Карл Веттерберг - Месть и примирение Страница 5

Что меня касается, то я никогда не могу смеяться над странностями подобных людей, не могу находить их забавными; я стараюсь отыскать их источник, и всегда находил, что глубокое горе, тяжкие душевные страдания были причиною этих странностей, которые толпа находит столь забавными.

Всякий возраст имеет свои игрушки, что-нибудь, к чему особенно привязан, у всякого народа есть свои пенаты, которым он покланяется и которых чтит, и у всякого человека какая-нибудь особенная страсть.

Наш старик майор был фин, фин до самой глубины души, и любил свое отечество со всею преданностью и пылкостью юноши. Финляндия, с её славными воспоминаниями, с её вечнозелеными лесами, скалами и светлыми водами, с её бедным, но храбрым, трудолюбивым и честным народом, была любимою, самою драгоценною игрушкою старика майора, единственною его отрадою. Обстоятельства заставили его оставить свое отечество, и душа его изнывала от этой разлуки. Долго боролся он с обстоятельствами, долго старался пересилить их, но все осталось тщетным, и характер его мало-помалу стал раздражителен.

Кроме того, старик был еще в высшей степени упрям. Это качество, столь обыкновенное у его соотечественников и которое сделало их тем, чем они показали себя в последнюю войну – нациею героев, которых не могут остановить никакие трудности и препятствия, было у него, так сказать, национальное. Но то, что бывает добродетелью нации, нередко в частности бывает пороком, или, по крайней мере, странностью; и упрямство и раздражительность майора были поэтому сказкой всего околотка. Женись он, имей семейство, характер его, вероятно, во многих отношениях был бы совсем иной; у него было бы тогда свое собственное маленькое отечество, рассадник, который от него бы научился бояться Бога, уважать короля и любить Финляндию. Для него было бы наслаждением рассказывать своим детям приключения своей деятельной и тревожной боевой жизни, поселять в юных душах их любовь к отечеству, твердость в превратностях судьбы и презрение опасности; он привил бы им свои убеждения и среди Швеции сделал бы из семейства своего финскую колонию. Но у него не было никого, кроне старой сестры, Fröken Эмерентии [1], почтенной, достойной и доброй старой девушки, но которая, между тем, немало была причиною раздражительности и строптивости характера брата. Нравы их были совершенно одинаковые, с тою, конечно, разницею, что нрав сестры был значительно смягчен женственностью и что она обращала более внимания на мнение света, и даже старалась останавливать брата, что ей, впрочем, довольно плохо и даже почти совсем не удавалось. Поэтому-то она, вместо того, чтоб сделаться руководительницею брата, как это было её намерение, сделалась чем-то вроде гимнастики для упрямства и раздражительности старика: споры с сестрою сделались для него необходимым и приятным развлечением, и чем больше она унимала его, тем упрямее и своенравнее становился он; как же не поспорить хотя с сестрою, когда нельзя побраниться с теми, с которыми бы желал.

Конец ознакомительного фрагмента.

Сноски

1

В Швеции девиц дворянского происхождения называют «Fröken» (тоже, что немецкое «Fräulein»), не дворянок же «Mamsell». Чины там не дают дворянства, и шведы по этому очень взыскательны насчет соблюдения этого различия.