Даниэль Друскат - Гельмут Заковский Страница 20

Что ни ухажер, то у Анны придирки. И вдруг по деревне разнесся слух, что у нее шашни с Нойманом из Карбова, самым богатым наследником в округе. Она уже была беременна, не то на третьем, не то на четвертом месяце, когда старики окончательно утрясли брачный договор, потому что на сей раз упрямились Нойманы: невеста, мол, не чета им, всего-навсего дочка трактирщика.

Но свадьба — ей-богу! — ни дать ни взять сама графиня фон Хорбек замуж выходит. Деликатесов накупили, день и ночь жарили-парили, забивали скотину, а над меню — они вправду говорили «меню» — потрудился сам шеф-повар из «Веранского подворья». Созвали всю деревню. Повозка за повозкой катились вниз по улице, родичи и друзья из окрестных деревень — шутка ли, две сотни гостей за стол усадить! Расход — описать невозможно, притом все знали, что невеста по крайней мере на третьем месяце.

Когда они отправились расписываться — экипаж в гирляндах, лошади горячие, пританцовывают, — все от мала до велика выстроились вдоль улицы. На Анне платье из красного бархата, по лифу до самого подбородка брюссельские кружева, а шляпа большущая, с тележное колесо, вот шляпа так шляпа, нет, госпожа графиня такую нипочем бы не надела, она была поскромнее. А в Веране перед магистратом любопытных — пруд пруди. Оркестр пожарных подошел, а потом оно и случись... Никто не скажет отчего и почему, может, духовой оркестр слишком расшумелся, всем только запомнилось, как Нойман соскочил с повозки и взмахнул шляпой, парень-то был бойкий; тут вдруг лошади на дыбы, встали свечкой, Анна от ужаса в крик, шляпа с головы слетела. Нойман к лошадям — прыжок, рывок и в одну глотку вопль толпы. Свои же лошади дышлом припечатали жениха к толстым брусьям дверей магистрата.

Лежит парень мертвехонек.

А потом две сотни гостей усадили за столы и обносили отменными блюдами: и дичью, и паштетом, и жарким в горшочках — только, сказать по правде, никто ничего и не распробовал. Анна тоже сидела со всеми, прямая, с высоко поднятой головой, и говорила: «Угощайтесь! Свадьба в копеечку обошлась, зато на поминках сэкономлю».

Вот она какая была.

А раз Анна, так сказать, одной ногой стояла в магистрате и, если б не лошади, Нойман сказал бы «да», то позднее ей разрешили подписываться Прайбиш, по прозванию Нойман. Однако Нойманы все равно отказали мальчонке в наследстве. В тяжбах Анна лишилась и леса, и пашни, а в тридцать девятом сын погиб в Польше. Он не женился, тоже ни одна девчонка угодить не могла, обе бабы-то его набаловали и изнежили. Так вот люди и живут!

Обо всем этом мать говорила Хильде, наказывая дочери почтительно здороваться со старухой, которую все, кто помоложе, видели не иначе как в черном. Единственную уступку моде она позволяла себе летом и носила тогда порой черные фартуки в мелкий белый горошек. Младшая же сестра, Ида, и в семьдесят лет обожала цветастые платья с рюшками.

Ростом фройляйн Ида была пониже сестры и похожа на эдакую добрую деревенскую пасторшу: круглолицая, взгляд кроткий, щечки как яблочки, волнистые волосы на прямой пробор. В прошлом фройляйн Ида служила горничной у графини в Хорбеке, и только обстоятельства принудили ее работать в трактире Анны Прайбиш. От прежнего занятия она сохранила тонкость в обхождении, над которой сестра, кстати сказать, частенько подтрунивала, и еще умение вести светскую беседу — во всяком случае, с языка у нее не сходили два словечка, которые, кроме нее, никто больше в Хорбеке не употреблял: «очаровательно» и «мило». А еще она умела в разговоре диковинным образом сочетать противоположные мысли и суждения. Когда после всех треволнений весны шестидесятого года ее пригласили в трактир на собрание — Хильда тоже присутствовала, — Ида подала райкомовскому инструктору кофе и объявила таким тоном, будто выдавала секрет:

«Старому-то председателю, господину Друскату, пришлось с семьей уехать. И хорошо, что они уехали, — а потом необычайно серьезно добавила: — Такие милые люди!»

Анна Прайбиш — прямая, в черном — бросила на сестру из-за стойки злой взгляд. Она ведь, говорят, любила Друската, как родного сына.

Фройляйн Ида не прочь поболтать, но, ценя ее добродушие и отзывчивость, гости снисходительно пропускали ее болтовню мимо ушей. Фрау Анна поступала так же, только изредка сетовала в узком кругу на несамостоятельность младшей сестры — даже к мяснику одну нельзя отпустить: «Дай бог, чтобы прежде меня на тот свет убралась, а то не знаю, что и будет».

Не так давно из-за фройляйн Иды чуть не разразился политический скандал. Максу Штефану с превеликим трудом удалось отговорить бургомистра Присколяйта писать докладную: «Кто кашу заварил? Ида! Так у нее не все дома. А кто будет расхлебывать? Мы! Ну и хватит об этом!»

Было это на троицу, когда по шоссейным дорогам сотнями мчались западногерманские и западноберлинские машины. На общинном собрании бургомистр Присколяйт и Макс настойчиво твердили, что необходимо соблюдать меры предосторожности и запретить посторонним вход на скотные дворы, в конюшни, в кооперативные сооружения и общественные здания. Распоряжение пришлось Штефану по вкусу. Любопытные из-за кордона сотнями тысяч поедут по стране. Стало быть, осторожность!

В трактире у Анны Прайбиш тоже толковали насчет того. На троицын день Максу еще раз зачем-то понадобилось в замок, который совсем недавно отреставрировали, со вкусом и не жалея расходов. Макс сумел убедить окружное руководство, что Хорбекский замок самое подходящее место для сельскохозяйственного техникума с общежитием, и уступил полуразвалившиеся стены школьным властям, только в нижнем этаже кооператив и община пока оставили себе несколько помещений.

Так вот, Макс как раз запирал правление, и вдруг у него за спиной кто-то воскликнул:

«Как мило!»

Он обернулся — и что же? Три женщины, оживленно переговариваясь, спускались в вестибюль по красиво изогнутой дуге лестничного марша: фройляйн Ида и две элегантные молодые дамы.

«Отопри-ка свое правление, — сказала Ида и пояснила спутницам: — Прежняя комната госпожи графини, итальянская лепка».

«Минутку, минутку!»

Макс отвел фройляйн Иду в сторонку. Дамы тем временем восхищенно разглядывали мраморный камин в вестибюле.

«Я что приказывал? Ни одного постороннего в здании!» — угрожающе прошипел Штефан.

Фройляйн Ида искренне возмутилась:

«Посторонние? Макс, как можно?! — и весело прощебетала: — Неужели не узнаешь? Это же наша графиня и с ней подруга семьи, фон Шуленбург, помнишь, она у нас бывала. Графини чрезвычайно довольны осмотром».

Фон Хорбек с улыбкой подошла ближе и с большой похвалой отозвалась о