Перед стеной времени - Эрнст Юнгер Страница 2

Тридцать лет назад я попытался описать это явление в эссе «Сицилийское письмо лунному человеку», где показал, что Луна может рассматриваться не только с точки зрения астрономии, но и с точки зрения мифа, а ее поверхность обладает не только измеримыми физическими свойствами, но и физиогномическими характеристиками. Оба ее качества могут быть объединены человеческим умом, если у него хватит на это сил. Совершается прыжок, то есть скачкообразное возвращение к истоку, и из зрительного наложения противоположностей стереоскопически вырастает новое измерение, в котором они не только пространственно объединяются, но и поднимаются на более высокий качественный уровень.

2

Как уже сказано, поводом к написанию этой, первой, части моей книги стало появление большого количества гороскопов, сопровождаемое оживленной полемикой между сторонниками и противниками астрологии. Эти споры вокруг переломного момента представляют собой полезную пищу для размышлений – безотносительно к результату, сами по себе, как зрелище. Они напоминают борьбу двух жильцов, один из которых занимает весь дом, а второй – только верхний этаж. Наша наука запросто и без ущерба для своего статуса укладывается в астрологическую систему, обратного же не происходит. Это наблюдение уже достаточно ценно, поскольку мы нуждаемся в сдерживающих рамках для нашего технически абстрактного мира, который, становясь все более и более независимым, не может сам поставить себе границы.

Такова предпосылка, послужившая исходным пунктом для небольшого исследования, изначально предназначенного для моего собственного использования, – «Измеримое время и время судьбы. Астрологические размышления неастролога».

Через год, в первых числах января 1958 года, я перечитал написанное и добавил кое-какие замечания, навеянные разговорами и перепиской на астрологические темы. Мне было ясно, что к существующему зданию следует пристроить комнатку или эркер, откуда просматривались бы большие отрезки времени, для оценки которых наш исторический опыт слишком эфемерен, наши документы слишком новы. Возникает потребность в метаисторических мерилах – в таких, например, какие предлагают нам археология, зоология, геология и астрономия, воспринимаемые исторической наукой как некий вестибюль, предназначенный лишь для того, чтобы быстро через него пройти.

То, что и они являются частью истории, поскольку мы здесь и сейчас находимся во власти мифических, прачеловеческих, зоологических, геологических и астрономических процессов, пока не представляется очевидным, хотя и начинает отражаться на отдельных областях знания и просто на текущих событиях нашей жизни. На это указывает, в частности, возрастающая значимость метеорологии не только в отношении краткосрочного прогнозирования, но и в свете теорий больших циклов. Наконец она заявляет о себе как наука, чья связь с предначертанными судьбой событиями становится все более и более тесной. Это один из знаков, указывающий на то, что историческое здание дает трещины. Ниже мы поговорим об этом более подробно.

Попытки приобщить к человеческой истории новые, так сказать, космические элементы могут быть восприняты как угроза разрушения исторической науки, и не без оснований. Но если необходимость в таких попытках назрела, то не значит ли это, что разрушение уже идет, причем разрушается сам исторический мир в его привычном понимании?

Именно об этом и следовало задуматься во второй комнате, у «стены времени». Оказалось, что переломный момент – это скорее окно, нежели дверь. Окно, позволяющее увидеть новый ландшафт. Или упавшую стену.

Для того же, чтобы совершить первую короткую прогулку по открывшейся нам местности, необходимы были начальные соображения, способные послужить и мерой расстояния, и посохом.

Астрология обладает тремя существенными преимуществами для обозрения метаисторических промежутков времени. Во-первых, она охватывает максимально обширное пространство – вселенную. Во-вторых, она использует самые большие и притом наиболее точные часы, ход которых лежит в основе всех систем измерения времени, – космический цикл. И наконец, она имеет круговую шкалу, деления которой обозначают качества, а не равные промежутки чего-то количественно измеримого. Не время монотонно разметило этот циферблат. Напротив, часы ориентируются по нему, следуя друг за другом, но не уравниваясь между собой. Таким образом порождаются мощные глубокие образы. Сочетание всеохватности, точности и полноты создает оптимальные условия для наблюдения за временем. Любая земная хроника не только берет здесь начало, но и приобретает устойчивую меру.

Из сказанного вовсе не следует, что астрологию нужно ценить за то, чем она чаще всего привлекает людей, а именно за толкования и прогнозы. Речь идет не столько о выигрыше, сколько о знании правил игры. Предсказывание судьбы само по себе, вне зависимости от верности результата, дарит человеку большое утешение. О правильности астрологических мер можно спорить, тем не менее они способны составить конкуренцию десятичной системе. Впрочем, нас мало беспокоит тот факт, что метр не есть одна сорокамиллионная часть Парижского меридиана, как некогда утверждали ученые французской обсерватории. Это фикции мира чисел.

3

Уместно сделать еще одно замечание: в этой работе иногда встречаются цифры и слова из школьных учебников, такие как «меридиан», «каменный век», «ген», «мутация». Однако здесь они употребляются по принципу сходства понятий, а не в строгом терминологическом значении и в каждом случае могут приобретать новый смысл.

Эти слова неудобны тем, что они, как и непристойные выражения, несут на себе глубокий отпечаток воли говорящего. В них слишком силен элемент убеждения. Поэтому они быстро надоедают человеческому уму и меняются, как патентованные лекарства, – с каждым поколением. Лишь ретроспективный взгляд снова делает их приемлемыми.

Это, конечно же, справедливо только по отношению к такому языку, который не использует слово как простое средство коммуникации и не довольствуется численной точностью выражения. Мы не можем согласиться с Готфридом Бенном в том, что уместен даже в поэзии. Эта точка зрения соответствует крайне шаткой пограничной позиции, почти капитуляции.

Рвение, с каким человек использует подобные слова, во все времена считалось признаком высокого ума, что обусловливает привилегированное положение специалистов. Если кто-то взялся описывать лес, он не может запросто вступить в дискуссию со знатоками цецидий, кротовых нор и способов борьбы с майским жуком. Прежде всего желательно признать авторитет этих умов.

Впрочем, лес здесь ни при чем. Намерение описать его свидетельствует о некоем качестве, независимом от знаний в соответствующей предметной области. Даже неважно, насколько правильным будет описание. Сумма верных утверждений еще не истина, множество листков – это в лучшем случае книга, но не дерево.

Итак, если скептицизм в отношении естественных наук и можно иногда считать допустимым, то воспринимать его следует cum grano salis[1] Колоссальная умственная работа, проделываемая как отдельными учеными, так и целыми научными коллективами, свидетельствует в свою пользу, изменяя мир. Вероятно, так заявляет о себе новый монашеский орден, который Иоахим Флорский[2] провозгласил движущей силой эры духа.

Как бы то ни