Редьярд Киплинг - Ким Страница 18

--О, шабаш!-- пробормотал Ким, не удержавшись, а возчик ускользнул.

-- Каково, а? Стыд и позор, что бедной женщине невозможно поехать помолиться своим богам без того, чтобы ее не толкали и не оскорбляли все отбросы Индостана, что она должна глотать гали (оскорбления), как люди проглатывают гхи. Но язык у меня еще двигается. Скажешь кое-когда словечко-другое, вот и поможет. Однако мне еще до сих пор не дали табаку! Кто тот одноглазый бесчестный сын позора, который еще не набил мне трубки?

Один из горцев поспешно сунул ей трубку, и струи густого дыма, просочившиеся из-за занавесок по всем четырем углам, послужили доказательством того, что мир восстановлен.

Если Ким уже вчера шагал с гордым видом, как подобает ученику святого, то сегодня он шествовал в десять раз более горделиво,-- ведь он участвовал в почти царском шествии и занимал всеми признанное место под покровительством почтенной дамы, умеющей с достоинством общаться с людьми и одаренной беспредельной находчивостью. Стражи, повязав головы, как принято в этих местах, рассыпались по обе стороны повозки и, волоча ноги, поднимали огромное облако пыли.

Лама с Кимом шли в сторонке. Ким жевал стебель сахарного тростника и не уступал дороги ни одному человеку рангом ниже жреца. Старуха трещала, как веялка для очистки риса. Она заставляла своих стражей сообщать ей все, что делается на дороге, и, едва они отъехали от парао, откинула занавески и выглянула наружу, закрыв лицо вуалью на одну треть. Люднее не смотрели ей прямо в лицо, когда она к ним обращалась, и таким образом приличия более или менее соблюдались.

Темноволосый, желтолицый англичанин, окружной полицейский инспектор, в безупречном мундире трусил мимо на утомленном коне и, видя по свите, какое положение в обществе занимает путешественница, решил поддразнить ее.

-- Эй, матушка,-- крикнул он,-- разве в зенанах так водится? А вдруг проедет англичанин и увидит, что у тебя нет носа?

-- Что?-- взвизгнула она в ответ.-- У твоей родной матери не было носа? Зачем же кричать об этом на большой дороге?

Отпор был меткий. Англичанин поднял руку жестом человека, которого коснулась рапира противника при фехтовании. Она смеясь, кивала головой.

-- Ну, разве такое лицо может совратить добродетель с пути истинного?-- она совсем откинула покрывало и уставилась на англичанина.

Лицо ее отнюдь не было красивым, но англичанин, подобрав поводья, назвал его Луной Рая и Совратителем Целомудрия и другими фантастическими прозвищами, которые заставили ее согнуться от смеха.

-- Вот так наткхат (шалопай),--говорила она.--Все полицейские чины наткхаты, а полисвалы хуже всех. Хай, сын мой, не может быть, чтобы ты всему этому научился с тех пор, как приехал из Билайта (Европы). Кто тебя кормил грудью?

-- Одна пахарин родом с гор, из Далхузи, мать моя. Держи свою красоту в тени, о Подательница Наслаждений,-- и он уехал.

-- Такие вот люди,-- произнесла она важным, наставительным тоном, набивая себе рот паном,-- такие люди способны следить за тем. как вершится правосудие. Они знают страну и ее обычаи. А остальные, без году неделю в Индии, вскормленные грудью белой женщины и учившиеся нашим языкам по книгам,-- хуже чумы. Они обижают правителей.-- Тут, обращаясь ко всем, она рассказала длиннуюдлинную историю об одном невежественном молодом полицейском чиновнике, который при разборе пустячного дела причинил неприятности какому-то мелкому гималайскому радже, ее родственнику в девятом колене, и при этом ввернула цитату из книги отнюдь не благочестивой.

Потом настроение ее изменилось, и она велела одному из стражей спросить, не пожелает ли лама пойти рядом с повозкой и побеседовать о вере. Тогда Ким отстал и, окутанный пылью, опять принялся за сахарный тростник. С час или больше широкополая шапка ламы маячила впереди, как луна в дымке, и Ким слышат только, что старуха плачет. Один из уриев почти извинялся за свою вчерашнюю грубость, говоря, что никогда не видел своей хозяйки в таком кротком настроении, как сейчас, а это он приписывал присутствию чужеземного жреца. Он лично верил в брахманов, хотя, как и все туземцы, отлично знал, как они жадны и пронырливы. Но если брахманы раздражали вымогательствами мать жены его господина и, когда она гнала их прочь, злились так, что проклинали весь конвой (это и послужило истинной причиной того, что в прошлую ночь пристяжной вол захромал, а дышло сломалось), он готов был принять жреца любого толка, будь он родом из Индии или из чужих стран. С этим Ким согласился, глубокомысленно кивая головой, и предложил урии учесть в придачу, что лама денег не берет, а стоимость пищи его и Кима вернется сторицей, ибо отныне каравану будет сопутствовать счастье. Он рассказал также несколько историй из лахорской жизни и спел одну или две песни, заставившие конвойных громко хохотать. В качестве горожанина, отлично знакомого с новейшими песнями, сочиненными самыми модными композиторами (в большинстве случаев--женщинами), Ким имел явное преимущество перед уроженцами какой-то деревушки за Сахаранпуром, живущей своими фруктовыми садами, но заметить это преимущество он предоставил им самим.

В полдень путники свернули в сторону, чтобы подкрепиться; обед был вкусный, обильный, красиво поданный на тарелках из чистых листьев, в приличной обстановке, вдалеке от пыльной дороги. Объедки они, соблюдая обычай, отдали каким-то нищим и долго отдыхали, куря с наслаждением. Старуха укрылась за занавесками, но, не стесняясь, вмешивалась в разговор, а слуги спорили с ней и противоречили ей, как это делают слуги по всему Востоку. Она сравнивала прохладу и сосны в горах Кангры и Кулу с пылью и манговыми деревьями юга. Рассказала предание о древних местных богах, почитаемых на границе территории ее мужа, крепко выругала табак, который сейчас курила, опорочила всех брахманов и откровенно обсуждала возможности рождения многочисленных внуков.

ГЛАВА V

Вот я вернулся к

своим опять,

Прощен, накормлен,

любим опять,

Родными признан

родным опять.

Их кровь зовет мою

кровь.

Избран телец пожирней

для меня,

Но слаще вкус желудей

для меня...

И свиньи лучше людей

для меня

И к стаду иду я

вновь.

Блудный сын

Ленивая процессия снова тронулась в путь, вытянувшись гуськом и волоча ноги; старуха спала, покуда не добрались до следующей остановки. Переход был очень коротким, до заката оставался еще час, так что Ким решил поразвлечься.

- Почему бы не сесть и не отдохнуть?-- промолвил один из стражей.-- Только дьяволы и англичане бродят туда и сюда без всякого смысла.

-- Никогда не дружи с дьяволом, с обезьяной и с мальчишкой. Никто не знает, что им взбредет в голову,-- сказал его товарищ.

Ким сердито повернулся к ним спиной,-- он не желал слушать старой сказки о том, как дьявол стал играть с мальчиками и потом раскаялся в этом,-- и лениво свернул в поле.

Лама зашагал вслед за ним. Весь этот день всякий раз, как дорога пересекала какую-нибудь речку, они сворачивали в сторону взглянуть на нее, но лама ни разу не заметил каких-либо признаков своей Реки. Удовольствие говорить о серьезных предметах и знать, что женщина хорошего рода почитает его и уважает как своего духовника, незаметно отвлекли его мысли от Искания. К тому же он был готов потратить долгие безмятежные годы на поиски, ибо ему ничуть не было свойственно нетерпение белых людей, но зато он имел великую веру.

-- Куда идешь?-- крикнул он Киму вслед.

-- Никуда. Переход был маленький, а все здесь,-- Ким широко развел руками,-- ново для меня.

-- Она, конечно, мудрая и рассудительная женщина. Но трудно предаваться размышлениям, когда...

-- Все женщины таковы,-- Ким высказал это тоном царя Соломона.

-- Перед нашим монастырем,-- забормотал лама, свертывая петлей сильно потертые четки,-- была широкая каменная площадка. И на ней остались следы моих шагов, так часто я ходил по ней взад и вперед вот с этими четками.

Он застучал шариками и начал бормотать священную формулу "Ом мани падме хум", радуясь прохладе, покою и отсутствию пыли.

Ким, глядя на равнину, лениво переводил глаза с одного предмета на другой. Он шел без определенной цели, если не считать того, что решил обследовать стоявшие невдалеке хижины, показавшиеся ему необычными.

Они вышли на обширное пастбище, коричневое и пурпурное в закатном свете; в центре его стояла густая рощица манговых деревьев. Ким удивился, что не построили храма в таком подходящем месте. В этом отношении мальчик был наблюдателен, как заправский жрец. Вдали по равнине шли рядом четыре человека, казавшиеся очень маленькими на таком расстоянии. Ким стал внимательно рассматривать их, приложив ладони ко лбу, и заметил блеск меди.

-- Солдаты! Белые солдаты!-- проговорил он.-- Давай поглядим.

-- Когда мы с тобой идем вдвоем, нам всегда попадаются солдаты. Но белых солдат я еще не видывал.