Весна священная - Алехо Карпентьер Страница 2

землям Латинской Америки, его путешествие «вверх по течению времени» воспроизводят многое из непосредственно пережитого Кар- пентьером, а в его мучительных творческих исканиях вызревают заветные идеи самого писателя, отчасти предвосхищающие проблематику «Весны Священной». Но если в «Потерянных следах», доверяя повествование герою, автор следовал достаточно традиционным образцам, то в последнем романе он отважился на дерзкий художественный эксперимент. Своим «лирическим героем» он делает здесь не одного человека, а двух—точнее, их противоречивое и все же целостное двуединство. Свой духовный опыт, свои поиски и открытия Карпентьер объективирует в скрестившихся судьбах представителей двух разных народов, наследников двух различных культур,— в том, как приобщают они друг друга к огромным мирам, стоящим за каждым, как стремятся осуществить творческие замыслы, как ищут, теряют и вновь обретают себя на путях, приводящих в конечном счете к воссоединению с революцией, с народными массами, со всем человечеством, борющимся за свободу. . В сущности, это и имел в виду писатель, делая прозвучавшее несколько неожиданно заявление: «Главный герой романа — я сам, возвысившийся над простым автобиографизмом», и подчеркивая, что в «Весне Священной» запечатлена «не столько та жизнь, которую я прожил, сколько та жизнь, которая прошла через меня» . Казалось бы: так ли уж нужно знать все это читателю? Можно ведь прочесть «Весну Священную» попросту как занимательную историю двух людей, развертывающуюся на фоне грандиозных событий и потрясений нашей эпохи... Энрике, внутренне опустошенный поражением Испанской республики, и Вера, оплакивающая погибшего Жан-Клода, встретятся снова в предвоенном Париже и, решив соединить свои жизни, отправятся вместе на Кубу. Там они возвратятся в лоно привилегированного общества и, с тревогой наблюдая издалека за бурями второй мировой войны, будут следовать каждый своему творческому призванию, покуда не убедятся, что буржуазная среда органически враждебна подлинному искусству. Угасает и связывающее их чувство. Однако та История с большой буквы, от которой они попытались 1 Sábado, 1981, № 167, р. 2. 8

укрыться в комфортабельном заокеанском убежище, настигает их здесь и начинает все более властно определять их судьбы. Нарастающий с середины 50-х годов подъем освободительного движения на Кубе разрушает устои неправого строя, которому Энрике и Вера обязаны своим жалким благополучием; вся их жизнь терпит крушение. И только победа кубинской революции открывает им выход из тупика. Оказавшись лицом к лицу с народом, строящим и самоотверженно отстаивающим новое общество, герои романа находят в себе силы включиться в эту созидательную работу, которая воскрешает надежду на осуществление их заветных творческих планов. Повторяю, читатель может этим и ограничиться. Правда, тогда ему многое в романе покажется лишним: бесконечные рассуждения и рефлексии, которым предаются герои по всякому поводу, а то и без повода; культурно-исторические реминисценции, поминутно приходящие им на ум: калейдоскопическое нагромождение имен и фактов, вроде бы не имеющих прямого отношения к действию. Да и в самом действии кое-что может вызвать недоверие—скажем, легкость, с какою героям удается решать все материальные проблемы, явная нарочитость некоторых сюжетных ситуаций... Но в том-то и дело, что «Весна Священная» рассчитана на иное прочтение — пристальное и вдумчивое,— которое не довольствуется «передним планом» повествования, а проникает в его глубины, фиксируя и сопоставляя все, лишь на беглый взгляд необязательные подробности, описания,' экскурсы в различные области культуры, постигая их внутреннюю связь, их значение в общем замысле романа. Сам этот замысел предполагает читателя, готового принять и ту откровенную условность, с какою автор избавляет своих героев от всяких забот о прозаической стороне существования, и ту бесцеремонность, с какой он не только нагружает, но подчас и перегружает их своей колоссальной эрудицией. Нужно признать, что и такому читателю придется преодолеть известное «сопротивление материала», отчасти связанное с теми издержками, которые повлек за собой художественный эксперимент, предпринятый Карпентьером. Разделив себя надвое между своими геродми, автор в чем-то их и обделил. Яркие и самобытные во всем, что относится к духовной сфере их бытия, они заметно тускнеют, как только оказываются за пределами этой сферы. Здесь им начинает недоставать той человеческой единственности, психологической неповторимости, непредсказуемости 9

в поступках, которая заставила бы нас следить за перипетиями их частной жизни не только с интересом, но и с волнением,— сочувствовать и негодовать, радоваться и возмущаться... Пожалуй, сильнее всего это ощущается в истории личных взаимоотношений Энрике и Веры — тут есть и общность интересов, и прочная дружба, и чувственное влечение, из суммы которых, однако, так и не возникает обыкновенное чудо любви. Впрочем, издержки ли это, если рассматривать их с точки зрения тех принципов, которыми сознательно руководствуется автор «Весны Священной»? Главное для него — духовная одиссея Энрике и Веры, в которой превратности их личных судеб играют заведомо подчиненную роль. Эту духовную одиссею писатель воссоздает с объективностью, тем более примечательной, что рассказ-то все время ведется от первого лица. Автора «Весны Священной» можно было бы сравнить с актером, исполняющим попеременно две главные роли в спектакле (который он сам сочинил и поставил), но—с актером брехтовской школы, требующей, как известно, от исполнителя не безраздельного «растворения в образе», а умения передать и собственное отношение к образу, что в свою очередь побуждает и зрителя занять независимо-критическую позицию. «Зритель должен не сопереживать, а вникнуть и понять», должен «составить себе определенное мнение о ходе событий, обратиться при этом к своему опыту, подвергнуть происходящее контролю»1— эти слова Брехта косвенно помогают уяснить, чего ждет и Карпентьер от своего читателя. ’ Добивается этого автор разнообразными средствами. И тем, что вовлекает читателя в диалог, а порою и в спор между своими героями, чьи взгляды во многом не совпадают. И тем, что исподволь апеллирует к собственному опыту читателя,— опыту, в свете которого суждения Энрике и Веры о политике, войне, революции нередко оказываются поверхностными и наивными. И тем, наконец, что постоянно корректирует либо опровергает подобные суждения устами таких персонажей, которые в художественной системе «Весны Священной» выполняют особую функцию,— по их высказываниям, словно по камертону, выверяется политическое звучание всего романа. Таких персонажей здесь двое — Жан-Клод и другой коммунист, кубинец Гаспар Бланко, сопутствующий главным героям с 1 Цит. по: И. Фрадкин. Бертольт Брехт. Путь и метод. «Наука», М., 1965, с. 74, 321. 10

начала и до конца повествования (единственный, кстати, кого Карпентьер целиком написал «с натуры», изобразив под его именем своего старого друга, кубинского музыканта Хулио Куэваса). Первый — ученый-филолог, влюбленный в испанскую литературу, второй — веселый трубач, виртуозно владеющий инструментом, но при всех различиях это люди одной породы, которых роднит цельность характеров, неуклонная верность своим убеждениям, готовность отдать за них жизнь.