Падение Эбнера Джойса - Генри Фуллер Страница 29

Они отыскали достаточно разумного молодого человека, который по-своему знал Париж и Вену и мог отлично толковать о виде спереди и виде в перспективе. Этот ловкий человек созвал Эндрю Хилла, Саймона Розенберга, Джеремию Макналти и всех остальных членов этой маленькой, весьма нерешительной компании и очень вежливо, не считаясь, однако, с шумными протестами и попытками увильнуть, стал легонько, шаг за шагом, подталкивать их по крутому склону сомнений к вершине, где высился его сверкающий Идеал.

Каждый совершал восхождение в соответствии со своими привычками и характером. Эндрю чувствовал себя немного растерянным, но бодрился; Джеремия в сомнении покачивал головой, но тем не менее переступал ногами; Саймон ворчал, что все предприятие означает почти полное разорение. И только Роско Орландо Гиббонс, немало побродивший по белу свету и оценивший проекты молодого архитектора на основании того, что́ ему довелось видеть на других континентах, не ударил лицом в грязь и одним прыжком взлетел на самую высокую башню сказочного замка. Он поднялся там на цыпочки и стал звать остальных. Его уверенная поза и ободряющие жесты, несомненно, сыграли свою роль: его попутчики хотя и с трудом, но все же кое-как вскарабкались на вершину. Даже старик Оливер Доуд, который однажды был членом законодательного собрания штата и получил прозвище сторожевого пса казначейства за то, что возражал против любых расходов на любые цели, — и тот в конце концов пошел в ногу со всеми. Он высказался «за» последним, но все же высказался, и вскоре в двух кварталах от старого здания стало расти новое.

По сравнению с другими храмами золотого тельца в городе новое здание «Грайндстоуна» должно было стать самым великолепным, самым внушительным и безусловно самым монументальным. Молодой архитектор, величественной небрежностью отказавшись от всякой экономии пространства, времени и материалов, спроектировал грандиозный фасад с длинной колоннадой из полированного голубого гранита, фронтон с пышными украшениями и широкую мраморную лестницу. Интерьер здания предполагалось выдержать в том же сугубо классическом стиле, как и фасад. Предусматривалось создать внутренний дворик, покрытый огромным стеклянным куполом, покоящимся на колоннах, и повсюду — люнеты, надсводные сооружения, фризы и все прочее, что должно было открыть перед художниками неограниченные возможности при отделке помещения.

Из-за этих люнетов и надсводных сооружений теперь и возникли неприятности. Строительство самого здания продвигалось довольно успешно: уже высились стены, половина колонн, несмотря на стенания Саймона Розенберга, уже стояла на своих местах. Одним словом, не произошло никаких задержек, о которых стоило бы говорить. Правда, однажды в каменоломне иссяк строительный материал, потом обанкротился первый подрядчик, месяц или два бастовали каменщики — не работали сами и не позволяли другим. Однако все эти пустяки не представляли неожиданности и были еще терпимы. Но ни один из директоров, так преданных интересам «Грайндстоуна», никогда не соприкасался с отделкой и украшением огромного капища, возводимого во славу «Шести процентов», и никому из них прежде не приходилось разбираться в назойливых предложениях целой оравы соперничающих художников, скульпторов, лепщиков и мозаичников, жаждущих показать себя и поживиться за счет сверхприбыли и неприкосновенных накоплений банка. Не удивительно, что Джеремия Макналти почесывал подбородок, Саймон Розенберг морщил пожелтевшие ог старости щеки, Роско Орландо Гиббонс поглаживал свои пышные бакенбарды, пытаясь найти соответствующие примеры из того, что он видел в Берлине или Риме, а Эндрю Хилл хмуро смотрел на своих коллег, недовольный тем, что они были так же нерешительны, как он сам.

— Это ужасно! — простонал он. — Нам, вижу, придется покрыть стены бледно-розовой штукатуркой и тем ограничиться!

Открылась дверь, и почтительный клерк доложил, что в приемной ожидает один из близнецов Морреллов. Эндрю облегченно вздохнул и встал, отодвинув в сторону чертежи. В делах, с которыми был связан этот визит, он чувствовал себя куда увереннее.

В то время как Ричард Моррелл услаждал слух директоров «Грайндстоуна» сладкозвучными периодами и гипнотизировал их, плавно помахивая изящно отпечатанными акциями, в то время как присутствующие, созерцая его решительный подбородок и широкие плечи, все больше проникались убеждением, что посетитель не уйдет, пока не выскажется, Юдокси Пенс пила чай в «Храме Искусств». Сгущались ранние декабрьские сумерки.

— Теперь уже слишком поздно делать новые покупки, — рассуждала Юдокси. — К тому же я устала.

Хотя Юдокси не было еще и сорока лет, она совсем обессилела, вынужденная, при своем дородстве, протискиваться через толпу рождественских покупателей, заполнявшую магазины и улицы.

— Посидеть бы полчасика в каком-нибудь тихом местечке! — отдуваясь, промолвила она. — Зайду-ка я на минутку к Дэффингдону. Кстати понаблюдаю за Вирджилией. Готова держать пари, что она там, и если кого-нибудь винить в этом, так только меня.

«Храм Искусств» напоминал могучее дерево, корнями которого были любители драмы и красноречия; крепким стволом ему служили многочисленные магазинчики, где продавались невинные безделушки, музыкальные принадлежности, книги и гравюры; шумом листвы были звуки терзаемых струн и настраиваемых инструментов, унылые вокализы и упрямое бормотание лекторов, а величественной кроной, наконец, — несколько застекленных крыш, под одной из которых создавал свои творения Дэффингдон Дилл.

Юдокси устало опустилась на скамью, обитую сафьяном. Взяв чашку с чаем и печенье и отказавшись от розовых мятных конфет, она осмотрелась вокруг, пытаясь определить при тусклом свете японского фонаря и помятой старой медной лампы из Дамаска, кто находился в комнате. В затененных уголках она увидела несколько человек — среди них, несомненно, и была Вирджилия Джеффрис. «Не знаю, к чему все это приведет! — озабоченно вздохнула Юдокси. — Конечно, я не меньше других отвечаю за последствия, — продолжала она размышлять. — Нет, пожалуй, больше других, — решила она. — А всего вернее — одна я», — закончила наконец Юдокси и отпила первый глоток.

Дэффингдон Дилл появился в городе недавно, но уверенно и ловко овладел положением и за какой-нибудь год сумел добиться того, что его коллегам не удавалось за пять — десять лет. Прежде всего он без колебаний поселился в самом привлекательном для художников здании, которым мог похвастаться город. Многие не менее ловкие его коллеги (однако не настолько ловкие, чтобы им пришла в голову такая мысль) все еще прозябали в старом «Крольчатнике» — вполне приличном в свое время здании, но, увы, теперь принадлежавшем прошлому, как и дом, который собирался покинуть Эндрю Хилл.

Поскольку от более удобных помещений их отпугивала высокая арендная плата, они продолжали отдавать свои деньги старику Иезекиилю Кролю, впрочем,