Михаил Башкиров - Чудотворная, или Страсти обыкновенные Страница 8

– Самое забавное, что моя жена такого же мнения, только вот она сама никогда в музей не пойдет.

На облезлую дугу карусели сел воробей, покрутил клювом, спрыгнул в песок.

– Сходите вы.

Тренер нагнулся, подобрал камушек и швырнул в наглого воробья.

– Разрубите узел.

– Скажите, действительно Кирилл способен вытянуть?

Сластенов поднял сетку – бутылки со звоном сгрудились.

– На мастера спорта?

– Потенциал есть!

Тренер нагнулся за очередным камушком.

– Упорства парню не хватает!

– Ну, мне пора.

Сластенов повернулся и, не оглядываясь, прошел мимо качелей.

Пацаны в одинаковых панамках пробежали мимо…

18

Из магазина Сластенов вернулся через два часа, отстояв очередь среди бодрых старушек и усталых женщин.

Сунул молоко в холодильник.

Вытянул из кармана газету, купленную по пути в киоске.

Нашел в столе у Кирилла карандаш.

И устроился на тахту разгадывать кроссворд.

Первые три слова дались без малейшего усилия.

Но, застряв на парнокопытном из пяти букв, Сластенов утратил интерес к слишком заковыристому кроссворду и попробовал сходу расшифровать географический ребус.

Тоже безуспешно.

Отложив газету, взялся за так и не дочитанный английский детектив.

Но циничные выводы Кирилла, высказанные недавно про сюжет и фабулу, резко принизили действенность интриги.

Бедный сэр Чарльз…

Оставив молодого сержанта в самый трудный период расследования, Сластенов прошел в комнату сына.

Снова открыл письменный стол и достал шестикратную лупу.

Захотелось провести собственное пристальное исследование иконы.

Но розыски «почти чудотворной» не принесли результата.

Иконы не оказалось ни в серванте, ни шифоньере.

Сластенов заглянул под все кровати, передвинул все кресла и стулья, даже проверил кухню, разбив попутно блюдце.

Иконы нигде не было.

Сластенов упорно вел обыск.

Наконец-то «почти чудотворная» нашлась – и в самом неожиданном (как в хорошем детективе) месте.

Икона преспокойненько лежала на антресолях в старом чемодане.

Сластенов отнес «почти чудотворную» в комнату и положил на стол в квадрат солнечного света.

Долго, пока не онемела рука и не затекла шея, рассматривал в лупу извивы трещинок и черную копоть, покрывающие витиеватые мазки.

Потом так же долго созерцал икону без лупы.

Почему она меня не волнует?..

Древний возраст должен действовать магически…

Эта вуаль, поволока, эти огромные чужие глаза…

Как-никак, Бог…

Перед ним плакали, молились, искали защиты…

А я выменял Спасителя на спиннинг и привез в качестве забавного сувенира…

Наверное, лет двадцать назад загорелся бы прикладным религиоведением…

Начал копаться в литературе…

Шерстить каталоги…

Но сейчас…

Меня больше волнует, кто ухлопал сэра Чарльза…

Наверное, это участь любого человека, погруженного не в библейское ветхозаветное бытие, а обыкновенный привычный быт…

И Богу такие омещанившиеся и самодовольные граждане, мечтающие о расширении жилплощади да о шести сотках на даче, абсолютно не интересны…

Сластенов отнес лупу на место.

Пока жена не вернулась с работы, надо отвезти икону в музей…

Завернув «почти чудотворную» в газету с неразгаданным кроссвордом, сунул под мышку.

Давненько я не был в художественном музее…

В последний раз это было, кажется в десятом классе, и на удивление запомнился только витраж на лестнице да Венера из гипса с прикрытыми бедрами…

Сластенов, выйдя из подъезда, покосился на газон – тренера не было.

Только бы в музее на смех не подняли…

19

Когда за Сластеновым захлопнулась массивная дверь с бронзовыми ручками и перестали дребезжать стекла в ближнем окне, затянутом узорчатой решеткой, он шагнул по темному паркету в настороженную тишину и замер, увидев перед собой широкую лестницу с медными прутьями, а за ней – нижний край витража: две босые ноги, ступающие по сизому облаку.

Из-за высоких дверей за спиной начали просачиваться звуки улицы: чьи-то приглушенные голоса, шум проскакивающих мимо автомобилей.

Сластенов повернул голову и напротив окна увидел нишу.

Там сияли ряды никелированных вешалок.

Сластенов подошел к деревянному облезлому барьеру.

За барьером сидела женщина в синем халате и пила чай.

Запах свежего чая стоял в нише, как в заводи.

– Мне бы, знаете, тут одну вещь показать…

Сластенов положил газетный сверток на барьер.

– Рыбу не берем!

Женщина швыркнула чаем.

– Берем шкурки соболиные и беличьи.

– Да не рыба это, икона старинная!

– Так бы сразу и говорил… Тебе, милок, надо к Александре Филипповне… Дуй по лестнице, там увидишь огнетушитель, а рядом дверца малюсенькая, так ты не стесняйся, прямо туда и по коридорчику…

– Спасибо.

Поднявшись по лестницу, Сластенов постоял перед витражом.

Витраж то ли потускнел со временем, то ли его, наоборот, подновили, но в данный момент шедевр старых мастеров абсолютно не трогал, как тогда, на давнишней экскурсии.

Через узкий коридор, где вдоль стен торчали запыленные рамы от картин, Сластенов прошел до нужной двери, робко постучал и, услышав повелительный голос, внес икону в кабинет с низким сводчатым потолком.

– Мне бы Александру… Александру… Извините, забыл отчество…

– Если Александру Филипповну, так это я.

Женщина за мрачным письменным столом отложила в сторону какую-то бумагу.

Зазвонил телефон.

Александра Филипповна расторопно подхватила трубку.

– Перезвони минут через десять… Буду ждать…

– Я вот икону принес…

Сластенов скомкал газету.

– Почти чудотворную!

Женщина по-доброму, без издевки, улыбнулась.

– Почему же почти?

– Жена верит, а я нет. И сын тоже.

– Я поняла. Вы к нам на консультацию?

– Нет. Хочу предложить раритет музею.

– Превосходно.

Александра Филипповна взяла икону, включила яркую настольную лампу, достала из пластмассового футляра большую лупу на длинной ручке.

– Только учтите, у нас финансовые возможности ограниченные.

– Я же принес не ради денег, я подарить хочу.

– Подарить?

Александра Филипповна выключила настольную лампу.

– Вы знаете, сейчас никто ничего не дарит, всем нужны рубли, рубли, рубли, как можно больше рублей.

– А я хочу подарить!

– Ну если вы настаиваете…

– Настаиваю!

– Тогда пишите дарственное заявление.

Александра Филипповна извлекла из верхней папки чистый лист бумаги.

– Я, такой-то, такой-то… Укажите место находки иконы, дайте краткое описание композиции…

– Да на ней же ничего не разобрать, кроме гневных глаз.

– Пишите: Спас с житием…

Сластенов начал послушно заполнять заявление под четкую искусствоведческую диктовку.

Текста оказалось не так много – хватило десятка обтекаемых слов.

Александра Филипповна не скрывала удовлетворения.

– Так, хорошо. Сейчас составим акт приемки!

Александра Филипповна не выпускала нежданный подарок из рук.

– Кстати, вы когда последний раз посещали наш музей?

– Давненько.

– Тогда сделаем так… Пока я оформляю документы, вы пройдитесь по экспозиции… Не возражаете?

– С удовольствием.

Сластенов положил перед Александрой Филипповной заявление.

Александра Филипповна нажала какую-то потайную кнопку, и под низким сводом появилась юная особа с указкой в руках.

Александра Филипповна приняла торжественную позу:

– Дорогой наш товарищ Сластенов… От имени всех работников музея приношу вам нашу самую искреннюю благодарность! И в качестве награды мы предлагаем вам личную экскурсию с нашим лучшим гидом, который может вам представить полноценный обзор всей экспозиции…

– Не откажусь.

Сластенову понравилось, как отреагировали музейные работники на широкий жест и благородный поступок.

– У нас есть чем похвастаться!

Юная особа увлекла Сластенова за собой.

– Шедевр на шедевре!..

20

Сластенов осторожно ступал по узорному паркету, старательно слушал слова, полные экспрессии, украдкой читал надписи на рамах.

Редкие посетители оглядывались на странную одиночную экскурсию.

Наверное, принимали щедрого дарителя за высокопоставленную иностранную персону.

Переходя из зала в зал, Сластенов все искал ту Венеру с укрытыми бедрами, но ее, видно, надежно запрятали.

21

Где-то через час, одурев от множества картин и поражаясь неутомимости языка юной особы, Сластенов подписал не читая приготовленные Александрой Филипповной документы и, вырвавшись из ее душного кабинета, присел на стул под огнетушителем.

Совсем рядом был витраж, но Сластенов крепко зажмурил глаза.

Начал спускаться по лестнице.

Подмывало обернуться, но Сластенов упорно смотрел на ступеньки.

На последней, которая показалась ему сильнее всех стертой ногами, – или это свет от зарешеченного окна, падающий сбоку, сделал ее такой плоской – он все же остановился, положил руку на широкие перила, обернулся и стал разглядывать витраж так же, как утром разглядывал икону.