Португальские письма - Габриэль-Жозеф Гийераг Страница 31

мой разум твердил мне, что настанет день, когда придется уехать; любовь наперекор ему убеждала меня, что я никогда не уеду: сердце говорило мне, что оно не примирится с этим, и я уверял себя, что не смогу это сделать. Я признался вам в том, как сильно взволновали ваши глаза мою душу; вы, надо сказать, поверили мне и сжалились надо мною; вы даже полюбили меня, и мне это слишком лестно, чтобы я мог забыть о том или притвориться, будто ничего не заметил: да и как вам было не поверить мне, не пожалеть и, осмелюсь сказать, не полюбить меня? Во взгляде моем вы прочли такое чистосердечие, такую искренность, в речах моих услышали такую правдивость, а в обращении с вами увидели такую ненадуманность и безыскусственность, что не смогли мне не поверить. Когда я поведал вам о вспыхнувшей во мне страсти, о том, что испытываю к вам в душе, о пламени, которое пожирает меня и которое сумело из ваших глаз проникнуть мне в сердце; когда я вам открыл мои душевные волнения, мои надежды, мои опасения и подавленное состояние, в которое привели меня все эти чувства, разве то малое, что вы могли для меня сделать, не означало проявить отзывчивость и жалость к стольким бедам, коим вы были причиною? Впоследствии моя неотступность, мои мольбы, мои сетования, мои слезы, словом, моя страсть, пробудила в вас ответное чувство. О, как я был счастлив в ту пору! Вы это поняли по тем бесчисленным знакам любви, которые я вам проявлял и в которых вы не сомневались, как ныне; это вас побудило щедро одарить меня вашими ласками и позволить мне провести бесконечно сладостные часы наедине с вами, с той отрадою и теми восторгами, которые лишь вы одна способны доставить. Вам памятны эти восторги и услады; но вы, конечно, не хотите вспоминать о том, сколь самозабвенно я предавался и тем и другим. И вы упрекаете меня в том, будто я даже в эти минуты проявлял какую-то холодность. О, Мариана, как вы можете так говорить! Гранитный утес, и тот способен ли на такое? Неужто вы забыли, сколько радости доставляли вам те минуты, когда я бывал чрезмерно порывист? Не вы ли не раз этим восхищались? Вы даже как-то сказали мне, что я вас слишком люблю, а ныне вы твердите, что даже тогда я вас не любил. Увы! быть может, я буду прав, ежели скажу вам, что вы меня больше не любите. Вы недостаточно уважаете меня, чтобы глубоко любить. В ваших письмах я чувствую какую-то большую нежность и трогательность, и это дает мне отраду; но, невзирая на все ваши слова, я не могу представить себе, что вы можете меня любить, доколе будете верить в то, что я вас вовсе не люблю и никогда не любил. Перемените же ваше мнение, думайте обо мне хоть чуточку лучше: какие бы основания ни были у меня усомниться в вашей верности, я никогда не желал вам об этом говорить; я хочу быть уверен в том, что вы оступились, прежде чем вас обвинить. Эти ревнивые подозрения пробудились во мне лишь несколько дней назад; это не мешает мне, однако, любить вас от всей души и просить твердо верить в то, что ваши горести, о которых вы мне непрестанно пишете, становятся для меня совершенно непереносимы, и, хотя, быть может, для вас они не так уж велики, для меня они непомерны. Они убеждают меня в том, что вы любите; пусть же участие, которое я принимаю в ваших печалях, убедит вас столь же несомненно, что я всегда всецело ваш. Прощайте!

Письмо пятое

Только теперь я понимаю, что я потерял и какого высшего блаженства я лишился; я никогда не думал, что разлука — столь большая беда и что она причиняет такое множество огорчений, даже если она как будто способна доставлять и кое-какие радости. Я покинул ту единственную на свете, которая была и поныне остается для меня всего дороже; я, правда, предвидел, что эта разлука таит в себе нечто пагубное и жестокое, но я полагал, что ее суровость будет значительно смягчена той уверенностью, что вы будете любить меня, и тем убеждением, которое я сумею внушить вам, что продолжаю вас любить. Я полагал, когда виделся с вами каждый день, что в подобных условиях я смогу однажды не увидеться с вами и не стать от этого безмерно несчастным. И все же теперь я вижу, сколь неверно то, что я воображал. Разлука приносит одно лишь злосчастье, ничто не может облегчить ее муки, а средство от этих мук мало чем отличается от самих мучений; все в ней дает повод к тревогам и отчаянию. Мне весьма отрадно вас любить: увы! могу ли я это сказать, не оскорбляя вас? Сколь мала, сколь посредственна эта отрада и сколь неспособна она развеять тоску и опасения, которые беспрестанно досаждают мне. Мне дана отрада вас любить, но отрадно ли мне говорить вам об этом? Отрадно ли внушать вам это моими клятвами и поступками? Дана ли мне отрада вас видеть или же полагать, что я вас увижу, или же сомневаться в этом, чтобы поблагодарить или успокоить вас? Дана ли мне отрада провести несколько часов подле вас, побеседовать с вами или вас услышать? А безо всего этого, Мариана, отрадно ли любить? Итак, признаемся, что я лишен отрады любить, но мне дана отрада терзаться из-за вас, и это действительно утешает меня в моих самых больших горестях. Вы скажете, что мне по меньшей мере дана отрадная уверенность в том, что вы меня любите; простите же меня еще раз, ежели я скажу, что это утешение весьма незначительно и весьма малоосновательно. Я только сошлюсь на вас: ежели чувства, которые я уловил в ваших письмах, истинны, доставляет ли это вам большую радость? Испытываете ли вы большую отраду от всего того, что я вам сказал и тысячу раз клялся, что буду любить вас всегда и везде и что милости благосклонной судьбы и причуды неблагосклонной никак не могут повлиять на мою страсть? Провели ли вы, благодаря этому, более спокойные минуты? Подозревали ли вы от этого меня меньше в неверности? Меньше ли вы от этого страдали? И полагаете ли вы, что мне менее доступно чувство ревности, нежели вам, или же что я более уверен в ваших словах, нежели вы в моих? О, я любил