Мария Чепурина - Алгебра любви Страница 8

Впрочем, все эти грустные мысли покинули меня очень быстро. Какое мне дело до одноклассниц и всей их скучной возни, если я еду в Пятигорск с самой лучшей компанией из возможных, а они остаются тут, чтобы молча завидовать?! «Провожающие, покиньте вагон! – объявила толстая проводница. – Отъезжающие, проверьте, не остались ли ваши билеты у провожающих!» Бабушка стояла под окном плацкартного вагона и махала мне рукой с таким трагическим выражением лица, словно я отправлялась в последний путь. Столпившиеся вокруг нее одноклассницы изо всех сил пялили глаза на мое окно, пытаясь разглядеть в нем Костю. Им это никак не удавалось: Соболевский сначала запихивал сумки на третью полку, а потом уселся к самому проходу, открыв сборник логических задач. Девчонки под окном подпрыгивали, толкались, пытались залезть на вагон, отпихивали друг друга… А Костя так и не обратил на них ни малейшего внимания. Тогда одноклассницы жестами стали требовать у меня подозвать его. Попова даже на мобильный позвонила.

– Что, трудно Соболевского к окну позвать? – гавкнула она без всяких предисловий в ответ на мое «алло».

Я повернулась в сторону Кости и открыла рот… Но в этот момент поезд тронулся, и несколько секунд спустя ни бабушки, ни девчонок за окном уже не было.

По правде говоря, это путешествие на поезде было для меня вторым в жизни. Первый раз имел место лет восемь назад, когда мы с мамой катались в гости к каким-то родственникам в Сибирь. Не стоит и говорить, что я была еще такой маленькой, что в моей памяти от этой поездки осталось лишь несколько бессвязных деталей. Сейчас я впервые ехала в поезде самостоятельно, без родителей. Так что не буду скрывать: этого путешествия я слегка побаивалась.

Но все оказалось совсем не страшно! Через пару часов после отправления я уже сожалела, что наша дорога в Пятигорск не будет вечной, и наслаждалась самым приятным обществом в мире.

Общество это состояло, разумеется, прежде всего из Кости Соболевского. Парнем он оказался не только умным и симпатичным, но и общительным. Игорь Аркадьевич тоже располагал к себе: командовал твердо, но вежливо и как-то сразу вызывал к себе уважение. А еще с нами ехал забавный парнишка по имени Лева Шаевич. Он тоже учился в «Семерке» и занял первое место по округу среди десятых классов. При этом Леве было всего лишь тринадцать лет – он был моложе нас с Костей! Из дальнейших разговоров стало ясно, что этот вундеркинд пошел в школу с пяти лет, из второго класса сразу перепрыгнул в четвертый, из пятого – в седьмой, из седьмого – в девятый. Он писал компьютерные программы, имел первый разряд по шахматам, собирался поступать в Кембридж… и при этом был ужасно маленьким и смешным. Лева постоянно красовался и рисовался. Со мной он старался быть изысканно-любезным, как английский джентльмен. И, хотя было очень похоже, что за этими делаными ухаживаниями юный гений скрывает то, что истинный интерес к девушкам у него пока что не проявился, мне Лева сразу понравился. С ним было весело.

Кстати, об ухаживаниях. Поскольку я была единственной дамой в компании, и учитель, и ребята стали обо мне заботиться. Помогали открыть ящик под нижней полкой, приносили кипяток из титана, позволили первой выбрать себе лежанку. Я, конечно, взяла нижнюю. Дома бабушка и мама много наговорили насчет того, что верхняя полка – это кошмар, залезть на нее мне будет не под силу, а если и удастся, то ночью я непременно с нее свалюсь и переломаюсь. Игорь Аркадьевич устроился напротив меня, Костя с Левой предпочли спать наверху – ну, им, мальчишкам, так и полагается. Таким образом, вчетвером мы заняли ровно одно купе – если, конечно, можно говорить о купе применительно к плацкартному вагону. Напротив нас, на боковушках, ехали две тетки – толстая и тощая. Едва поезд тронулся, тощая начала рассказывать своей попутчице о привидениях, экстрасенсах, целителях и необходимости чистить карму. Та, раскрыв рот, слушала, кивала и сетовала на то, что «а от народа-то все скрывают».

Костя хотел, как он выразился, «разоблачить мракобесов», но Игорь Аркадьевич велел ему не вмешиваться. Сказал: «С такими спорить – только нервы трепать» – и выдал нам всем по задаче. Потом по второй, по третьей, по четвертой… В общем, так, за геометрией и алгеброй время до вечера и прошло. Прервались мы только однажды – чтобы залить кипятком китайскую лапшу и поделиться друг с другом разной вкуснятиной, взятой из дому. Поели – и снова вернулись к задачам. Собственно, проводить время за поиском иксов и игреков нас вполне устраивало: и самим интересно было, и к олимпиаде подготовиться хотелось, и все попутчики только и делали, что хвалили нас. Они-то привыкли, что подростки в поезде – это постоянный шум, гам, мат, пиликанье телефонов, тупая музыка и так далее! А тут – на тебе, такие ангелочки! «Мечта родителей», как сказал один дяденька в трениках, проходивший за кипятком.

В общем, путешествие протекало благополучно. Вот только меня беспокоила одна мысль. Одноклассницы надавали мне кучу посланий для Соболевского и просили вручить их как можно скорее и строго конфиденциально, без лишних глаз. Улучить момент, когда рядом не было бы ни Игоря Аркадьевича, ни Левы, мне никак не удавалось. А еще мучил вопрос: а стоит ли вообще отдавать эту любовную «почту»? С одной стороны, обмануть девчонок – это низко… А с другой – зачем помогать соперницам? Ведь я же вроде как решила добиваться Кости для себя…

В конце концов совесть пересилила личные устремления. Когда в одиннадцатом часу вечера проводники убавили свет и решать задачи без риска ослепнуть стало невозможно, мы улеглись по полкам. Игорь Аркадьевич задремал, Лева вытащил крохотные карманные шахматы на магнитной доске и начал играть сам с собой, Костя включил в плеере какую-то музыку. Через десять минут он вытащил наушники и отправился в сторону туалета: не того, что у купе проводников, а заднего, возле которого находится закрывающийся ящик с мусором, на котором очень удобно сидеть. «Вот она, возможность!» – поняла я. Вытащила из сумки пачку посланий, сунула ноги в резиновые шлепанцы, специально купленные для поезда, и последовала за Костей.

Почти весь вагон дремал, только наши ближайшие соседки с боковых полок продолжали свою беседу. «Воду надо пить не простую, а отрицательно заряженную, – повествовала тощая тетка. – Такая есть только в Париже и в Гималаях. А из крана у нас положительно заряженная течет. От нее все болезни, от нее лейкоциты в крови и миокард в сердце! От нее мужики умирают! И обезвоживание – тоже от нее!» Толстая попутчица восхищенно взирала на своего «лектора» и поддакивала: «Да-да… А от нас-то скрывают! Правительство-то молчит!» – «Правильно, – кивнула ей худышка. – А у нас потом обезвоживание. И от обезвоживания отеки!» – «У меня кругом отеки!» – вздохнула толстая, грустно продемонстрировав свое пузо, дожевав кусок колбасы и потянувшись в сумку за новым. Проходя мимо них, я с трудом подавила смешок.

Соболевский улыбнулся, когда, выйдя из туалета, увидел меня, сидящую на мусорке, и удивился, когда заметил в моих руках пачку писем.

– Это что? – насмешливо спросил он, указывая на них и, кажется, уже догадываясь. – Ты с ними в туалет пойдешь?

– Нет… – я опять смутилась, но уже не так сильно, как тогда, в день нашей первой встречи. – Это тебе… письма… от наших…

– Что?! Снова от ваших девчонок? – удивился Костя. – Они что, так и не успокоились?

– Какое там – успокоились! Ты же видел, какая делегация явилась провожать тебя на вокзал! Удивительно, что они не передрались там. Хотя, может, и передрались, когда мы уехали…

– Хм… А я-то думал, это они тебя провожали, – ответил Костя, присаживаясь возле меня. – Все-таки попадание на всероссийскую олимпиаду – существенное достижение, особенно для вашей школы. Думал, ты там стала звездой класса.

– Звездой! Ну, конечно! Я интересую одноклассниц только из-за того, что знакома с тобой – их любимцем. А так я для них вообще не существую!

– М-да… Я должен был догадаться, – вздохнул Костя. – В таком коллективе, как ваш, интеллектуальные способности вряд ли в почете.

– А откуда ты знаешь, какой у нас коллектив?

– Да все знают! Если ваши мимо ходят, вечно мат стоит. Нас даже учителя вашей школой пугают: говорят, мол, если домашку делать не будете, вас отчислят, в сто сорок вторую пойдете!

– Вот, значит, как ты к нам относишься… – Слова Соболевского были мне неприятны, хотя я и понимала, что они справедливы. – А письма-то будешь брать?

– Ну возьму, раз тебе поручили их мне отдать! Прочитаю даже. В поезде всякое чтиво интересным кажется. Только не хочу никого обманывать: с вашими девчонками я встречаться не буду. Так им и передай.

Я вздрогнула. Сначала от радости: мои одноклассницы не интересуют Костю! Но в следующую секунду радость сменилась досадой и опасением: «Что, если под «вашими девчонками» Соболевский подразумевает и меня тоже?» Вслух же я спросила: