Михаил Башкиров - Низкий криминал, или Банный вор Страница 5

8

На следующий день вор заскочил с барахлом домой к матери.

Семья ужинала.

Астроном чистил яйцо, одновременно просматривал газету и косил глазом на телевизор.

Шестилетний Валерик отхватывал по ягодке с увесистой виноградной грозди, высоко подкидывал их и ловил широко раскрытым ртом.

На кухне мать в стереонаушниках вынимала из духовки поджаристый пирог.

Согнала пирог с листа на стол, и он, шлепнув толстым краем, запáрил рядом с кассетным магнитофоном.

– Как успехи, фарцовщик? – астроном развернул газету. – Фельетон мощный. Одного начальника раскрутили. Теперь наверняка вылетит…

Вор стоял, прислонившись к косяку, не раздеваясь, только сняв шапку.

– Мамка тебя женить хочет, – Валерик качнулся на стуле и погнался за укатившейся виноградиной.

– Давно пора, – астроном густо посолил яйцо. – Проходи… Сейчас «Международная панорама» будет…

– Кто это к нам пришел? – мать вынесла блюдо с нарезанными кусками рыбного пирога, вернулась на кухню за наушниками и магнитофоном. – А, ты… Обещал вроде к семи…

– Я сумку под вешалкой оставлю… Через три дня заскочу…

– Хоть завтра, – мать подошла ближе. – Надеюсь, на этот раз не старье. А то в прошлом месяце намучилась. Знаешь, какие у нас девочки разборчивые… Кстати… Совсем забыла… Вот тебе адресок. Марина в курсе. Можешь даже прямо сейчас. Запомни: Марина… Не упускай своего счастья…

– Астроном машину-то продал?

– Опомнился… Мы уже третий месяц на новой ездим…

– Привет девочкам!

Вор спускался по лестнице мимо высоких мрачных дверей и как наяву видел мать у стола: приладила на крутую «химку» наушники, врубила маг и начала раскладывать пирог по тарелкам…

Как он любил в детстве рыбный пирог с острым запахом лаврового листа…

Пока съедал верхнюю тонкую корку, маслянистый рис падал крупинками на скатерть…

9

Марина не пустила его в квартиру.

Он стоял на площадке возле узкой батареи, курил и думал, что напрасно приехал сюда.

– Извини, – она сбежала по ступенькам, натягивая замшевые перчатки. – Но ты так не вовремя, так не вовремя…

– Сказала бы сразу…

– Нашел дуру. Ты бы во второй раз ни за что не заявился… Что, не так?

– А почему не вовремя? – он придержал дверь подъезда, и когда она прошла мимо, задев его плечом, заметил крошечную рубиновую сережку.

– Много будешь знать – скоро состаришься…

Они молча, под ручку, добрели до почты. За окнами люди стояли в очередь за посылками. Темные силуэты метались в глубине к телефонным кабинам и понуро возвращались.

– Я тебя целых два раза видела, – Марина отняла руку и встала напротив, загородив окно. – Когда ты к мамочке приходил на работу… Ох, и строгая она у тебя, и суперделовая. А правда говорят, что у нее хобби – джаз, и на даче она выпиливает лобзиком?..

– Каждый по-своему с ума сходит, – он, взяв Марину за плечи, развернул ее к свету и стал откровенно разглядывать, то ли пытаясь успокоить себя, то ли разозлить.

– Возьми меня в жены, будь человеком, – Марина вдруг прильнула к нему. – Надоело одной, ох, надоело!

Он закрыл глаза, осторожно вдыхая запах духов и чувствуя, как вздрагивает она, должно быть, плачет.

– Мне же… Через три дня… тридцать стукнет. А я что?.. Уродина какая или недоумок?.. Все на месте… Только вот счастья нет…

– Мариночка, дорогая, хорошая, тебе надо сильного мужа, настоящего… Чтобы и в огонь и в воду… Чтобы на руках носил…

– Таких… таких не бывает, – она отстранилась, достала из сумочки скомканный платок, зеркальце. – А если и попадется один – на него такой дикий конкурс…

– Зачем тебе я?.. Обыкновенный жалкий вор…

– Это же здорово, – Марина перебила его. – Жить будем роскошно, а не дай бог, тебя посадят – дождусь, за это не бойся… Главное, чтобы я тебе хоть чуток понравилась…

– Глаза у тебя красивые… Прямо как у леди Макбет…

– И ты про глаза… Надоели… Нос подкачал, рубильник, а не нос… Я и фотографироваться терпеть не могу…

– Не напрашивайся на комплимент. Вполне приличный, греческий, сугубо индивидуальный…

– Ты что, вправду вор? Честное слово? Не обманываешь?

– Если сказал, значит, сказал… Вор!

При этом слове мужчина в каракуле, проходивший мимо, прижал к животу обеими руками посылку – сургуч блеснул коровьим глазом.

– Тогда нам лучше не расписываться. В случае чего все спрячем у меня. Вернешься – заживем!..

– Мариночка, ты меня удивляешь. Ну нельзя же всему верить, нельзя! А вдруг я скажу, что в космонавты готовлюсь или роман пишу… Так можно и впросак попасть…

– Значит, обманул…

– Выслушай исповедь. Все гораздо сложней. Я же для чего пришел… Мать моя ничего не знает и поэтому проявила нездоровую инициативу… Надеюсь, она и теперь не узнает… Понимаешь, страшно запутанная история… Женюсь я, а у нее ребенок от другого. Поэтому если мать будет спрашивать, как у нас с тобой, скажи, что не сошлись характерами… Ради меня… Ты же такая добрая, отзывчивая…

10

Прошло несколько дней. Вор подменился на работе на три смены. Сидел дома сутками, мучился бессонницей, курил беспрестанно трубку, которую берег для исключительных случаев.

Вот так же маялся он, когда задумал уйти из института…

Но сейчас это было больнее и круче.

До одури читал Есенина, и хотелось плакать от бессмыслицы жизни, но слез не было. Все новые, грандиозные планы рождались в голове, чтобы мелькнуть миражом, поманить, оставив горький дым, как на пожарище.

Без конца слушал Вертинского, казалось, давно забытого, все чаще вспоминал случайную встречу на улице с Ленчиком и открывал форточки, потому что по всей квартире пахло баней…

Наконец решился.

Он стоял перед знакомой дверью и чувствовал, как на щеке ноют порезы от быстрого бритья, и боялся только одного: что ее не окажептся здесь, что она уже переехала.

…Потом они до глубокой ночи сидели на кухне, и было слышно, как по комнатам на цыпочках проскальзывают девчонки. Они были все те же, из биохимической лаборатории, и халат на Ленчике был такой же, как в последний раз, когда он ушел, чтобы не возвращаться, и только в лице ее появилась какая-то не сходящая усталость да глаза смотрели осторожно.

Говорили мало. Он вспоминал то плюшевого медведя, которого подарил ей, то первый неловкий поцелуй.

Ленчик старалась улыбаться.

Она принесла альбом и стала показывать ему своего сына, неловко переворачивая свадебные фотографии, где так же фальшиво улыбалась.

Почему она их не выкинула, подумал он, и вдруг заговорил быстро, лихорадочно:

– Дай мне полгода, еще полгода, всего полгода. Так надо, пойми. Конечно, я знаю, что мне никогда не вернуться к себе прежнему, да и ты стала другая, и неизвестно, какими мы будем через полгода. Может, мне не следовало приходить сейчас и вселять надежду, но боязнь потерять тебя снова – заставила. Да-да, я боюсь тебя потерять.

С того нелепого дня я не искал встреч с тобой, но почему-то наша случайная встреча состоялась так поздно – или как раз не поздно, а вовремя, неделей раньше я бы просто тебя не заметил, мне было не до тебя…

Три года вычеркнуты, и хотя обидно, есть маленькое утешение, что потерянные дни были испытанием на волю, на способность выжить. Бросился с крутого берега и поплыл не оглядываясь, наслаждаясь новыми впечатлениями, риском, поплыл с верой, что достанет сил одолеть любую стремнину, а потом сидеть на обетованном берегу и плевать в мутную воду…

Плыл, плыл, выматывая нервы, и вдруг приподнял голову, посмотрел в сторону и понял, что движения не было, так, сплошная иллюзия. Все те же две березы над обрывом, кособокая скамейка и девушка, похожая на ту, которая умоляла вернуться…

Полгода, всего полгода… И чтобы эти полгода не растянулись на десятилетие, прошу тебя, будь рядом…

Ты спросишь, почему мне так нужны полгода? Да потому что, хотя мои теоретические построения рассыпались, я кое-чему научился, и грех не воспользоваться этим трамплином. Гусенице, чтобы превратиться в бабочку, нужен срок, и пусть ей тошно и тесно в коконе, но она терпеливо ждет, чтобы познать опьянение полетом… Я вырвусь из собственноручно состряпанного кокона через полгода… Только верь мне, верь в меня, прошу тебя, верь…

11

Через неделю, в среду, вор решил дерзнуть.

Если удастся задуманное, то полгода можно сократить, а там начнется новая жизнь. Он чувствовал, что готов к ней.

День с утра был тихий, печальный, хмурый.

Вор сделал зарядку, долго и тщательно чистил зубы, хлюпался водой. Потом разогрел вчерашний борщ, сваренный Ленчиком, вымыв тарелку, перешел с чашкой кофе в кресло.

Оставалось еще два часа.

В дипломате рядом с обычными банными принадлежностями и отмычкой лежали с вечера завернутые в полиэтилен отвертка, стамеска, маленький молоток и тонкие перчатки.

Сначала он хотел поехать в Захаровскую баню на трамвае, с пересадкой у вокзала, но передумал и пошел через весь город пешком.