Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955-1958) - Адамович Георгий Викторович Страница 7

А что еще? Ничего, кроме того, что Вам давно известно и мне тоже. Как Вы живете в Hyeres? Если в конце месяца будут капиталы и не будет очень жарко, я очень бы хотел к Вам приехать на apres-midi[85]. Надеюсь, что удастся. Когда я уезжал из Парижа, Кодрянская хотела мне дать 5000 фр<анков>, чтобы передать Вам анонимно, но оказалось, что у нее их нет, а просить у мужа она не хотела. Сказала, что даст, когда я вернусь. Она — очень милый человек, и очень добрая, но с заскоками и капризами.

До свидания, chere Madame et amie. И Жорж тоже, с коим мы так и не поговорили. А было бы о чем! Но я все больше чувствую, что разговоры не ведут ни к чему, а потому лучше молчать и считать, что все сказано и пересказано. В Петербурге когда-то Фалаковский faisait l’amour[86] с рыбами, потому что «они молчат». Как видите, я на старости преисполняюсь экклезиастической мудрости, а Вы, наоборот, полны жизни и огня на все, п<отому> что, вероятно, я своим безразличием Вас раздражаю.

Ну, простите, если не так сидел и не так говорил (это цитата из одного нашего ниццского гостя, еще на вилле[87]).

Напишите.

Ваш Г. А.

Вот что усладило мою жизнь: в начале июля приехал ко мне из Брюсселя Jean Perin, толстый, как голландская бочка с пивом, но такой же, как всегда, в обращении. Я его очень люблю. Была с ним и новая его «подруга жизни», ничего, но с претензиями, которая мне теперь пишет длинные неврастенические письма, считая, что мы с ней друг друга понимаем, a Jean — так, un etre inferieur[88].

8. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову

7, rue Frederic Bastiat Paris 8 23/IX-55

Дорогие Madame и Жорж

Вот, пишу из Парижа, куда прибыл на днях. До чего грустна наша быстротекущая жизнь: опять зима, скука и никаких развлечений, и надолго. Впрочем, тут жара, на зиму еще не похоже.

Получил письмо Жоржа. Книгу пришлю[89], но должен ее купить, а сейчас сижу с 300 фр<анками> в кармане. Я приехал в твердой надежде на того типа, который мне дает под фунты авансом, а он оказался еще на vacances[90], и где — неизвестно. Я был так в нем уверен, что, проходя мимо Samaritaine, купил descente de lit[91], для украшения моего апартамента в дополнение к барометру и шкафику, поразившим Жоржино сердце. А оказалось, что типа нет, а на descente истрачено все, что было, впрочем, очень мало, но все— таки — все. «La vie est tissee de pieges»[92], как правильно говорит Фруэтша.

Наставление, что в книге отметить и особенно оценить, пришлю тоже, хотя и без энтузиазма, тем более что не знаю ничего и сам. Пишите что хотите[93] в тесном супружеском сотрудничестве. Я перечитываю книгу, как Толстой «Хоз<яина> и работника» и <несколько строк не читаются> рассказывать, как я собой доволен. Не доволен, нет, а, многое забыв, перечитываю с чувством, что не так плохо, как бывает.

A descente я приобрел отчасти потому, что на Рождество должен приехать ко мне один неземной красоты jeunne homme[94] из Ниццы. Надо, значит, чтобы все было как у людей. Не знаю, приедет ли, но обещал, хотя это мне и будет стоить, как господину Мандельштаму, не по средствам[95]. Надо будет свести и туда и сюда, понимаете.

Ах, дорогие дети, пишу я всякую чепуху, не взыщите уж. Сам не знаю,

чем писать, нечего сказать и все надо сказать. Вот вчера ночью, бродя по улицам, сочинял стихи «подражание Полонскому и Фругу» насчет того, что все умрет и все умрут:

Кстати, тут же встретил Раевского, толстого, как бочка. Если пришлете свидетельство, то с удовольствием поеду к Долгополову с протестом и ходатайством. Удовольствие, конечно, для красного словца, но поеду. Я здесь до 3–4 октября.

Ну, вот и все. Целую и шлю всякие чувства. Очень мило было в Hyeres. А дом Ваш, как рай, и напрасно Вы рветесь в ночь и в неизвестность. Пишите.

9. Г.В. Адамович — Г.В. Иванову

104, Ladybarn Road Manchester 14 22/Х-55

Дорогой Жорж, или Жоржинька, уж не знаю, как Вас называть после того, как помирились мы «нежно и навсегда», согласно Ром<ану> Гулю. Кстати, откуда он взял эту идиотскую формулу? Еще мне очень понравилось, что он должен меня «поддержать»[97].

Ну, сначала о деле — т. е. о книге с таким же названием, как у Madame. Надо сделать так.

Найдите делового человека или даже адвоката (у меня сначала была адвокатесса, с которой я был знаком у Рабиновичей[98], а потом все сделал Кантор, — но, конечно, он слишком мягок и взял мало. Адвокатесса пришла в ужас, когда узнала. Но она теперь в Тель-Авиве, навсегда). Пусть Ваш homme d’affaires[99] напишет изд<ательст>ву письмо: мы удивлены, негодуем и требуем немедленного изменения названия. Изд<ательст>во, конечно, будет отвиливать. Надо дать понять, что иначе будет суд. Только до суда не доводите: есть риск, т. к. судья может признать, что название не столь оригинальное, чтобы быть чьей-либо собственностью. Но риск есть и для изд<ательст>ва: поэтому нормально оно должно предложить dommage-interets[100]. Мало-помалу на этом и надо сговориться. Изменение заглавия должно стоить Изд<ательст>ву дорого, если оно есть в тексте, наверху каждой страницы: тогда можно взять с них больше. Если заголовок только на обложке, дело для Вас хуже. Но во всяком случае, меньше чем на 100 000 не соглашайтесь. (А главное, ничего не просите сами, а только возмущайтесь и дайте понять, что в решении суда Вы уверены. Се qui n’est pas le cas, — entre nous[101].) Желаю успеха. Но длилось это у меня около полгода.

Теперь о твоей статейке обо мне. Во-первых — пиши что хочешь и как желаешь. Во-вторых, — если непременно жаждешь моей помощи, то пришли черновик, проект, а я на нем сделаю всякие свои добавления и указания в поучение критику. Кстати, можешь написать, что это, конечно, не лучшее, что я мог бы сотворить, что «Коммент<арии>» были бы лучше, даже статья о поэзии в «Оп<ытах»> лучше, т. е. не такая газетная жвачка. Но, конечно, и это сочинение — тоже бессмертный шедевр. Сейчас получил письмо Цвибака, с его статьей в «Н<овом> р<усском> с<лове>»[102]. Большие восторги, но, по его мнению, в Поплавском ровно ничего не было и все раздуто. Затем что-то наврал о Зинаиде (или не все мое привел, так что вышло для нее обидно). Но это понятно: он когда-то у них был для интервью, а потом она написала статью «Наше убожество»[103], даже с описанием его наружности. В «Русской мысли», по сведениям их главной сотрудницы Вольской, будет обо мне писать Глеб Струве[104], и будто бы очень хорошо. Сомневаюсь, но все бывает. А ты пиши где хочешь — да «взгляд и нечто» можно и после обыкновенной рецензии, хотя бы в «Опытах».