К востоку от Эдема - Джон Эрнст Стейнбек Страница 14

и злоба – это напускное, пока не узнаешь его хорошенько. – Она замолчала и, склонившись, закашлялась. Вскоре приступ прошел, но он отнял у Элис силы, и на щеках зардели два ярких пятна. – Нужно его понять, – повторила мачеха. – Вот уже долгое время он делает мне маленькие подарки, прелестные вещицы, которые мальчишки обычно и не замечают. И он не отдает подарки мне в руки, а прячет там, где я их непременно найду. Можно наблюдать за ним часами, но он ничем себя не выдаст. Нет, надо его понять.

Глава 4

1

А Чарльз в это время опирался о стойку бара в местном питейном заведении и радостно смеялся над забавными россказнями остановившихся на ночь коммивояжеров. Он извлек из кармана кисет, где позвякивало несколько серебряных монет, и заказал им выпивку, чтобы коммивояжеры рассказали еще что-нибудь. Он ухмылялся, потирая разбитые костяшки пальцев. Приняв угощение, коммивояжеры подняли бокалы и выпили за здоровье Чарльза, который пришел в полный восторг. Он снова заказал выпивку для новых друзей, а потом отправился вместе с ними искать приключений в другом славном местечке.

Выйдя на улицу, Сайрус тяжело заковылял в непроглядную тьму. Душу переполнял бешеный гнев на сына. Не обнаружив следов Чарльза на дороге, он направился в трактир, но сын уже оттуда ушел. Найди отец Чарльза той ночью, он, вероятно, его убил бы или избил до полусмерти. Любой судьбоносный поступок меняет ход истории, однако вполне вероятно, что в определенной степени это присуще всем событиям вообще, вплоть до самых незначительных, когда, например, наступаешь на камень, валяющийся на дороге, с замиранием сердца смотришь на прелестную девушку или нечаянно ломаешь ноготь, работая в саду.

Разумеется, Чарльзу вскоре донесли, что отец охотится за ним с дробовиком, и парень на две недели исчез, а когда в конце концов вернулся домой, об убийстве не было и речи. Сайрус выплеснул на Чарльза обычную порцию гнева и в виде наказания нагрузил работой, а сын с лицемерным видом демонстрировал покорность отцовской воле.

Адам провел в постели четыре дня. Любое движение причиняло нестерпимую боль, и время от времени он жалобно стонал. На третий день отец на деле подтвердил влияние, которым он пользуется в военных кругах, потешив тем самым свое самолюбие и наградив Адама за страдания. В спальню больного зашел кавалерийский капитан в сопровождении двух сержантов в синих парадных мундирах. Во дворе ждали два солдата, которые держали под уздцы лошадей. Прямо в постели Адама зачислили в армию рядовым кавалеристом. В присутствии отца и Элис он подписал Военный кодекс и принял присягу. На глазах у Сайруса блестели слезы.

После ухода военных отец долго сидел у постели Адама.

– Я не зря записал тебя в кавалерию, – признался Сайрус. – От долгого сидения в казарме мало радости, а кавалерия занимается настоящим делом. Уж я-то знаю. Тебе придутся по душе походы в земли индейцев. Скоро начнется большая работа. Не имею права говорить, откуда мне известно, но грядет война.

– Да, отец, – откликнулся Адам.

2

Меня всегда удивляло, что в армию, как правило, попадают люди подобные Адаму. Ему совсем не нравилось воевать, и, в отличие от многих других, он так и не полюбил солдатскую службу, испытывая все большее отвращение к насилию. Офицеры не раз присматривались к Адаму, пытаясь уличить его в пренебрежении служебными обязанностями, но повода для обвинений не находилось. За пять лет воинской службы Адам перещеголял по количеству нарядов всех солдат в эскадроне, но если от его руки и пал хоть один противник, то произошло это по чистой случайности, или пуля попала рикошетом. Будучи метким стрелком, он на удивление часто промахивался. К тому времени война с индейцами походила на полный опасности перегон скота на новое место. Индейские племена подстрекали к мятежу, прогоняли с исконных территорий и безжалостно уничтожали, а те, кому удалось выжить, с угрюмой безнадежностью оседали на бесплодных землях. Работа не слишком приятная, но, принимая во внимание путь развития, который избрала страна, выполнить ее было необходимо.

Адам являлся инструментом в чужих руках и видел не фермы, которые появятся на отвоеванных территориях, а вспоротые животы сильных здоровых людей. Зрелище вызывало омерзение и поражало бессмысленностью. Осознанно стреляя мимо цели, он совершал предательство по отношению к боевым товарищам, но угрызений совести не испытывал. Неприятие насилия крепло с каждым днем, пока не переросло в предрассудок, который, как любой другой, отупляет и препятствует работе мысли. Адам отрицал насилие как таковое, и не важно, над кем и с какой целью оно совершалось. Болезненная чувствительность – а иначе такое состояние и не назовешь – завладела всем его существом, напрочь вытеснив способность здраво рассуждать. Однако в армейской характеристике ни слова не говорилось о проявленной Адамом трусости. Напротив, ему трижды объявляли благодарность, а впоследствии и наградили за отвагу.

Сопротивление насилию крепло, и Адам, следуя зову сердца, ударился в другую крайность. Много раз он подвергал риску свою жизнь, вынося с поля боя раненых, и в свободное от службы время добровольно работал в полевых госпиталях, невзирая на смертельную усталость. Товарищи смотрели на него со снисходительной симпатией и скрытым страхом, свойственным людям при виде душевных порывов, которые им не дано понять.

Чарльз регулярно писал брату, сообщая новости о жизни на ферме и в городке, о напавшей на коров болезни, родившемся у кобылы жеребенке, пастбищах, что добавились к их угодьям, и о сгоревшем от удара молнии амбаре. Сообщил, что Элис умерла от чахотки, а отец получил оплачиваемую должность в «Великой армии Республики» и переехал в Вашингтон. Как часто бывает, Чарльз, не умевший красиво выразить словами свою мысль, писал на удивление складно, доверяя бумаге свое одиночество, тревоги и сомнения, а также многое другое, о чем сам не подозревал.

За время своего отсутствия Адам узнал