свой народ простертым в снегу и копоти (судя по внешним признакам, поход за огненной водой можно было считать удачным). Канонада, стремительно начавшись, так же стремительно затихла, оставив нам, словно в подарок, огромный кусок безбрежной таежной тишины, многократно усиленной нашим испугом и временной глухотой, вызванной общей контузией наших органов слуха. Вдали на сопке в обрывках маскировочных сетей виднелись темные силуэты оглохших от собственного грохота демаскированных реактивных установок.

Вот так же Ирка-Пилотка, внезапно замолчав, казалось, сама была поражена произведенным эффектом. В комнате стало отчетливо слышно, как тикает на подоконнике спрятанный за шторой старенький механический будильник…

…Я лежу с Иркой под одним одеялом и размышляю о превратностях судьбы и странностях женской физиологии. Почему, думаю я, у большинства полных женщин вульва похожа на невзрачную, плохо различимую за волосами и жировыми складками безгубую щель?

Скорей всего, жир, откладываясь на бедрах и в нижней части таза, растягивает кожу таким образом, что не оставляет ей возможности образовать какой бы то ни было видимый рельеф. Отсутствие сочных, ярко выраженных половых губ значительно снижает сексуальную привлекательность даже самых раскованных и обворожительных толстушек.

Полные ноги, обвисшая грудь, утраченная талия – все это тоже выглядит асексуально и малопривлекательно, но две тонкие фригидные полоски вместо пары нежных, набухших от вожделения лепестков – это уже слишком. Это не для меня – вагинального эстета и придирчивого ценителя дамской красоты.

Меткое сравнение женской вульвы с распустившимся цветком давно уже стало общим местом в мировой эротической литературе. Еще древние греки изображали Афродиту с вьющимся вокруг ее чресл роем пчел, косвенно давая понять, где, по их мнению, происходит буйное цветение и вызревает наисладчайший античный нектар.