О'Генри - Как скрывался черный Билл

О'Генри

Как скрывался черный Билл

О. Генри

Как скрывался черный Билл

Худой, жилистый, краснолицый человек с крючковатым носом и маленькими горящими глазками, блеск которых несколько смягчали белесые ресницы, сидел на краю железнодорожной платформы на станции Лос-Пиньос, болтая ногами. Рядом с ним сидел другой человек - толстый, обтрепанный, унылый, должно быть, его приятель, У обоих был такой вид, словно грубые швы изнанки жизни давно уже натерли им мозоли по всему телу.

- Года четыре не видались, верно. Окорок? - сказал обтрепанный. - Где тебя носило?

- В Техасе, - сказал краснолицый. - На Аляске слишком холодно - это не для меня. А в Техасе тепло, как выяснилось. Один раз было даже довольно жарко. Сейчас расскажу.

Как-то утром я соскочил с экспресса, когда он остановился у водокачки, и разрешил ему следовать дальше без меня. Оказалось, что я попал в страну ранчо. Домов там еще больше, чем в Нью-Йорке, только их строят не в двух дюймах, а в двадцати милях друг от друга, так что нельзя учуять носом, что у соседей на обед.

Дороги я не нашел и потащился напрямик, куда глаза глядят. Трава там по колено, а мескитовые рощи издали совсем как персиковые сады, - так и кажется, что забрел в чужую усадьбу и сейчас налетят на тебя бульдоги и начнут хватать за пятки. Однако я отмахал миль двадцать, прежде чем набрел на усадьбу. Небольшой такой домик - величиной с платформу надземной железной дороги.

Невысокий человек в белой рубахе и коричневом комбинезоне, с розовым платком вокруг шеи, скручивал сигаретки под деревом у входа в дом.

- Привет, - говорю я ему. - Может ли в некотором роде чужестранец прохладиться, подкрепиться, найти приют или даже какую-нибудь работенку в вашем доме?

- Заходите, - говорит он самым любезным тоном. Присядьте, пожалуйста, на этот табурет. Я и не слышал, как вы подъехали.

- Я еще не подъехал, - говорю я. - Я пока подошел. Неприятно затруднять вас, но если бы вы раздобыли ведра два воды...

- Да, вы изрядно запылились, - говорит он, - только наши купальные приспособления...

- Я хочу напиться, - говорю я. - Пыль, которая у меня снаружи, не имеет особого значения.

Он налил мне ковш воды из большого красного кувшина и спрашивает:

- Так вам нужна работа?

- Временно, - говорю я. - Здесь, кажется, довольно тихое местечко?

- Вы не ошиблись, - говорит он. - Иной раз неделями ни одной живой души не увидишь. Так я слышал. Сам я всего месяц, как обосновался здесь. Купил это ранчо у одного старожила, который решил перебраться дальше на Запад.

- Мне это подходит, - говорю я. - Человеку иной раз полезно пожить в таком тихом углу. Но мне нужна работа. Я умею сбивать коктейли, шельмовать с рудой, читать лекции, выпускать акции, немного играю на пианино и боксирую в среднем весе.

- Так...-говорит этот недоросток. - А не можете ли вы пасти овец?

- Не могу ли я спасти овец? - удивился я.

- Да нет, не спасти, а пасти, - говорит он. - Ну, стеречь стадо.

- А, - говорю я, - понимаю! Сгонять их в кучу, как овчарка, и лаять, чтоб не разбежались! Что ж, могу. Мне, по правде сказать, еще не приходилось пастушествовать, но я не раз наблюдал из окна вагона, как овечки жуют на лугу ромашки, и вид у них был не особенно кровожадный.

- Мне нужен пастух, - говорит овцевод. - А на мексиканцев я не очень-то полагаюсь. У меня два стада. Можете хоть завтра с утра выгнать на пастбище моих баранов их всего восемьсот штук. Жалованье - двенадцать долларов в месяц, харчи мои. Жить будете там же на выгоне, в палатке. Стряпать вам придется самому, а дрова и воду будут доставлять. Работа не тяжелая.

- По рукам, - говорю я. - Берусь за эту работу, если даже придется украсить голову венком, облачиться в балахон, взять в руки жезл и наигрывать на дудочке, как делают это пастухи на картинках.

И вот на следующее утро хозяин ранчо помогает мне выгнать из корраля стадо баранов и доставить их на пастбище в прерии, мили за две от усадьбы, где они принимаются мирно пощипывать травку на склоне холма. Хозяин дает мне пропасть всяких наставлений: следить, чтобы отдельные скопления баранов не отбивались от главного стада, и в полдень гнать их всех на водопои.

- Вечером я привезу вашу палатку, все оборудование и провиант, - говорит он мне.

- Роскошно, - говорю я. - И не забудьте захватить провиант. Да заодно и оборудование. А главное, не упустите из виду палатку. Ваша фамилия, если не ошибаюсь, Золликоффер?

- Меня зовут, - говорит он, - Генри Огден.

- Чудесно, мистер Огден, - говорю я. - А меня - мистер Персиваль Сент-Клэр.

Пять дней я пас овец на ранчо Чиквито, а потом почувствовал, что сам начинаю обрастать шерстью, как овца. Это обращение к природе явно обращалось против меня. Я был одинок, как коза Робинзона Крузо. Ей-богу, я встречал на своем веку более интересных собеседников, чем вверенные моему попечению бараны. Соберешь их вечером, запрешь в загон, а потом напечешь кукурузных лепешек, нажаришь баранины, сваришь кофе и лежишь в своей палатке величиной с салфетку да слушаешь, как воют койоты и кричат козодои.

На пятый день к вечеру, загнав моих драгоценных, но малообщительных баранов, я отправился в усадьбу, отворил дверь в дом и шагнул за порог.

- Мистер Огден, - говорю я. - Нам с вами необходимо начать общаться. Овцы, конечно, хорошая штука - они оживляют пейзаж, и опять же с них можно настричь шерсти на некоторое количество восьмидолларовых мужских костюмов, но что касается застольной беседы или чтобы скоротать вечерок у камелька, так с ними помрешь с тоски, как на великосветском файвоклоке. Если у вас есть колода карт, или литературное лото, или трик-трак, тащите их сюда, и мы с вами займемся умственной деятельностью. Я сейчас готов взяться за любую мозговую работу - вплоть до вышибания кому-нибудь мозгов.

Этот Генри Огден был овцевод особого сорта. Он носил кольца и большие золотые часы и тщательно завязывал галстук. И физиономия у него всегда была спокойная, а очки на носу так и блестели. Я видел в Мэскоги, как повесили бандита за убийство шестерых людей. Так мой хозяин был похож на него как две капли воды. Однако я знавал еще одного священника, в Арканзасе, которого можно было бы принять за его родного брата. Но мне-то в общем было наплевать. Я жаждал общения - с праведником ли, с грешником - все одно, лишь бы он говорил, а не блеял.

- Я понимаю, Сент-Клэр, - отвечает Огден, откладывая в сторону книгу. - Вам, конечно, скучновато там одному с непривычки. Моя жизнь, признаться, тоже довольно однообразна. Хорошо ли вы заперли овец? Вы уверены, что они не разбегутся?

- Они заперты так же прочно, - говорю я, - как присяжные, удалившиеся на совещание по делу об убийстве миллионера. И я буду на месте раньше, чем у них возникнет потребность в услугах сиделки.

Тут Огден извлек откуда-то колоду карт, и мы с ним сразились в казино. После пяти дней и пяти ночей заточения в овечьем лагере я почувствовал себя, как гуляка на Бродвее. Когда мне шла карта, я радовался так, словно заработал миллион на бирже, а когда Огден разошелся и рассказал анекдот про даму в спальном вагоне, я хохотал добрых пять минут.

Все в жизни относительно, вот что я скажу. Человек может столько насмотреться всякой всячины, что уже не повернет головы, чтобы поглядеть, как горит трехмиллионный особняк, или возвращается с гастролей Джо Вебер, или волнуется Адриатическое море. Но дайте ему только попасти немножко овец, и он будет кататься со смеху от какой-нибудь песенки, вроде "Барабан, не барабань, я не встану в эту рань" - и получать искреннее удовольствие от игры в карты с дамами.

Словом, дальше - больше. Огден вытаскивает бутылку бурбонского, и мы окончательно предаем забвению наших овец.

- Вы помните, - говорит Огден, - примерно месяц назад в газетах писали о нападении на Канзас-Техасский скорый? Было похищено пятнадцать тысяч долларов кредитными билетами, а проводник почтового вагона ранен в плечо. И, говорят, все это дело рук одного человека.

- Что-то припоминаю, - говорю я. - Но такие вещи случаются настолько часто, что мозг рядового техасца не в состоянии удержать их в памяти. И что ж, преступник был застигнут на месте преступления? Или изловлен, схвачен, предан в руки правосудия?

- Он удрал, - говорил Огден. - А сегодня я прочел в газете, что полиция напала на его след где-то в наших краях. Все похищенные банкноты были, оказывается, одной серии первого выпуска Второго Национального банка города Эспинозы. Проследили, где грабитель менял эти банкноты, и след привел сюда.

Огден наливает себе еще бурбонского и пододвигает бутылку мне.

- Что ж, - говорю я, отхлебнув глоточек этого царского напитка, - для железнодорожного налетчика не так уж глупо придумано - укрыться на время в здешней глуши. Овечья ферма, пожалуй, самое подходящее для этого место. Кому придет в голову искать такого отпетого бандита среди певчих птичек, барашков и полевых цветочков? А что, - говорю я, скосив глаза на Огдена и как бы приглядываясь к нему, - в газетах не было дано примет этого единоборца? Что- нибудь насчет объема, веса, линейных измерений, покроя жилета или количества запломбированных зубов?