Экхаут Ван - Молчать нельзя Страница 27

- Четыре новых крематория?- переспросил Януш.

- Да, в Биркенау. Временные крематории не справляются с проклятыми евреями. Газовая камера вмещает одновременно три тысячи человек, а крематории рассчитаны лишь на шесть-десять тысяч трупов в день. Сейчас в газовые камеры посылают только евреев и поляков. Новые крематории должны быть готовы к первому января следующего года. Тогда сюда начнут присылать евреев со всей Европы. Вот будет потеха смотреть, как подыхают эти выродки. Черт возьми, ты тоже сможешь развлечься...

- Я все приведу здесь в порядок, - прервал Януш его восторженный рассказ, опасаясь, что не в силах будет сдержаться. - Я заведу двойной учет: один - общий, а второй - по командам. Тогда мы в любую минуту можем сказать, кто где находится.

- Здорово! Но ведь это чертовски трудная работа, - ахнул Юп, на которого предложение Януша произвело огромное впечатление.

- Конечно, - подтвердил Януш серьезным тоном. - Поэтому я хочу поставить одно условие.

- Никаких условий,- поспешно прервал его Юп. - Время от времени я буду давать тебе хлеб. Возможно, добуду для тебя бабу. На большее не рассчитывай.

- Мне хотелось бы самому подбирать людей в команды.

- И все? - с облегчением спросил Юп, а потом недоверчиво поинтересовался: - А почему? .

- У меня здесь три друга. Мы прибыли в одном эшелоне из Варшавы, вместе были в Биркенау. И я хочу позаботиться о них.

- В какую команду ты хочешь их зачислить?

- В каменный карьер.

- Чтобы удрать?

- Чтобы работать.

- Почему именно в карьер? Там очень тяжело. Не легче, чем на строительстве в Биркенау.

- Им нравится свежий воздух,- отшутился Януш.

- Хорошо. Сбежать оттуда не удастся. Карьер в границах большого сторожевого пояса.

- Какого пояса?

- Ты что - младенец? Сторожевые вышки и проволочные заграждения с током - это первый пояс. Второй, или главный, сторожевой пояс - примерно в километре от лагеря. Там посты через каждые сто метров. В случае побега цепь по тревоге замыкается, и тогда уж ни одна сволочь не проскочит.

Януш насторожился. Новые осложнения. Ничего, у него хватит времени для размышлений. Писарям живется легче. Надо прислушиваться к разговорам и мотать на ус, заботиться о товарищах. Тогда можно придумать верный план побега.

- Завтра новичков тоже направлять на работу?

- Конечно. Подъем в половине пятого, утренняя поверка - и на работу. Всех новичков пошли в карьер. Утром перепиши их, а сейчас спать. Хочешь, сюда принесут соломенный матрац? Но ты можешь спать и с персоналом блока.

- Я пойду к своим ребятам,- ответил Януш.

- Они убьют тебя там. Черт возьми! Нас боятся как чумы, но и ненавидят смертельно.

- Это уж моя забота. Куда направили новых?

- В отсек А, на втором этаже,- быстро пояснил Юп.

- Я тебе еще нужен?

- Н-нет... утром придешь на поверку со всеми вместе, но станешь рядом со мной. Писарю не положено стоять с этим сбродом. Иди спать.

- Хорошо.

Новички разместились на втором этаже вместе с сотней "старожилов". Легли прямо на пол, на соломе, прикрывшись тонкими одеялами. Нестерпимо воняло. Заключенных донимали вши, которых и в Биркенау хват. ало.

При появлении Януша кто-то предостерегающе прошептал: "Писарь", и разговоры прекратились. Враждебно и со страхом смотрели теперь на него те, кого он считал товарищами.

- Вы что?- набросился он. - Решили, что я переметнулся на их сторону и начну вас мучить? Я стал писарем, чтобы помочь вам. Если бы я не согласился, назначили бы другого, который издевался бы над вами. Теперь я буду составлять списки рабочих команд. Все ваши просьбы выслушаю завтра вечером и сделаю все, что в моих силах.

Казимир, Генек и Тадеуш находились в углу. Там же они заняли место для Януша.

- Ты прав, Тадеуш,- сказал, подойдя к ним, Януш. - Хорошо, что я стал писарем. Ночью расскажу вам новости. Когда выключат свет?

- Кажется, сейчас.

- Я принес немного хлеба.

Януш лег рядом с друзьями, подняв вверх худое лицо с обтянутыми кожей скулами и острым костлявым подбородком. Только карие глаза излучали неиссякаемую энергию. Тощие тела друзей придвинулись к нему ближе.

- Ты говоришь, что поможешь нам, составляя списки команд? - спросил один из заключенных.

- Да, если удастся. Куда тебя направить?

- Я хочу пойти к женщинам!

- К каким женщинам?

- Здесь, в Освенциме, за каменной стеной несколько женских блоков. Женщин скоро переведут в Биркенау, тут они временно.

- Зачем тебе женщины? По твоему виду не скажешь, что у тебя есть силы возиться с ними,- иронически заметил кто-то.

- Я ксендз,- прозвучало в ответ.

На соломе приглушенно рассмеялись:

- Их преподобие всегда тянет к женщинам. Представляете, что они проделывают со своими прихожанками, если и здесь не могут обойтись без них.

- Докажи, что ты ксендз - попросил Януш.

- Я действительно ксендз, но доказать не могу. В 1939 году немцы изнасиловали в моей церкви двести женщин. Меня заперли в ризнице, и я слышал крики несчастных. Немцы убили бы меня, свершив свое гнусное дело. Но я выломал раму и убежал, переодевшись в мирскую одежду. Издали я смотрел, как горели церковь и мой дом. Я ушел к партизанам-коммунистам, да простит меня бог.

- За что?

- За то, что я ушел к коммунистам. Они безбожники.

- И все же ты пошел к ним?!

- Я решил, что они не так страшны, как нацисты. Я пошел к ним, потому что... Потому что у коммунистов есть вера и цель. Они хотят установить порядок. А нацисты - это хаос, кровь, насилие, преступления. Да простит меня бог, но в душе я заключил перемирие с коммунистами. Потом я, конечно, опять буду бороться с ними, если доживу. Но если советские солдаты освободят нас, то я буду кричать от радости, приветствуя их, как самый фанатичный коммунист.

- Но как же убедиться, что ты на самом деле ксендз?

- Он ксендз,- раздался голос.

- Или отпетый комедиант. Ведь шкопы тоже знают, кто он. Его держат в штрафной команде.

- В штрафной?- недоверчиво спросил Януш. - Среди тех смертников, которые с таким трудом добрались до лагерных ворот?

- Да, я со штрафниками. Уже два месяца. Правда, мне дают пищу и разрешают спать здесь, а не в бункере. Мне легче, чем остальным. Бог помогает мне.

- Ты даже не прочь отправиться к женщинам,- послышалось в темноте. - У них ты, наверное, будешь чувствовать себя еще лучше. Это не то, что толкать телегу с трупами.

- Я не прошу посылать меня туда ежедневно,- быстро проговорил ксендз. Я должен быть там один раз в три-четыре недели. В женский лагерь постоянно направляют монтеров, каменщиков или слесарей. Нельзя ли и меня направить вместе с ними? Я могу работать каменщиком. Когда-то я помогал своим прихожанам.

Лицо говорящего еле виднелось в темноте. Изредка в окна врывался луч прожектора, освещая холодным желтым светом людей, лежавших на соломе, как скот. Большинство из них уже спали. Остальные молча прислушивались к разговору.

- Как тебя звать?

- Мариан Влеклинский.

Януш допускал, что его собеседник мог лгать и придумал рассказанную историю, чтобы попасть в женский лагерь с грязными намерениями.

- Я должен убедиться, что ты говоришь правду,- сказал он.

- Пусть скажет что-нибудь по-латыни,- предложил Тадеуш.

- Верно! Латынь знаешь?

- Credo in unum Deum, patrem omnipotentem .

Голос звучал с удивительной чистотой и ясностью, глаза светились. Он продолжал говорить как в экстазе. Все молча слушали - католики, протестанты, евреи, ортодоксы, неверующие. Всех захватил его голос, звучавший в этом вонючем и вшивом бараке как призыв другого мира, как символ освобождения, как маяк света, подобный звезде Бетлема, как надежда на победу сил добра над силами зла.

- Он действительно ксендз. Он прочел "Верую". А вы сами все еще верите, отец?- спросил Тадеуш.

- Да,- ответил ксендз твердо. - Я еще верю.

- Несмотря на... Несмотря на все, что здесь творится? - раздалось в темноте.

- Да,- повторил ксендз. - Верю. Вера помогает мне жить. Человек должен цепляться за жизнь. Если я перестану верить, то не выдержу и нескольких дней. Вера придает мне силу.

- Спасибо, - произнес Тадеуш. - Карантин. Расстрел, свидетелями которого мы сегодня были. Штрафная команда. От всего этого я пришел в отчаяние. Спасибо вам, отец. Вы вновь вернули мне веру.

- А я верю в социализм,- сказал кто-то в темноте. - Я верю в то, что все люди вместе будут строить свободный мир, когда кончится эта проклятая война и нацистское чудовище будет раздавлено.

- Очень хорошо,- ответил Мариан. - Здесь я многое понял. Истин не мало, и одна не исключает другую. Очень хорошо, что вы верите в свою истину, считая ее единственно справедливой. Моя вера - бог, ваша - социализм. Одни верят в гуманизм, другие - в разум. В сущности, если разобраться, все веры могут оказаться одинаковыми. Ведь в основе их всех лежит вера в торжество справедливости и наказание зла, в победу света над тьмой.

- Так зачем тебе нужно попасть в женский лагерь?- положил Януш конец разговорам, которые начали уже выводить его из себя. Он верил в Геню и маленького Януша, в них он видел свое счастье, к ним он стремился, когда строил планы побега. Жажда быть с ними рядом была сильнее жажды свободы.