Когда нет прощения - Виктор Серж Страница 10

туннеля! Вырвать с корнем эту привязанность, после которой останется лишь ноющая боль; так иногда болит отрезанная рука. Глаза Надин наполнились слезами. У нее оставались от него лишь две написанные размашистым почерком записки, грубовато подписанные «Т» – Твой. Она прижала их к губам, прежде чем бросить в огонь. Она укладывала уцелевшие вещи в переносной чемоданчик, когда в запертую на задвижку дверь постучали. Тревожное постукивание привело Надин в себя, которая двумя мягкими прыжками подскочила к двери.

– Да… Кто?

– Мадам… Мадам, вас просят к телефону. – Кольцо опасности смыкалось, перехватывая дыхание.

– Скажите, что меня нет… Что я ушла и вернусь позднее.

– Да, мадам, хорошо, мадам.

Плохо, плохо, очень плохо… Забота прогнала тоску. Надин надела зеленый бархатный берет и новый костюм, который носила очень редко, чтобы ее труднее было узнать на улице. Машинальным движением подкрасила губы, постоянно прислушиваясь. Комната стала казаться хуже тюремной камеры. В конце коридора вновь зазвонил телефон. Надин услышала, как горничная ответила: «Мадам еще не вернулась, месье, она будет не раньше полуночи, месье…» Это «месье» отдалось в ушах мрачным жужжанием. Кто? Кто может звонить? Саша? Значит, у него есть серьезные причины. Тот, другой, не знает ее телефона… От Сильвии? Охота началась? Животный страх холодом сковал тело Надин. Она взглянула в зеркало, широкоскулое похудевшее лицо с резкими чертами, на котором отражалось единственной стремление – бежать. Она вызвала горничную.

– Этот господин звонил четыре раза, я все время отвечала одно и то же, как вы просили, мадам.

Горничная была хорошенькой южанкой с непроницаемо-лицемерным взглядом. Не наблюдала ли она внимательно за Надин из-под полуопущенных длинный и прямых ресниц? Слуг подкупают, это же элементарно! Надин рассеянно улыбнулась. Сказать что-нибудь естественным и решительным тоном, прорвать молчание, отвлечь внимание девушки. Надин произнесла нарочито вульгарным тоном, который не мог скрыть ее тревоги:

– У вас были любовники, Селина? Нет? Ну, значит будут. Вы поймете, что это такое. Звонит мой любовник, я хочу с ним расстаться, понимаете? На это есть причины.

– …Да, мадам.

– Я отправляюсь в путешествие…

– Да, я вижу, мадам, это, должно быть, нелегко, мадам.

Надин открыла сумочку и достала купюру, которую вложила в руку горничной.

– Вы будете молчать, не так ли? Это никого не касается.

– Да, конечно, мадам.

На воздух, на воздух, я уже не знаю, что делаю. Лифт.

Скорее на улицу. Полумрак коридора, комната, сожженные бумаги, телефон, Селина, их бредовый разговор – все развеялось. Надин шагнула в сторону и оглядела улицу. Напротив двери цветочница – продающая хризантемы – поставила свою корзину на тротуар. Проехал автобус, прошла мимо пара, совсем юная, они разговаривали быстро, и казалось раздраженно. На мокром тротуаре отражались изменчивые красные и желтые огни. Улица манила: броситься в нее и затеряться.

Надин пошла быстрым решительным шагом, не желая сразу останавливать такси. Сначала собраться с мыслями. Перед витриной обувного магазина она остановилась: зеркала позволяли наблюдать то, что происходит сзади, не оборачиваясь. Вроде ничего подозрительного, но в девять вечера на улицах Парижа столько народу… Немного успокоившись, Надин свернула за угол. Кто-то так быстро шел ей навстречу, что они едва не столкнулись. «Извините… Ален? Ты!»

Ален крепко пожал ей руку. Его рука была теплой.

– Какая удача, – сказал он голосом, в которой ей послышалась фальшь. – Какая встреча, однако! Ты торопишься?

Он старался говорить ласково, но удавалось это с трудом. Слишком честный, он не мог найти тех интимных слов, которые в его устах звучали с такой чистотой. Надин думала: сохранять ясную голову, вести себя просто, невозможно, чтобы он уже все знал. Он не знает Сильвию, зато связан с Муженом, с Б., с Р. Б. и Р. узнают обо всем только спустя некоторое время, может, от них вообще скроют произошедшее, чтобы не пугать одного и не расстраивать другого. В ушах Надин еще слышались телефонные звонки. «Это мой любовник», – сказала она тогда, отвечая своей тайной тревоге. Она спросила:

– Ты мне звонил?

И по тому, как он ответил: «Нет, я не знаю твоего номера», – она поняла, что он лжет. Значит, он в курсе. Значит, караулил ее за углом. И, видно, не один, кто-то еще следил за улицей, пока он звонил из бара. Сильная рука, сжавшая ее кисть, беспокоила Надин, она пожалела, что не свернула в ближайший переулок, немноголюдный, плохо освещенный, выходивший на темную площадь, на которой за железной решеткой стоял заброшенного вида особняк. Тихое шуршание шин заставило Надин оглянуться. За ними медленно, очень близко ехала черная машина.

– Перейдем на другую сторону, – сказала Надин. – И отпусти меня. Тебе известно, что нельзя подходить на улице, это нарушение правил.

Высвободив руку, она почувствовала себя увереннее. Навстречу им шли две дамы в сопровождении господина. Ален не возражал, и они перешли проезжую часть: движение было двусторонним, черное авто не могло приблизиться к противоположному тротуару. Страх проник в душу и тело Надин: таинственная машина заставила мускулы собраться, ибо они реагируют быстрее, чем мозг. В тринадцать лет Надин сражалась в партизанском отряде, однажды они обороняли берег реки, понимая, что вместе со всадниками с другого берега могут прийти пытки и смерть. Шашки и нагайки. В те далекие дни Надин знала, что если попадет в плен, будет изнасилована, избита, возможно повешена. Она видела женщин и девочек своего возраста, висящих на деревьях в одних рубашках, не скрывающих покрытые грязью и странными фиолетовыми пятнами тела, высунув распухшие языки, над ними роились мухи. Лежа у кромки воды, скрытая кустарником, прямо на мокрой траве, девочка Надя внимательно следила за крупным силуэтом, отделявшимся от покатого противоположного берега реки. Когда кентавр распадался как сломанная игрушка, человек падал, испуганный конь бросался в воду, девочка Надя радостно кляла поверженного противника: «Не возьмешь меня, черт рогатый!» Такая школа делает сильнее. В ее сумочке лежал дамский браунинг-игрушка. Небрежно, кончиками пальцев, она открыла замок сумочки. (Если он заметит, тем хуже!) Вывеска кафе-молочной теплым светом озаряла тротуар. Надин остановилась. Авто проехало мимо. Из расположенного за молочной плохо освещенного бистро доносился гул голосов. В глубине залы нестройный хор выводил припев глупой, но веселой, как крепкое вино песенки:

Женщина в белом,

В белом,

В белом!

Ох, ох, ох! Ах, ах, ах!

– Развлекаются, – с грустной усмешкой прошептал Ален.

Надин чувствовала себя совершенно чужой ему, будто не было страстных объятий. Враг. Постараться смягчить голос.

– Послушай, малыш, ты несерьезен. Это неблагоразумно. Мы завтра увидимся, ты же знаешь.

– Ты прекрасно знаешь, что мы не увидимся ни