Ольга Солнцева - Реалити для героя Страница 5

Ловлю себя на мысли, что взрослым мужикам больше делать нечего, как делить памятники.

Синхрон закончен. Оператор снимает петлю. Клёнов с Георгием затягиваются, я иду гулять по скверу.

Чуть поодаль от «Журавлей» – памятник жителям Старогородской области, погибшим в Афганистане.  Бетонная фигура воина в панаме – это не символ и не метафора. Это олицетворение – советские мужчины, которые отдали жизнь за геополитические интересы своего государства. За воином – высокая стела с длинным рядом фамилий. За двадцать лет памятник посерел от дождей и снега, штукатурка на нем облупилась.  Наверное, так же стирается и людская память о десяти годах войны в чужой стране.

«Афганская тема» пришла в мою жизнь, когда над сверстниками-мальчишками замаячила угроза интернационального долга.  На четвертом курсе я отважилась брать интервью у матерей погибших ребят, но так и не сдала текст  в редакцию.  А вот забыть тех троих женщин из Минска не могу до сих пор. Им всем было сорок с небольшим, но выглядели они на все восемьдесят.

В редакции меня не стали ругать за невыполненное задание, а вскоре на эту тему вышла  книга «Цинковые мальчики», которую написала Светлана Алексиевич. Она-то и познакомила меня с матерями, когда я приехала к ней в командировку в Минск.

– Писать о войне очень трудно, – сразу предупредила Светлана Александровна. – Особенно нам, женщинам. Тут нужен какой-то особый взгляд. Женщина и война несовместимы.

Этот вывод она сделала, работая над свой первой книгой «У войны неженское лицо». В прошлом году белорусскую писательницу Светлану Алексиевич номинировали на Нобелевскую премию по литературе. Ее «Цинковые мальчики» выдержали семьдесят с лишним изданий.  А тогда, в 1987 году, она была всего лишь корреспондентом одного из Минских журналов. При встрече на пороге ее квартиры мы долго разглядывали друг друга, едва сдерживаясь от хохота. На нас обеих были совершенно одинаковые блузки – красные в черную полоску.

Возвращаюсь в Клёнову. Он уже снял очки и дает указания своим помощникам. Я догадываюсь, что речь идет о ресторане, в который мы сейчас поедем.

У нашего героя низкий и чуть сдавленный голос. Формулировки  четкие, не предусматривающие возражений. Жесты твердые и резкие. Он чем-то напоминает киборга – идеального солдата.

Садимся в машины, едем по городу, на центральной улице останавливаемся. Пока помощник Миша ходит по финансовым делам, Кленов отвечает на звонки и звонит сам. У него голосовой определитель номера.

Интересуюсь:

– Сколько номеров вы помните?

– Тысячу двести.

Я не верю своим ушам.

Сколько десятизначных комбинаций может запомнить обычный человек? Ну, три-четыре. В лучшем случае, десяток. Чтобы запомнить тысячу двести, надо иметь выдающийся мозг.

– Недавно этот телефон с определителем купил, – делится радостью  идеальный солдат. – Просто вздохнул от облегчения.

Мяукающим корейским голосом телефон то и дело сообщает ему новые цифры.

Едем через речку по большому мосту. На синей глади солнечные блики. Я закрываю глаза. Нет, это невозможно – жить и не видеть такой красоты!

– Что, уже переехали через реку? – спрашивает незрячий майор. – Сейчас места очень красивые пойдут. Тут во время войны были личные владения Гитлера.

Старогородск несколько раз переходил из рук в руки, но тут не было больших разрушений.  Мы едем мимо соснового бора. Яркое солнце раскрашивает рыжие стволы.

Произношу что-то невнятное, давая ему понять, что я еще здесь. Герой крутит ручку магнитолы, ищет хорошую музыку, подпевает Фредди Меркьюри.  По-моему, ему очень нравится драйв, и он, действительно, чувствует себя чемпионом.

Подъехали к ресторану.  Мне драйв уже давно не нужен, но шоу все равно должно продолжаться.

My make-up may be flaking,

But my smile still stays on. 1

На мне мятые брюки и потная футболка. Хорошо, что Клёнов меня не видит. Он красавчик – настоящий супермен.

Говорю вполголоса:

– А.В.! Георгий очень устал. Он с пяти утра за рулем. Если выпьет, за руль нельзя. А если не выпьет, то будет очень грустить.

– Понял, – по-военному отвечает супермен. – Так, Миша, возьми у Георгия ключи.

Режиссер для приличия отказывается, говорит, что еще никому не доверял ключи от своей машины. Но майор Клёнов не привык, чтобы его приказы обсуждали. Георгий отдает ключи. По-моему, с большим облегчением.

В ресторане довольно темно. На пленке видно ничего не будет. Но я все равно прошу Дениса накинуть на нашего героя «петлю». Пусть хоть будет слышно.  Ждем довольно долго. Слушаем, как хозяин застолья травит байки про свои встречи с разными людьми. Все почтительно кивают.  Что из этого можно будет взять? Да ничего! Тут сплошной жаргон.

Наконец, приносят еду и напитки. Я уже ни о чем не жалею. Жаль только Георгия, которого обнесли борщом.

Клёнов произносит тост: «За тех, кого сейчас нет с нами за этим столом.» Мы все на минуту встаем. Один Денис, как истинный военный оператор, уже  и так стоит за штативом и нервно глотает слюну.  Кто его знает, может, что-то из всего этого и выйдет?

Приносят борщ. Режиссер уже не грустит, а оператор выключил камеру. Мы уже пропустили по третьей. Мне легко играть саму себя –  меня все равно потом вырежут. Клёнов, пожалуй, тоже привык играть самого себя: он все время на людях. Хочешь – не хочешь, а наденешь маску.

Трапеза заканчивается. Эх, сейчас бы к водичке!

– Едем снимать на озеро, – командует практически трезвый тамада.

Солнце уже за лесом.

Объезжаем город, сворачиваем в какую-то деревню, трясемся по разбитой дороге.

– И часто вы ездите в командировки? – спрашивает меня второй помощник, которого до этого всю дорогу молчал.

Говорю, что первый раз за десять лет. На самом деле, в последний раз я была в командировке двенадцать лет назад, но последние десять лет у меня как-то смешались в памяти, поэтому ничего удивительного, что я путаю. Говорю, что в институте, где я работаю, сейчас каникулы, и что в кино я попала совершенно случайно. Зачем-то добавляю, что дети у меня уже выросли, а с мужем мы развелись.

Помощник вежливо улыбается – не то от моих откровений, не то от тряски. Золотистый внедорожник не спеша переваливается с кочки на кочку. Серебристая «Леана», скорее всего, уже завязла в Старогородских буераках.

Подъезжаем  к «блокпосту» –  самодельному шлагбаум, ржавый вагончик.  Минуты через две из КПП выходит дикошарый мужичок и здоровается с Клёновым по имени-отчеству. Тот опускает стекло и уважительно приветствует его по имени. Шлагбаум поднимается. Мужик придирчиво заглядывает в салон: «И кого еще принесло?»

Заворачиваем налево и едем берегом лесного озера. Уже сумерки. Очень тихо. Слышно, как шуршат камыши и покрикивают ночные птицы. В двух машинах, кроме меня, еще шестеро не совсем трезвых мужчин.

Все, дорога кончилась. Вылезаем возле какого-то навеса. Помощники быстро раскладывают колбасу и куриные ножки, достают водку и вино. Пока не открыли напитки, предлагаю Клёнову поговорить о его военной карьере. Денис уже настраивает камеру – в самый раз вспоминать о подвигах.

Герой встает спиной к водной глади и рассказывает, как они с другом Быком отправились на войну:

– Мы с ним списки подменили. Пробрались ночью в особый отдел и положили свои личные дела в папку «Грозный». А то мне уже надоело целлюлозу есть.  Как только напишу рапорт о переводе в действующую часть, так командир рвет его  и водичку мне подносит: на, мол, запей! Я так 26 рапортов съел.

Бравые ребята оказались в Чечне в 96-м. Им было до дембеля всего полгода. Служили они в Москве, в элитном полку.

Клёнов в подробностях описывает свой последний бой – как он сел на броню БМП и отправился в разведрейд. Из его рассказа я не понимаю и половину. Зачем его понесло на войну? Что такое «эргэдэшка»?

– Ой, смотрите, выдра! – кричит помощник Миша, но Клёнову сейчас не до фауны. Он  весь там, на войне. Он стреляет из автомата, бросает гранаты, бежит, падает на землю, потом снова бежит, отрывается от своих, спасает командира, его представляют к званию «Герой России», а на следующий день снова поднимают по тревоге…

– …а я на БМП на броне.  А тут – раз: мина! Меня сносит. Хоп!

Друзья бросились ему на помощь – пытались вставить на место глаза, выползающие из орбит, разжали зубы ножом и вытащили язык, чтобы сержант Клёнов не задохнулся от контузии.  Когда перестрелка закончилась, он не подавал признаков жизни. Нижняя часть лица Клёнова  выражает триумф:

– Двое суток в трупах, трое суток в коме.  49 осколков вынули.

Да его и спасли-то случайно: когда в Ростове «груз-200» выгружали из рефрижератора,   старички-санитары  нащупали через фольгу и полиэтилен, что пальцы ног у мертвого сержанта еще не окоченели.

Водка уже разлита, осталось открыть вино. Воскресший сержант Клёнов продавливает пробку  указательным пальцем левой руки: