Максим Жуков - Объект «Кузьминки» Страница 6

Накануне перед сменой, прежде чем состоялся этот разговор, я проверил боеготовность своего члена. Передернул, так сказать, вхолостую. Напряг остатки фантазии. Работает. Не буду скрывать – несколько полегчало. Значит, с “розочкой”, скорей всего, прокатит. Просто тотальная трезвость, щелевидная Иркина пилотка и длительное половое воздержание, которое, как выяснилось, способно не только аккумулировать, но и распылять сексуальную энергию человека – сделали в прошлый раз свое черное дело и, лишив меня на время возможности приобщиться к простым плотским радостям, чуть было не навязали мне еще один комплекс. Наиопаснейший комплекс искалеченного ранней импотенцией несчастного человека.

По всей Москве работает великое множество худых и стройных продавщиц; но на посту № 1, где мы с Роскошным скромно исполняем свои служебные обязанности, их насчитывается всего три. Причем две из них были “очень замужем”, а третья очень страшная, как “Новая земля” после термоядерного взрыва.

Я заметил, что в разных районах столицы одни и те же явления воспринимаются совершенно по-разному. Например: у метро “Беляево” тоже есть продуктовые палатки и неопрятные торговые ряды, уходящие в глубь жилого однотипного массива. В этих рядах, среди бесформенных российских женщин, разожравшихся на московских харчах молдаванок и заплывших восточным жиром представительниц Средней Азии и Закавказья нет-нет да и промелькнет, демонстрируя стройный обольстительный силуэт, молоденькая хохлушка, которой не хватило пронырливости или природного ума, чтобы прибиться в океане бурной столичной жизни к заболоченному берегу какой-нибудь заштатной бухгалтерии или, зацепившись оттопыренной попкой за офисное дно, осесть где-нибудь на мутной отмели захудалого учережденческого секретариата.

Я уже не говорю о роскошных супермаркетах и дорогих бутиках в центре города; там худые и стройные девицы встречаются сплошь и рядом: каков спрос – таково и предложение. А спрос в центре имеется. Впрочем, спрос на стройность и худобу имеется везде, даже у метро Кузьминки, где традиционно бывают востребованы женщины крупнокалиберной комплекции. Всеядные местные пролетарии плевать хотели на стереотипы. Когда приходится выбирать между толстым и тонким, хорошим и плохим, престижным и широко распространенным, они, как большинство простых и примитивных жителей нашей планеты, выбирают то, что наиболее доступно, особо не заморачиваясь на эстетических аспектах и вкусовых казусах. Если быть до конца откровенным, я мало чем отличаюсь от этих люмпенов, но… только по пьяни. А с этим покончено раз и навсегда.

По крайней мере, я так думаю.

4

– Может быть подождём мою маму?

– Может быть подождём, твою мать!

Я стою у прилавка страшной как термоядерный взрыв, но довольно стройной и худой продавщицы хозяйственных товаров. Последней из тройки худышек, работающих на нашем с Роскошным первом посту.

Зовут ее Света.

Редкий случай: она москвичка, живет поблизости, учится в Институте Стали и сплавов на заочном.

Самая выдающаяся Светина черта – выпирающая вперед нижняя челюсть, напоминающая чем-то, по меткому выражению Сережи Роскошного, вокзальный дебаркадер. От себя добавлю: дебаркадер этот наспех замазан тональным кремом, чтобы хоть как-то скрыть темные пятна, оставшиеся от неудачно выдавленных подростковых прыщей.

Общих тем для разговора у меня с ней нет.

Мы со Светой явные представители разных социальных страт, поколений и, не побоюсь этого слова, субстанциальных модусов. Свету не интересуют ни художественная литература, ни театр, ни серьезное авторское кино; мне же, в свою очередь, плевать на ее ночные клубы, кислотные дискотеки и новомодные кафе и рестораны, которые она время от времени посещает со своими “прикинутыми” подругами и “продвинутыми” друзьями.

Если верить ее словам, то у Светы есть постоянный парень, который не устраивает ее по причине своей низкой платежеспособности, мелочности характера, а также “по всем остальным мужеским статьям и физическим показателям”.

Я стою возле прилавка и мучительно стараюсь сообразить… Боже! Христе Боже ты мой: “продвинутые” друзья и “прикинутые” подруги, неплатежеспособный парень… “мужеские” статьи и показатели… За что мне все это? За что ты оставил меня, Господи, в этой юдоли слез и неизбывного людского горя?!

…Наверное, со стороны я смотрюсь слишком претенциозно: охранник, интересующийся литературой, театром и авторским кино. Дело в том, что до того, как я надел эту позорную и презираемую мною форму, до того, как наша страна сменила политический курс и стала стремительно терять свои исконные территории, задолго до того, как она разделилась почти поровну на бандитов и барыг, я занимался в одной театральной студии, которая на тот момент имела статус районного драматического кружка, а потом приобрела гордое звание первого в столице хозрасчетного (кооперативного) театра. Там, в обществе культурных и высокообразованных людей, я и приобрел те знания и навыки, которые вряд ли могут понадобиться мне теперь в моей новой, принявшей меня в свои полувоенные ряды непрезентабельной частно-охранной жизни.

…Я стою возле прилавка и наблюдаю, как Светка-Дебаркадер (будем называть ее так), сделав гордое и высокомерное лицо (ничем не обоснованное высокомерие в большом почете у молоденьких москвичек) и чуть было не послав очередную назойливую покупательницу куда подальше, но все-таки отпустив ей какую-то модернизированную терку для овощей, посмотрела в мою сторону и обратилась ко мне с простым, но несколько неожиданным вопросом:

– Ты, вообще-то, готовить умеешь?

Я задумался.

– А ты с какой целью интересуешься?

– Допустим, заскочу я к тебе завтра после работы – уставшая, злая, голодная. Готовить влом. Ты, допустим, готовить не умеешь… а сушеными кальмарами к пиву сыт не будешь… Я ведь на работе пирожки с котятками не выпекаю… – явно съехидничала Светка. – Как некоторые… Товар у меня, сам видишь, – скобяной… ни разу не продовольственный…

Насчет пирожков с “котятками” – это в самую точку. Не удержалась, значит, Ирка – растрезвонила. Или Роскошный с пьяных глаз постарался, доложил: трезвый-то он – кремень, могила.

В результате сложных взаимоотношений со своей родной матерью я научился готовить очень рано, лет в тринадцать (а то и раньше). Блюда были простые, незамысловатые: яичница с помидорами, вареный картофель со слегка обжаренной на сковороде докторской колбасой, запеченные в духовке куриные окорочка и так далее, и тому подобное. Мать после очередного всплеска наших семейных разногласий даже как-то пыталась устроить для меня отдельный холодильник, собираясь купить подержанный доисторический агрегат у нашей соседки по подъезду, распродававшей всякий раз свой домашний скарб, когда у нее начинался запой и заканчивались деньги на очередную похмельную бутылку. Но до этого, слава богу, не дошло.

В минуты обострения внутрисемейной борьбы я, несмотря ни на что, в том числе и на свои юношеские принципы, всегда брал продукты из материнского холодильника без всякого зазрения совести, не обращая внимания на ее сарказм и ядовитую критику моего не совсем взрослого и не совсем мужского поведения. Я тогда еще не знал, что это и есть самое дорогое, самое что ни на есть настоящее житейское счастье. Не зря говорят, что голод и любовь правят миром. У этой вербальной парадигмы масса оговорок, но по самой своей примитивной бытовой сути она безоговорочно верна.

Воистину, на земле наступил бы золотой век, если бы люди смогли отказаться от необходимости набивать свои желудки обжаренными кусками невинно убиенных животных, либо – не менее трех раз в день – обжираться растительной пищей (это для убежденных вегетарианцев).

Несмотря на три моих неудачных брака, я целиком и полностью уверен в том, что хозяйство в доме должна вести женщина.

Я много раз слышал от людей типа Вернигоры, всю армейскую бытность свою заставлявших солдат драить полы в казармах и красить траву на территории воинских частей, что бабы народ слабоорганизованный, бардачный, к чистоте и порядку, в основной массе своей, жизнью не приученный.

То ли дело мужики! Да еще прошедшие в молодости суровую школу курсантских будней: у них и постели заправлены, “как положено”, и брюки наглажены, “как предписано”, и вообще, везде – полная гармония и ненарушаемый, продуманный порядок.

Все это может быть и так, но, насколько я знаю, тот же Вернигора женился сразу же по окончании военного училища и, будучи еще лейтенантом, все тяготы и заботы, связанные с кочевым образом жизни молодой офицерской семьи, взвалил на слабые плечи своей второй половины, которая день за днем покорно готовила ему жрать и создавала, как могла, жалкий, но вполне соответствовавший его мизерной лейтенантской зарплате гарнизонный уют: и в горе, и в радости… за годом год… от звания к званию… от одной воинской части до другой.