Замечательные деяния Питера Твердоголового - Вашингтон Ирвинг Страница 3

шведов в мире. Не дожидаясь их помощи, отважный Питер с мечом в руке ринулся в самую гущу врагов. И всякий мог лицезреть деяния, достойные дней великанов. Куда ни шагнет он, враги расступались перед ним; шведы бежали кто вправо, кто влево, он гнал их, как псов, в собственные их рвы. Но, так как с безоглядной храбростью проложил он себе путь в одиночку, враги сомкнулись за его спиной и ударили на него с тыла. Один из них нацелил удар прямо ему в сердце, но сила, хранящая всех великих и правых, отвела в сторону вражеский клинок и направила его на боковой карман, в котором, покоилась чудовищная железная табакерка, обладавшая сверхъестественной мощью, подобно щиту Ахиллеса, – несомненно, потому, что украшена была изображением блаженного святого Николая. Питер Стьюивезент, как разозленный медведь, оборотился к врагу и схватил его, убегавшего, за непомерно длинную косицу.

– А, проклятый червяк! – прогремел он. – Червям на обед я тебя и отправлю!

С этими словами он взмахнул мечом и обрушил удар, который снес бы голову плуту, если бы милосердная сталь не скользнула мимо, навеки сбрив косицу с головы шведа. В это время другой супостат из-за ближайшего вала выставил свою пищаль и взял смертельный прицел; но недремлющая Минерва, которая как раз нагнулась, чтобы поправить подвязку, увидев, какая опасность угрожает любимому ее герою, выслала старика Борея[17] с его мехами, и в тот самый миг, когда фитиль готов уже был коснуться полки, он дунул и смахнул порох с полки прочь.

Так шло сраженье, когда отважный Ризинг, озирая поле с вершины небольшого равелина[18], увидел, что непобедимый Питер колотит, бьет и тузит его войска. Обнажив палаш, извергая тысячи проклятий, он двинулся к месту битвы такой громовой поступью, какой, по словам Гезиода, шагал Юпитер, спускаясь с небес, чтобы поразить своими перунами титанов.

Когда доблестные соперники встретились лицом к лицу, они приняли вид ветеранов – чемпионов арены. Затем с минуту они глядели друг на друга злобно, словно два взбешенных кота, готовых сцепиться. Потом стали в одну позу, в другую, ударяя мечами в землю-сперва справа, затем слева, и наконец, разом бросились вперед с невероятной свирепостью. Словами не передать всех чудес силы и доблести, которые явили они в этой страшной схватке, схватке, по сравнению с которой знаменитые битвы Аякса с Гектором, Орланда с Радомонтом, Ги Варвикского с Кольбрандом Датским или славного валлийского рыцаря сэра Оуэна Горного с великаном Гуилоном – только нежные игры и праздничные забавы. Но вот доблестный Питер, улучив удобный момент, нанес удар, который мог бы рассечь его противника до самого подбородка; однако Ризинг, быстро взмахнув мечом, на самую малость успел отклонить палаш Питера Твердоголового так, что, скользнув вбок, он срезал начисто большую манерку, в которой у шведа было вино, и, продолжая разящий свой путь, отсек глубокий карман его камзола, набитый хлебом и сыром, – и сей провиант, покатившись среди двух армий, послужил причиной для новой неистовой потасовки между шведами и голландцами, так что общая схватка разгорелась еще яростней прежнего.

Вскипев при виде гибели своих боевых запасов, отважный Ризинг собрал все свои силы и направил мощный удар на голову героя. Тщетно меховая треуголка попыталась остановить падение вражеского меча. Острая сталь рассекла упрямый бобер и, конечно, раскроила бы череп всякому, кого природа не наделила сверхъестественной твердостью головы; но хрупкий клинок разбился в куски о череп Твердоголового Пита, брызнув тысячами искр, которые подобно ореолу славы осенили его лицо.

Добрый Питер качнулся под ударом и, вскинув кверху глаза, увидел, как пляшут на небосводе тысячи солнц, не говоря уже о лунах и звездах; и наконец, не имея должной опоры, так как одна нога у него была деревянная, рухнул на благородное свое седалище с громом, потрясшим холмы, и жестоко бы расшибся при этом, если бы не угодил на подушку мягче бархата, которую провидение, или Минерва, или святой Николай, или какая-нибудь корова заботливо приготовили, чтобы принять его в этот суровый миг.

Яростный Ризинг, наперекор правилу, принятому среди всех истинных рыцарей, что «честная игра дороже серебра», поспешил воспользоваться падением героя; но, когда он наклонился, чтобы нанести роковой удар, Питер Стьюивезент стукнул его по башке своей деревянной ногой, от чего в мозгу у того грянуло во все колокола. Оглушенный швед зашатался; а находчивый Питер, схватив карманный пистолет, валявшийся тут же, разрядил его прямо в голову своему врагу. Пусть не заблуждается мой читатель: это не было убийственное оружие, заряжаемое порохом и пулей; нет, это была увесистая глиняная фляга, по самое дуло заряженная двойной крепкой водкой, истинной отвагой голландца; эту флягу носил за ним, чтобы подкреплять его доблесть, небезызвестный Антоний ван-Корлир, из сумки которого она и выпала во время его яростной схватки с барабанщиком. Страшное оружие просвистало в воздухе и, так же верно, как обломок скалы, пущенный в Гектора буяном Аяксом, угодило в голову дюжему шведу.

Этот удар, направленный самим небом, решил исход сражения. Грузная голова генерала Яна Ризинга поникла на грудь; колени его подогнулись; оцепенение, подобное смерти, объяло его тело, и он грохнулся наземь с такой силой, что старый Плутон вскочил, испугавшись, как бы не проломилась крыша подземного дворца.

Падение Ризинга было сигналом поражения и победы: шведы дрогнули и ударились в бегство, голландцы устремились вперед и преследовали их по пятам. Иные, вперемежку со шведами, проникли в крепость через подземный ход; другие штурмовали бастион[19], третьи карабкались на куртины[20]. Так в скором времени крепость Форта Христины, которая, словно вторая Троя, противостояла осаде полных десять часов, взята была приступом, причем не было потеряно ни единого человека ни с той, ни с другой стороны. Победа, в образе гигантского овода, уселась на рогатую треуголку бесстрашного Стьюивезента; и было объявлено всеми историками, которых он нанял, чтобы написать летопись своих деяний, что в этот памятный день он стяжал такое количество славы, какого хватило бы, чтобы обессмертить добрый десяток величайших героев христианского мира.