Хайди - Йоханна Спири Страница 10

задрав голову, и не могла наглядеться и наслушаться, как ветер гудел, с размахом раскачивая ветки. Солнце уже не пекло так, как летом, и Хайди достала свои чулки и башмаки, а ещё кацавейку, потому что становилось всё свеже́й, и, когда Хайди стояла под елями, её продувало, как тонкий листочек, но она всё равно бежала туда, едва заслышав шум ветра, не в силах усидеть дома.

Потом стало холодно, и Петер согревал руки дыханием, поднимаясь по утрам из долины. Но холода продлились недолго. Однажды за ночь выпал снег, и наутро весь альм побелел, не стало видно ни листа, ни зелёной травинки. Петер-козопас больше не появлялся со своим стадом, и Хайди удивлённо выглядывала в оконце, потому что снова пошёл снег, и густые хлопья валились и валились, пока не завалили землю так, что окна уже не открывались и люди оказались взаперти. Это развеселило Хайди, и она бегала от одного окошка к другому, чтобы посмотреть, что будет дальше и не укроет ли снегом всю хижину так, что придётся зажигать свет средь бела дня. Но до этого дело не дошло, и на следующий день дедушка вышел на улицу – поскольку снег перестал идти – и откопал хижину, откидывая снег в высокие сугробы, которые теперь громоздились вокруг дома. Зато окна и дверь снова освободились, и это было хорошо, потому что, когда под вечер Хайди с дедушкой сидели у огня, вдруг что-то застучало о деревянный порог, и дверь отворилась. То был Петер-козопас; это он стучал о порожек, отряхивая снег с башмаков. Вообще-то Петер был весь в снегу, потому что пробирался сквозь высокие сугробы. Но он не сдавался – так рвался к Хайди, которую не видел уже восемь дней.

– Добрый вечер, – сказал Петер, войдя, и тут же направился к огню; всё его лицо сияло довольством оттого, что он наконец добрался.

Хайди смотрела на него удивлённо, потому что он стоял к огню так близко, что снег на нём начал таять и Петер весь превратился в небольшой водопад.

– Ну, полководец, как дела? – спросил дедушка. – Остался без армии, приходится грызть карандаш?

– Почему он должен грызть карандаш, дед? – тут же спросила любознательная Хайди.

– Зимой он должен ходить в школу, – объяснил дедушка. – Поскольку там учатся читать и писать, а это порой бывает трудно, немножко помогает, если погрызть карандаш. Не правда ли, полководец?

– Да, это верно, – подтвердил Петер.

У Хайди мгновенно родилось очень много вопросов к Петеру про школу и про всё, что там бывает, что там видно и что слышно, а поскольку беседа, в которой принимал участие Петер, всегда требовала много времени, он успел высохнуть с ног до головы. Ему всегда было очень трудно облечь в слова то, что он хотел передать; а на сей раз это давалось ему особенно тяжело, потому что едва он успевал подобрать нужные слова для одного ответа, как Хайди уже забрасывала его двумя или тремя новыми вопросами, да ещё такими, которые требовали ответа в целую фразу.

Дедушка не участвовал в беседе, но улыбка всё чаще появлялась в уголках его рта, и это означало, что он слушает.

– Так, полководец, ты вышел из огня, и тебе необходимо подкрепление, идём! – С этими словами дедушка поднялся и достал из шкафа ужин, а Хайди пододвинула стулья к столу.

К этому времени дед уже давно приладил к стене лавку; раз уж он был теперь не один, он тут и там соорудил сиденья для двоих, поскольку Хайди имела привычку всюду следовать за дедом, куда бы он ни шёл, где бы ни стоял, где бы ни сидел. Они втроём удобно устроились за столом, и Петер выпучил глаза, увидев, какой изрядный кусок вяленого мяса Дядя Альм положил на его ломоть хлеба. Петеру давно такого не перепадало. Когда приятный ужин подошёл к концу, уже стало темнеть, и Петер собрался в обратный путь. Уже стоя в дверях и сказав «доброй ночи» и «спаси вас Бог», он добавил:

– В воскресенье я опять приду, это будет ровно через неделю, а ещё бабушка велела сказать, чтобы ты к ней зашла.

Для Хайди было совершенным открытием, что её где-то ждут, но эта мысль в ней укоренилась, и уже на следующее утро она первым делом заявила:

– Дед, мне же надо вниз, к бабушке, она меня ждёт.

– Снег слишком глубокий, – отговорился дедушка.

Но намерение прочно засело в голове Хайди: раз уж бабушка велела ей прийти, то так тому и быть. И не проходило дня, чтобы ребёнок не напомнил по нескольку раз:

– Дед, мне же надо идти, ведь бабушка там меня ждёт не дождётся.

На четвёртый день, когда на улице всё трещало и скрипело от мороза, а снежный покров застыл прочным настом, но солнце при этом весело заглядывало в окно, Хайди вновь завела свою шарманку:

– Дед, мне надо идти к бабушке, а то она устала, наверное, ждать.

Тут дед встал из-за стола, принёс с сеновала рядно, которое служило Хайди одеялом, и сказал:

– Идём.

Радостный ребёнок поскакал за ним вслед из дома. В старых елях на сей раз было тихо, на еловых лапах лежал снег, и солнце сверкало и вспыхивало в деревьях с таким великолепием, что Хайди от восторга прыгала, то и дело выкрикивая:

– Иди сюда, дед, иди сюда! Сплошное серебро и золото на ёлках!

А дед тем временем достал из сарая широкие салазки с приделанной впереди штангой. Направлять движение таких салазок приходилось ногами, опустив их и скользя по земле. Дед, оглядев ёлки по настоянию Хайди, сел на салазки, взял ребёнка к себе на колени, укутал его в рядно и крепко прижал к себе одной рукой, чтоб не выпал при спуске с горы. Потом ухватился другой рукой за штангу и оттолкнулся обеими ногами. Санки понеслись по склону вниз с такой быстротой, что Хайди почудилось, будто она летит по воздуху, словно птица, и ликующе завопила.

Санки остановились прямо перед лачугой Петера-козопаса. Дедушка поставил девочку на землю, выпростал её из рядна и сказал:

– Ну, теперь иди в дом, а как начнёт темнеть, поторопись в обратный путь.

И он развернул свои салазки и повёз их в гору.

Хайди вошла в тесную комнатку, где ей всё показалось чёрным. Там был очаг, на полке стояло несколько чашек. «Это кухонька», – догадалась Хайди. Дальше снова была дверь, Хайди открыла её и вошла в комнату. Эта лачуга не походила на горную пастушью хижину, как у деда, с одним просторным помещением и сеновалом наверху, а представляла собой старый домишко, низенький, тесный и скудный. Войдя в комнатку, она сразу очутилась перед столом, у которого сидела женщина и латала фуфайку Петера; эту фуфайку Хайди сразу узнала. В углу сидела старая, согбенная бабулька и пряла шерсть.

Хайди сразу разобралась, кто есть кто; она прямиком двинулась к пряхе и сказала:

– Добрый день, бабушка, вот я и пришла к тебе. А ты думала, я не скоро приду?

Бабушка подняла голову и на ощупь стала искать руку, протянутую ей для приветствия, а наткнувшись на неё, некоторое время задумчиво ощупывала в своей ладони, потом сказала:

– Никак, это дитятко сверху, от Дяди Альма. Ты Хайди?

– Да-да, – подтвердил ребёнок, – я только что приехала с дедом оттуда на санках.

– Как такое может быть? У тебя такая тёплая ладошка! Что, Бригитта, Дядя Альм сам привёз ребёнка?