Ричард Олдингтон - Повержена в прах Страница 9

В отеле, когда они ложились спать, он сказал:

– Ну, я думаю, завтра мы тронемся в путь. Не предупредить ли мне там, внизу?…

– О чем это ты говоришь? Я никуда не собираюсь ехать. Завтра я начну играть по новой системе.

– Но послушай, Конни… – возмутился было Эдди.

Констанс топнула золотым башмачком.

– Я запретила тебе называть меня «Конни». Ненавижу, когда ты начинаешь сюсюкать, как будто я какая-нибудь цирковая актриса…

– Ну ладно, послушай, Констанс, – мрачно поправился Эдди. – Я хочу только, чтобы ты перестала смешить людей. Давай завтра же отсюда смоемся. Ведь рулетка – игра для дураков.

– Для дураков?! – взорвалась Констанс. – Да как ты смеешь называть меня так, ты, жалкий прихлебатель! Как ты смеешь?

Полураздетая, с перекошенным от ненависти лицом, она скорее походила на любительницу абсента с Монмартра, чем на английскую леди. Не находя достаточно сильных слов, она схватила золотые настольные часы и запустила ими в лицо Эдди. Он увернулся, и часы разбились о стену. Глубоко опечаленный гибелью такой Ценности, он оглянуться не успел, как Констанс бросилась на него и дважды ударила его кулаком по лицу. Кольцо с крупным бриллиантом угодило ему в глаз, и он едва не ослеп. Он закрыл лицо руками, уверенный, что остался без глаза.

– Скотина! – выругалась она. – Подлый мерзавец! Будешь знать, как оскорблять меня!

Эдди упал в кресло и зарыдал от боли и душевного потрясения, которого не выдержал его артистический темперамент. Констанс выбежала в ванную, громко хлопнув дверью.

Нужно ли говорить, что они вновь отправились в казино, а там Констанс начала выигрывать. Эдди играть не стал, так как Констанс больше не давала ему денег; он слонялся по залу или в унизительной покорности стоял за ее стулом. Только одно его утешало – он видел, как деньги возвращаются назад. Однако Констанс недостаточно было вернуть свое; она хотела превзойти «ловкого» молодого человека. Но тут счастье изменило ей, и к закрытию казино она осталась в еще большем проигрыше, чем накануне. В холодном бешенстве, едва замечая присутствие Эдди, она вернулась в отель, и с тех пор день за днем, не зная отдыха, стала оставлять у крупье свои деньги. Не прошло и недели, как исчезла объемистая пачка банкнот и ничего не осталось на аккредитиве. Эдди чуть не лишился рассудка от досады и тайной жадности – ведь у нее в сумке осталось лишь несколько тысяч франков. Он постоянно пребывал в состоянии пьяного недоумения и даже жалел, что спутался с аристократкой.

Азарт пропал у Констанс так же внезапно, как и появился. Она стала относиться к Эдди с очаровательной нежностью, а он ощупывал еще не заживший рубец на лице и недоумевал, неужели эта сладкоголосая сирена – та же самая пьяная фурия с перекошенным от злобы лицом, которая унижала его и даже хотела убить.

– Мой дорогой, – сказала она, – нам не мешало бы съездить в Лондон на несколько дней. Я так устала от этих противных французов и их гадких жульнических казино. Ведь они просто грабят нас. Мне хочется немного развлечься, а потом мы все начнем сначала.

– Ладно, – покорно согласился Эдди. Он был слишком запуган, чтобы хоть в чем-нибудь противоречить Констанс. К тому же он истратил все деньги, которые она дала ему в первые два дня их медового месяца, – более крупной суммы она не давала ни одному из своих «мужей». Он же, помня о недавних событиях, боялся попросить еще.

– Мы едем немедленно, – решила Констанс. – Добрый старый Лондон! Как приятно будет вновь увидеть тебя!

Добрый старый Лондон не встретил Констанс с тем радушием, какого она заслужила, удостоив его своим возвращением. Она разругалась с управляющим банком, который указал ей, что она превышает свой доход, что ее основной капитал быстро тает и акции промышленных предприятий, которые она приобрела, ненадежны. Он призывал к экономии и немедленной покупке солидных ценных бумаг. Он осмеливается давать ей советы? Для Констанс этого было вполне достаточно, чтобы их отвергнуть – как смеет такое ничтожество ей указывать! Дабы поставить его на место, она потребовала две тысячи фунтов наличными в стофунтовых банкнотах и высокомерно расписалась, даже не взглянув на документы. Затем она гордо вышла из банка, не обращая внимания на тех низших существ, которые с восхищением глядели на нее из-за своих медных решеток. Так-то вот! С Лэчдэйл шутки плохи, можете быть уверены.

Выйдя из банка, Констанс не без удивления увидела, что Эдди поглощен беседой с какой-то девушкой, одетой довольно крикливо.

Похоже было, что Эдди в чем-то оправдывался. Оба они не замечали Констанс до тех пор, пока она не подошла вплотную.

– Вот и я! Прошу извинить за вмешательство, – сказала она.

Эдди и девушка слегка вздрогнули.

– Ну как, все в порядке? – спросил Эдди, стараясь говорить непринужденно и уверенно. – Я только перекинулся словечком с Эльси. Ты ведь слышала об Эльси…

Да, Констанс слышала об Эльси. Когда она взяла под свое покровительство искусство Эдди, ей, между прочим, доставляла удовольствие мысль, что Эльси страдает и пролила немало слез, потому что он оставил ее. В Эльси сказывалась примесь сицилианской крови – она была тонкая и смуглая, с черными волнистыми волосами и большими выразительными глазами. При виде роскошно одетой Констанс, обращавшейся с Эдди как со своей собственностью, она сразу стушевалась и глядела на нее с робостью девушки, выросшей в нужде, и в то же время с неукротимой ревностью. Констанс это забавляло. Она не принадлежала – к числу тех женщин, которые не любят встреч с бывшими подругами своих возлюбленных или, встречаясь с ними, закатывают истерику. Наоборот, ей доставляло удовольствие мучить их, показывая, сколь беспредельна теперь ее власть над покоренным мужчиной. Снисходительно протянув руку Эльси, она проговорила с нежностью, непостижимой для примитивного ума Эдди.

– Ну конечно же, я слышала об Эльси. Право, я мечтала познакомиться с вами, милочка. Как поживаете?

Эльси пожала протянутую руку боязливо и неохотно, словно опасаясь, что другой рукой Констанс пронзит ее кинжалом. Но чем больше она замыкалась в себе, тем упорнее старалась Констанс внушить ей восхищение, покорить ее, заставить признать, что победила достойнейшая. От Констанс не укрылось, что они смущены, и она сочла это оскорблением величества, доказательством того, что они все еще сохранили чувства, угрожающие ее безраздельной власти над Эдди.

– Я так рада, что вы встретились с Эдди, – трещала она без умолку. – Я тысячу раз просила его пригласить вас к нам, но он прячет от меня своих лучших друзей. Эдди, возьми такси. Да поторапливайся! Эльси, вы непременно должны с нами выпить. Я жажду послушать рассказы о тех днях, когда вы работали в цирке вместе с Эдди. Вы знаете, я готовлю для него превосходный номер. Но это пока секрет. А вот и такси. Садитесь, дорогая!

Эльси меньше всего на свете хотелось садиться в такси вместе с Эдди и Констанс; ей хотелось убежать куда-нибудь, дать волю слезам и, задыхаясь от ненависти к Констанс, придумывать неосуществимые, но страшные способы мести. Однако она была бессильна перед властной настойчивостью Констанс. И чем больше она находила предлогов, чтобы отказаться, тем упорнее Констанс не отпускала ее, решив заставить эту девушку испить до последней капли ту чашу унижений, которую она для нее приготовила. Для Эльси было настоящей пыткой, когда ее чуть – не насильно ввели в просторную спальню отеля, которая устрашала своим великолепием и где буквально на всем лежал отпечаток их интимности. Она страдала, когда Эдди нарочно выставил напоказ дорогие часы, недавно подаренные ему Констанс, и когда он, предложив ей сигарету из золотого портсигара, вынул золотую зажигалку с вензелем, в котором «Э» переплеталось с «К». Эдди не мог удержаться, чтобы не похвастать своим богатством, приобретенным за Чужой счет, и Констанс умело подогревала его низменное тщеславие. С Эльси она была сама кротость и очарование, а с Эдди – сама суровая властность. Она самолично приготовила коктейль в большом серебряном шейкере и добилась того, что Эдди, придя в хорошее настроение, разговорился. Собственные ее речи, казалось, были исполнены доброты и сердечности, но почти каждое слово больно ранило Эльси в самое сердце. Констанс как будто хотела сказать: «Ты, жалкое, ничтожное создание, смотри, как мы счастливы; ты, нищая, презренная поденщица, смотри, в каком богатстве и роскоши мы живем; ты, некрасивая, вульгарная девчонка, смотри, как предан и верен Эдди своей божественной чародейке; ты, бесстыжая шлюха, не смей больше встречаться с ним без моего разрешения и не воображай, будто он может хоть пальцем шевельнуть против моей воли».

Эльси снова попыталась уйти, но Констанс и не думала отпускать ее. Эльси должна была получить урок и усвоить, что цирковые актрисы без постоянного ангажемента не смеют забывать свое место и тем более мечтать вернуть любовника, который временно понадобился для гораздо более важных целей.