Падение Эбнера Джойса - Генри Фуллер Страница 17

— Но как же дети?

— Ничего не случится, если они раз в жизни пообедают у Мердоков.

— Но я так редко бывала у миссис Джайлc...

— Ради рождества можно пренебречь условностями. Джайлсы такие простые люди...

Миссис Уайленд позволила уговорить себя, — так, впрочем, она решила с самого начала. Ее нисколько не привлекала перспектива остаться на праздник в одиночестве, как это обычно случалось из-за склонности мужа к загородной жизни, к тому же ей хотелось взглянуть на мисс Клайти Саммерс, о которой она много слышала.

Медора приняла Эдит Уайленд чрезвычайно радушно; эта гостья представлялась ей образцом молодой замужней женщины современного города. Миссис Уайленд оказалась весьма томной, весьма элегантной, весьма церемонной дамой и весьма усердной прихожанкой евангелической церкви; Эбнер и не заметил, как у него завязалась оживленная беседа с этой дамой, которая — как сообщила ему Клайти при первом удобном случае — была вхожа в лучшие дома.

— Вы хотите сказать, она — из богатого круга? — спросил Эбнер.

— Я вовсе не это хочу сказать, — возразила Клайти. — Одно дело — общество богатых людей, другое дело — хорошее общество. Тот, кому не удается проникнуть в хорошее общество, поневоле довольствуется богатым обществом. Сама я принадлежу к богатым, — скромно добавила она, — однако вскоре надеюсь подняться выше.

За обедом Эбнер беседовал с миссис Уайленд, нисколько не заботясь о тончайших нюансах, о соблюдении мельчайших условностей, принятых в обществе. Она показалась ему спокойной и несколько бесцветной, но он чувствовал, что она добра и заслуживает уважения. Миссис Уайленд поделилась своими впечатлениями о рождественской проповеди достопочтенного Макэлроя, и Эбнер понял, что она считала обязательным для себя посещение церкви, — будь то в городе или в провинции. Прежде, в силу каких-то одному ему понятных соображений, он относился настороженно к жене Леверетта Уайленда, а теперь он не мог не счесть клеветой все разговоры о ней, как об «аристократке». Он доверчиво, скорей даже доверительно, беседовал с миссис Уайленд; впечатление она производила внушительное, хотя внешне была далеко не столь внушительна, как Юдокси Пенс; и к концу обеда, когда к столу подали орехи гикори и изюм, у Эбнера сорвалось с губ обещание навестить ее в городе.

Все оборачивалось как нельзя лучше, именно так и хотелось Медоре. Город и провинция, вода и огонь соединялись, и она выступала в роли третьего элемента, благодаря которому это стало возможно. Со своего места в конце стола она наблюдала за всем происходящим и с радостью замечала, что Эбнер беседует почти непринужденно. Он, видимо, обошелся без запутанных рассуждений на отвлеченные темы, полностью забыв о нетрудовом доходе. И то, с чем он обращался к сдержанной и спокойной собеседнице, она, по своей тактичности и воспитанности, принимала за чистую «светскую болтовню». Эбнер будто разменял крупную ассигнацию и теперь безудержно тратил ее. Он осознавал это. Ему было стыдно. Но в то же время он застенчиво посматривал по сторонам — заметили ли присутствующие его успех.

Говоря по правде, успех так вскружил Эбнеру голову, что он начал злоупотреблять им. Он узнал, что Уайленды оставили дома детей, которые должны обедать в семье управляющего, и сразу же заподозрил родителей в невнимании и черствости. В числе многого другого обиды, причиняемые детям, постоянно вызывали в нашем великодушном Эбнере чувство негодования. И он пустился наставлять, осуждать, увещевать. Он даже усомнился в праве Эдит Уайленд называться матерью. Но она поняла, что заставляет этого серьезного молодого человека увещевать и предостерегать ее: такие порывы делали ему честь. Она спокойно сказала два-три слова в свое оправдание и отнюдь не обиделась на Эбнера за то, что тот защитил якобы обиженных детей... Он понял и простил ее; она поняла и простила его. И чем больше миссис Уайленд размышляла над случившимся, тем больше Эбнер ей нравился, несмотря на выговор, который он ей сделал.

— Какой славный, достойный человек, моя дорогая, — сказала она Медоре, — я рада, что познакомилась с ним.

Медора вспыхнула, недоумевая, почему миссис Уайленд заговорила с ней так... таким тоном. Эдит, заметив ее смущение, перевела разговор на другую тему.

Миссис Уайленд пристально понаблюдала и за Клайти Саммерс, но не заметила в ней ничего опасного, угрожающего. «Ей просто не хватает воспитания. Чересчур, я бы сказала, «модная» девочка. Она еще бродит, как молодое вино, но со временем наверняка образумится. Однако своей Эвлин я не позволю ходить по трущобам. Думаю, что Леверетт этого не допустит». Садясь в экипаж, она бросила Эбнеру:

— Помните о вашем обещании!

Медора была в восторге. Она уже видела, как будут развиваться события. Эбнер отправится с визитом к миссис Уайленд. Он прочтет у нее в доме кое-что из своих произведений, — почему бы и нет? Читает он хорошо, с большим чувством, выступать перед аудиторией — для него дело привычное. На днях он, помнится, говорил о своем намерении предпринять поездку, чтобы ознакомить публику с «Нашим измученным миром», «Жезлом тирана» и с другими, пока не законченными, вещами. Ну так вот: пусть его писательская поездка, а также и кое-что другое, начнется с родного угла.

Пока воображение девушки занимали столь приятные мечты, Эбнер, не подозревавший о том, что сулит ему близкое будущее, осматривал в конюшне ногу у охромевшей лошади и ругал скверные сельские дороги. Потом, оставив в покое отстающую подкову, беспечный Самсон поднялся и откинул назад свои пышные волосы, которым уже угрожали сверкающие ножницы.

Эбнер вернулся в город, который был занят, как и всегда, — если не больше, — своими пустыми, сомнительными делами и развлечениями. Эбнер не боялся поддаться искушению: он знал, что у него хватит воли остаться чистым в этом мире, — в шумном городском обществе, — только бы его оставили в покое. Но сейчас ему угрожали два бедствия: предстоящий визит к миссис Уайленд и приближающийся ежегодный бал-маскарад Лиги студентов-художников. В первое он попал по собственной неосторожности, ко второму его толкали назойливые друзья-художники. Ему предстояло воспользоваться гостеприимством человека, которого он при всем желании не мог считать «Честным Гражданином», и тем самым как бы одобрить очевидное и недостойное соглашение хозяина дома с власть имущими; но зато он