Перед стеной времени - Эрнст Юнгер Страница 23

Если соотнести медный век Гесиода с нашим бронзовым, то возникает вопрос: вероятно, золотой век тоже имеет подобное соответствие? У Гесиода он самый ранний – это объединяет его с каменным веком как древнейшим из периодов жизни человечества, вычленяемых наукой. В самом деле, золотой век, каким он представляется людям исторической эпохи, чаще всего видят там, где культуры каменного века сохранились до наших дней. Известно, что путешествия Кука и Форстера по южным морям повлияли на идеи Французской революции, в частности, на ее представление о человеке. Хронологическая соотносимость двух веков так же неслучайна, как и то, что именно из мира тропических народов взяты основополагающие понятия психологии, или то, что древнейшие наскальные рисунки открываются нашему взгляду именно сейчас. И сам факт, и способ обнаружения этих следов первобытного человека имеет определенные предпосылки.

Каменный век – это не только эпоха, но и морфологическое понятие, применимое к современности как этнографически, так и индивидуально. Шпенглер утверждает, что в любом народном собрании можно увидеть «неандертальца», и само по себе это утверждение верно, досаду вызывает лишь полемическая позиция, несправедливая по отношению к обеим сторонам. В сравнении с нашим временем каменный век действительно был золотым. Вероятно, тогда человек мог чувствовать себя бесконечно счастливее, а также защищеннее. Ведь в то время не существовало ни полисов, ни политики.

С этим соглашаются даже авторы, питающие по отношению к «примитивности» цивилизаторский ужас, подобный тому, который испытывали перед обитателями Огненной Земли путешественники XVIII века и даже Дарвин. Эпикуреец Тит Лукреций Кар в своей дидактической поэме «О природе вещей» создает мрачную картину беззащитности первых людей перед стихией и дикими зверями, после чего, однако, говорит:

Но не губила зато под знаменами тысяч народа

Битва лишь за день один. Да и бурные моря равнины

Не разбивали судов и людей о подводные камни.

‹…›

Дерзкое людям совсем мореходство неведомо было[51].

Этот фрагмент примечателен, кроме всего прочего, тем, что здесь уже принимается в расчет опасность несчастного случая, аварии в нашем сегодняшнем понимании.

61

Как известно, гавайские туземцы поначалу приняли Кука дружелюбно, а убит он был лишь после того, как один из членов его команды нарушил табу. Вообще говоря, при встрече исторического и каменного века мы почти всегда показываем себя в невыгодном свете. Дело начинается с нарушения табу и кончается истреблением [аборигенов]. Великие экспедиции первооткрывателей принадлежат к числу наших самых волнующих и в то же время самых мрачных авантюр. Если у цветных народов сложилось о нас не лучшее мнение, это можно понять.

Вернемся ненадолго к неандертальцам. Черепной индекс – такой же нелепый критерий измерения культуры, как и потребление мыла. Соотношение параметров мозговой коробки – сугубо зоологический показатель. Дух обитает во всем человеке, а не только в его голове. Мозг же, с другой стороны, может превратиться в паразитирующий орган. Подлинный отличительный признак культуры заключается не в высоте сознания, а в бессознательной гармонии, в том, надежно ли сохраняется мечта внутри жизненных круговоротов. Песня, искусство – вот истинное свидетельство культуры.

62

Гесиод повествует о временах изобилия, когда день работы приносил урожай, которого хватало на год. В этом отношении каменный век тоже сближается с золотым, и причина не в том, что дары земли делились на небольшое число людей, в результате чего доля каждого оказывалась достаточно внушительной. (Хотя малочисленность человечества, несомненно, такая же черта того времени, как черта нашего – население в несколько миллиардов.) Дело также не в том, что климат был лучше, а почва плодороднее. Представим себе какое-нибудь хлебное дерево, которым может прокормиться целая полинезийская семья, или банан – musa paradisiaca[52], чьи плоды первооткрыватели называли адамовыми или райскими фигами, или огромные початки кукурузы – все эти свидетельства былого изобилия проникают в наш мир, как ветви мощного дерева, нависшие над оградой старого сада. Или представим себе бесчисленные стада, пасущиеся на безлесных окраинах ледников – они тоже пришли в современность из далекого прошлого вместе с мощными буйволами североамериканских прерий, северными оленями, населяющими тундру, стаями арктических птиц и реками, в которых лососи плавают, соприкасаясь боками.

Но и это при встрече с историческим человеком подвергается истреблению. Причина не столько в превосходстве его оружия над оружием древних (матросы убивали додо и морских коров обыкновенными дубинами), сколько в том, что он видит животное в свете иного номоса и иных, более мелочных, хозяйственных соображений, что еще раз свидетельствует о его духовном обнищании.

Очевидно, человек каменного века еще не знал охоты ни в нашем понимании, ни даже в понимании магической эпохи героев, пришедших ему на смену. Мы убедимся в этом, если сравним сохранившиеся произведения искусства: например, альтамирскую «картинную галерею» и рельеф, на котором изображен ассирийский царь в боевой колеснице, убивающий львов. С появлением героического человека смысл охоты меняется. Она превращается в привилегию, в рыцарское ремесло, в атрибут монаршей власти. Именно так описал ее Ортега-и-Гассет в своем блестящем «Размышлении об охоте».

В этом смысле она не просто забава, к которой сильные мира сего по сей день прибегают, разнообразя свой досуг. Это воспоминание о тех временах, когда каждый был королем и владел охотничьими угодьями. Использование лошадей и повозок, а в еще большей степени – скотоводство и земледелие ограничили изначальные права охотника. Теперь его задачей стало предотвращение ущерба, наносимого дикими животными сельскому хозяйству. Миф изобилует описаниями кровопролитной охоты и связанных с ней распрей. Вспомним, к примеру, историю Мелеагра и Аталанты, [с трудом одолевших свирепого вепря, разорителя и убийцу]. Геракл, прообраз всех героических властителей, был также непревзойденным охотником. В эпоху героев существовали территории и виды животных, предназначенные исключительно для монаршей охоты. Вероятно, именно тогда ареал обитания львов, изначально включавший и Европу, и Азию, стал сокращаться. В Северной Африке их истребление началось только в наше время.

В древности охота была совсем не такой. Какой именно – можно лишь предполагать, исходя из этнографических данных. Много новых сведений сулят обнаруженные наскальные рисунки: их число продолжает расти, как и глубина их толкования. Прежде чем превратиться в королевскую привилегию, охота была магически оберегаемым природным правом человека. Не только убийство животного, но даже срубание дерева предполагало возмещение, жертву, и то, что мы сегодня называем искусством ледникового периода, по сути, выполняло магическую функцию. На это указывает хотя бы выбранное для