Роман о двух мирах - Мария Корелли Страница 19

обшитого золотом. Он потянул за висевший рядом витой шнур – тяжелые царственные складки бесшумно разошлись в разные стороны, и я увидела восьмиугольную комнату, столь изысканно обставленную и украшенную, что смотрела на нее, как на редкую и прекрасную картину. В ней никого не было, и мой юный спутник, поставив для меня стул у центрального окна, сообщил, что «месье граф» появится немедленно, после чего удалился.

Оставшись одна, я в замешательстве разглядывала окружавшую меня красоту. Стены и потолок были расписаны фресками. Деталей я рассмотреть не могла, лишь различала лица необыкновенной красоты, улыбающиеся из-за облаков и выглядывающие между звездами и полумесяцами. Мебель, судя по всему, очень древнего арабского образца: каждый стул – настоящий шедевр резьбы по дереву, инкрустированный золотом. Вид малого концертного рояля с откинутой крышкой вернул меня к осознанию, что я все же живу в современности, а не в одном из снов арабских ночей: лежащие на приставном столике парижская газета «Фигаро» и лондонская «Таймс» – оба номера свежие – со всей ясностью говорили, что сейчас девятнадцатый век. Повсюду в доме стояли цветы – в изящных вазах и в помпезных корзинах из ивовых прутьев, – а совсем рядом со мной высился странный покосившийся кувшин в восточном стиле, почти до краев наполненный фиалками. Однако в Париже царила зима, и цветы были редкостью и роскошью.

Оглядевшись, я заметила прекрасный кабинетный портрет Рафаэлло Челлини в старинной посеребренной раме: я поднялась рассмотреть его поближе, ведь это было лицо моего друга. Разглядывая его, я услышала вдалеке звуки органа, тихо воспроизводящего старую и знакомую мелодию церковного песнопения. Прислушалась. Внезапно вспомнились три моих видения, отчего меня обуяли волнение и страх. Гелиобас… Стоило ли мне приезжать ради его совета? А вдруг он обычный шарлатан? Не окажутся ли опыты надо мной бесполезными или даже роковыми? Мне пришла мысль сбежать, пока еще есть время. Да! Во всяком случае, сегодня я его не увижу, напишу ему записку и все объясню. Эти и другие бессвязные мысли все сильнее наполняли голову, и, поддавшись охватившему меня беспричинному порыву страха, я действительно развернулась, чтобы выйти из комнаты, когда увидела, что красная бархатная портьера снова разделилась на два ряда правильных изящных складок, и вошел сам Гелиобас.

Я стояла молча и неподвижно. Я хорошо его знала: это был тот самый человек, что явился мне в третьем, последнем, видении, – те же благородные, наполненные спокойствием черты, та же гордая и уверенная осанка, те же ясные зоркие глаза, обворожительная улыбка. Ничего необычного в облике не было, за исключением величественного стана и красивого лица: одежда – как у любого состоятельного джентльмена наших дней, манеры – без притворной таинственности. Он подошел и учтиво поклонился, а затем, дружелюбно глядя на меня, протянул руку. Я подала свою.

– Значит, вы юная музыкантша? – сказал он теплым мелодичным голосом, который я уже слышала и который так хорошо помнила. – Мой друг Рафаэлло Челлини писал мне о вас. Слышал, вы страдаете от депрессии?

Он говорил так, как мог бы говорить любой врач, интересующийся здоровьем пациента. Это удивило меня и успокоило. Я готовилась к чему-то мистическому и мрачному, почти каббалистическому, вот только ничего необычного в поведении этого приятного и красивого джентльмена не было – он пригласил меня сесть, сам устроился напротив и наблюдал за мной с тем сочувственным и добрым интересом, который счел бы своей обязанностью продемонстрировать любой благовоспитанный врач. Я стала вести себя совершенно непринужденно и ответила на его вопросы полно и со всей откровенностью. Он самым обычным манером пощупал мой пульс и внимательно изучил лицо. Я описала свои симптомы, а Гелиобас с величайшим терпением меня выслушал. Когда я закончила, он откинулся на спинку стула и несколько секунд сидел в глубокой задумчивости. Затем заговорил:

– Вы, конечно же, знаете, что я не врач?

– Знаю, – сказала я. – Синьор Челлини объяснил.

– А! – Гелиобас улыбнулся. – Рафаэлло объяснил все, что мог, и все же не все. Должен вам сказать, у меня есть собственная простая фармакопея – в ней двенадцать лекарств, не более того. На самом деле для человеческого организма больше ничего полезного и нет. Все сделаны из сока растений, шесть из них электрические. Рафаэлло пробовал дать вам одно из них, не так ли?

Когда он задал этот вопрос, я заметила испытующе-проницательный взгляд, которым он за мною следил.

– Да, – откровенно ответила я, – от него я уснула, и мне привиделись вы.

Гелиобас рассмеялся.

– Что ж! Это хорошо. Теперь прежде всего я собираюсь предоставить вам то, что вы, без сомнения, найдете удовлетворительным объяснением. Если вы согласитесь довериться мне, то менее чем через две недели будете в полном здравии, однако вам придется точно следовать всем моим правилам.

Я вскочила со своего места.

– Конечно! – воскликнула я с жаром, забыв весь прежний страх перед ним. – Я сделаю все, что вы скажете, даже если захотите загипнотизировать меня так же, как синьора Челлини!

– Я никогда не гипнотизировал Рафаэлло, – серьезно ответил Гелиобас. – Он был на грани безумия и, чтобы спастись, должен был во что-то поверить. Я просто освободил его на время, зная, что он гений и сам все поймет или же погибнет в своих попытках. Я отпустил его в путешествие, полное открытий, и он вернулся совершенно довольным. Вам его опыт не нужен.

– Откуда вы знаете? – спросила я.

– Вы женщина и хотите быть здоровой и сильной, ведь здоровье означает красоту, вы хотите любить и быть любимой, носить красивые наряды, вызывать восхищение, у вас есть религия, которой вы довольствуетесь и в которую верите без всяких доказательств.

Когда он произносил эти слова, в его голосе прозвучала едва заметная насмешка. Меня охватил бурный порыв чувств. Чистота моих высоких устремлений, врожденное презрение к пошлому и обыденному, искренняя любовь к искусству, желание славы – все переполнило душу и хлынуло через край: во мне восстала и высказалась гордыня, слишком сильная для слез.

– Вы решили, что я такая хрупкая и слабая? – воскликнула я. – Вы заявляете, что знаете секреты электричества, и это все, что вы обо мне поняли? Считаете женщин одинаковыми – все на одном уровне, пригодные, только чтобы быть игрушками или рабынями мужчин? Разве вы не понимаете, что среди нас есть и те, кто презирает бессмысленность повседневной жизни, кого не заботит заведенный порядок общества и чьи сердца полны страстей, которые не может удовлетворить ни обычная любовь, ни жизнь? Даже слабые женщины способны на гениальность, и если иногда мы мечтаем о том, чего не можем воплотить по недостатку физической силы, необходимой для великих