Кашпар Лен-мститель - Карел Матей Чапек-Ход Страница 18

Всякий раз это было кошмаром, продолжение которого откладывалось на завтра. И Маржка неизменно была той, другой, какой он запомнил ее во время первого свидания.

...Сердце Лена учащенно билось. В дверях он заметил краешек платья; высунулась голова какой-то девицы, она была гораздо выше Маржки. Девица вышла на порог, и Лен, подойдя ближе, увидел, что ее густо набеленное лицо светится в темноте. Она закашлялась, Лен отступил к стене, а потом и вовсе зашел за угол, где светил невидимый с улочки фонарь, освещая ее слабым, мерцающим светом, и притаился там.

Прошло немало времени, прежде чем он снова вышел в проулок. Лен всматривался в темноту. Далеко впереди пространство перед цейхгаузом заливал яркий свет. Зоркий глаз Лена различал и тени караульных, и прохожих, то и дело мелькавших там, за пределами темной щели улочки. Кто-то вышел из-за угла, шаги зацокали дальше. Возле лужи, отражающей свет, остановились. Человек перешел на другую сторону, и Лен услышал скрип внутренней двери заведения. Через минуту-другую она скрипнула снова, и на грязно-серую стену упала тень — четкий силуэт коренастой женской фигурки. Маржка?

Лен думал подбежать к ней, но не сдвинулся с места, лишь теперь спросив себя: что мне от нее нужно? что я скажу ей? что сделаю?

Он не знал и потому замер, наблюдая, как вся тьма перед глазами рассеялась в желтом, ржавом свете, лившемся из дверей. Все в нем исчезло. На каменном крыльце, может быть, стояла Маржка... Лену показалось, что он — сам по себе, а глаза его — сами по себе, и кровь зашумела в висках.

Между тем на другой стороне улочки опять раздались шаги, один, другой... Наваждение исчезло, и Лен сам сделал шаг вперед.

Вся сила, какая только жила в нем, влекла его обратно, но он шел и шел, еле волоча ноги. Он почти прижимался к стене, и освещенная щель отворившейся двери скрылась у него из виду. Но, подойдя, он узнал Маржку и явственно услышал скрип песка у нее под ногами.

Вдруг она приглушенно вскрикнула, и Лен замер. Она спряталась за дверью, но, видимо, не для того, чтобы скрыться совсем: дверь не захлопнулась.

Лен стоял не двигаясь.

Из-за двери доносились короткие, прерывистые вздохи.

Они-то и побудили Лена сделать последний шаг. Маржка, держась за круглую ручку двери, в упор смотрела на Лена и как-то по-детски всхлипывала. Точно так же, как несколько лет назад, когда она приходила домой и замирала на пороге, боясь безжалостного отцовского ремня. Маржка тогда точно так же кривила пухлые губки, и по ее круглым щекам текли настоящие ручьи слез.

— Маржка! — зашептал Лен исступленно. — Бежим, Маржка! Сейчас же!

Как это еще минуту назад он не знал, что сказать ей! Да, он здесь только ради того, чтобы увести ее отсюда, надо было сделать это еще вчера! И, осененный внезапным решением, Лен торжественно прибавил:

— Собирайтесь, пойдемте со мной! Я пришел за вами!

Услышав это, Маржка заломила руки, подалась вперед и, прислонившись к перилам, разрыдалась теперь уже так горько, как может плакать только взрослая женщина.

— Это невозможно, — прошептала она слезы.

Он уговаривал настойчиво, но Маржка или отрицательно качала головой, или с трудом выдавливала из себя два-три слова. Вдруг она ожила, перестала плакать и, потрясая руками, принялась растолковывать Лену, почему нельзя именно сейчас, но, взглянув на него, схватилась за голову и, прижав платок к губам, снова начала всхлипывать.

Среди слов и слез она все выглядывала кого-то; от стены отделилась темная фигура; на каменных ступенях вновь заскрипел песок, и Маржка, а вслед за нею и кто-то, вылупившийся из темноты, исчезли за стеклянной дверью, откуда еще раздался короткий смешок.

Лен и ахнуть не успел, как оказался перед дверью один, в полном недоумении, как же это могло произойти...

Он был сражен и, немного опомнясь, побрел прочь из этой погруженной во тьму клоаки. Стыд охватил его с головы до пят. Накатила дурнота. Ему почему-то показалось, что будет легче, если прислониться спиной к стене и потереть ладонью шершавую штукатурку. На ладони горел след пожатия, которым Маржка то ли проститься с ним хотела, то ли оттолкнуть.

Засунув руки в карманы, опустив голову, мчался Лен в глубь Старого Места, туда, где в лабиринте улиц затерялся погребок, глубоко ушедший под мостовую.

Ему надо было как можно скорее попасть туда, не для того, чтобы просто напиться, но чтобы залить сжигающий его огонь.

Дверь кабачка была уже прикрыта, однако Лен зашел уверенно, как к себе домой. Это была пивная с несколькими столами, уставленными разноцветными бутылками. Давать водку в поздний час было вроде не положено, но на продажу пива вразлив полиция смотрела сквозь пальцы.

Лен сел за стол и уставился на лунные серпики, отражающиеся в толстом стекле стопки, которую поставили перед ним с тем же напитком, что и вчера, даже не спросив его. Лен залпом опрокинул ее. Вторую лишь пригубил, потому что уже достиг того, ради чего пил. Мысли его стали спокойнее, но тяжелее.

Наконец, со вздохом оторвавшись от раздумий, он вытащил из нагрудного кармана засаленный блокнотик и полистал его. Большая часть страничек была изрисована каракулями, которым Лен, автор этих картинок, видимо, придавал особое значение: каждый был заложен листком папиросной бумаги. Долго и внимательно Лен просматривал их, пока наконец не вырвал аккуратно один рисунок. Заточив карандаш поострее, он вывел под наброском какого-то храма, нарисованного с нажимом неумелой рукой каменщика, такие слова: «Собор св. Марка в Роверето. Тироль».

Поразмыслив минуту, добавил мелким почерком: «Это там, где был наш последний лагерь».

А на другой, чистой стороне листка, начал: «Глубокоуважаемая...»

Тут карандаш его замер. Сильно поколебавшись, Лен приписал: «Маржка!»

Но это его не удовлетворило, и он вставил между ними три маленькие, едва заметные буковки «бар.»[13]

Остальную часть письма Лен написал быстро, не отрывая руки:

«Мы с вами не увидимся, пока я не скоплю денег, чтобы вам расквитаться с долгами. Старайтесь не делать новых, тогда, думаю, я смогу заработать на стройке сорок пять золотых. Сразу их не скопишь, но я попробую, раз с вашим отцом у нас все было по-доброму».

Решив, что этого вполне достаточно, Лен сложил было листок пополам, но развернул его снова и в порыве вдохновения присовокупил: