Кашпар Лен-мститель - Карел Матей Чапек-Ход Страница 31

— А как вас зовут? — спросил он хрипло и осекся: в горле пересохло, запершило, язык онемел.

Кабоуркова навалилась на него пышной грудью.

На вопрос она уже не ответила. Тишина была полная; лишь где-то за стеной упала большая капля, подтвердившая: «Здесь!», но только одна-единственная... Лена била дрожь, и он не чувствовал в себе сил обнять эту женщину. То, что случилось потом, оглушило его. Последнее, что он видел, были сахарные зубы цыганки, а потом только фарфоровые белки ее широко раскрытых глаз. Губы ее прижались к его губам.

Впервые женщина поцеловала Лена, и он едва не потерял сознание.

Спасла невыносимая боль, сменив неведомую ранее сладость. Не только губы, но и лоб, нос, щеки — все это была одна сплошная живая рана, занывшая скорее от прилива крови, нежели от поцелуев. Лен тщетно пытался расцепить руки цыганки. Навалившись, она опрокинула его навзничь, и он услышал, как стукнули оземь ее локти. Лен почти задыхался и вдруг почувствовал языком ее яростно стиснутые зубы. Это придало ему сил в борьбе, он мертвой хваткой сжал ее руки; объятья сразу ослабли.

Лен вскочил.

— А все же... парень... по-бо-ро-ла я... те-бя!..

Не помня себя от потрясения, Лен удивленно смотрел на лежавшую перед ним, изнуренную борьбой женщину. Лицо ее в ярком лунном свете было искажено от боли. Она ощупывала руки, целы ли. Изломанные в напряжении губы обнажили зубы до основания, грудь часто вздымалась. Такой страшной гримасы Лен еще никогда не видал, даже рыжий сегодня не ощеривался на него так, когда Лен бил его наотмашь.

Кабоуркова приподнялась на локтях:

— Ты-ы!..

Она вдруг взвилась как бешеная и бросилась на Лена.

Он увернулся, схватил с земли шапку, согнувшись, проскочил под ее руками и в два прыжка оказался на улице. Без передыху перебежал на другую сторону и только там, спохватившись, замедлил шаг, чтобы не привлекать лишнего внимания.

В отношении женщин Кашпар Лен был совершеннейшим ребенком, и сцена, в которой он только что участвовал, не вызвала в нем ничего, кроме стыда. Смутили его и бесцеремонные притязания Кабоурковой, и прыть, с которой он от нее припустил. Но более всего угнетало то, что женщина взяла над ним верх. И ведь она, несомненно, гордилась этим, как иной мужчина гордится победой над женщиной. Кто знает, что было бы, если бы последовала еще одна атака!

Муку от женщин Лен принял второй раз в жизни. Однажды — от Маржки... Лен вспомнил, как он, вернувшись из Тироля, сцепился с ней, найдя ее в публичном доме. Как страшно, отчаянно сопротивлялась она, не желая показывать ему глаз! Вспомнил беспорядочные прикосновения ее голых плеч и колен, ее голову, ткнувшуюся ему в ноги с такой силой, что он едва устоял.

В душе Лена словно кто-то жалобно вскрикнул. Перед глазами возникла хрупкая фигурка Маринки, еще совсем маленькой девочки, принесшей старику Криштофу злополучный обед, разрыдавшейся тогда так горько, что сердце Лена разрывалось на части!

Лен отчетливо слышал детский плач возле самого уха... Нет, это не плач, это хрип, рвущийся у него из груди, он просто запыхался, летя как оголтелый. А ребенок плакал где-то в его душе, и он вспоминал, как из голубых детских глаз Маринки по огрубевшим на солнышке щекам текли потоки слез.

Как он мог! Как мог забыть о том, что пообещал ночью на Влтаве старому Криштофу!

Будто нарочно именно сейчас ощутил он весь ужас неоплаченного долга. Видно, полено основательно встряхнуло его мозг, раз зловещий план вдруг вспомнился сам собой, грозно и неотвратимо, ибо честью поклялся он осуществить его. Не видя ничего вокруг, Лен шел и шел, изнемогая под бременем тяжких дум, и на него неотступно глазели две пары глаз: голубые, полные слез — Маринки, и сердитые — Криштофа. Вот так же сурово смотрел он на Лена, когда тот остановил его занесенную над Маринкой руку; Криштоф еще раскричался на него, чтоб не встревал, а малышка заверещала пуще прежнего. Лен отчетливо слышал оба голоса, отца и дочери, точно перенесся назад, во времена, когда жил у них на правах члена семьи. Он в долгу перед ними, мертвым Криштофом и живой Маржкой. Покойный настойчиво спрашивал у него сейчас, почему Лен позволяет маленькой плакать, почему бросил ее... В один миг кончилось все, затих звон в ушах — Лен ощутил под рукой холодный мокрый металл парапета, за который схватился, когда закружилась голова.

Погасли в темноте глаза Криштофа и Маржки; перед Леном была река, по которой в лунном свете быстро плыли вниз по течению призрачные облачка тумана. Лена знобило, зубы стучали, рана на лбу адски ныла. Он стоял на набережной, и фонари по другую сторону улицы подозрительно приглядывались к нему, гадая, что он будет делать.

Да, именно здесь, при свете тех же фонарей, однажды ночью страдалец Криштоф, собрав последние силы, перемахнул через эту последнюю в жизни преграду, чтобы утопить свой позор в реке, по которой сегодня туман стелется так густо, что даже рыбье око луны не отражается на ее поверхности.

Лен повернул голову в сторону староместских кварталов, настолько преображенных лунным сиянием, что скудный свет фонарей едва ли был различим на стенах старинных домов.

Материя города не умолкла совсем. С наступленьем темноты дневной гул затих, и теперь был слышен не находящий полного выхода, постоянный, сплошной вздох; тихий-тихий, он замирал лишь под утро. Это было единое слитное дыхание тысяч пражан.

Лен расслышал в нем мольбу. Он узнал этот вздох, этот стон, вспомнив первую ночь по возвращении в Прагу, заломленные в отчаянии руки.

Не выдержав, Лен напрямик пересек площадь и припустил к притону, затерявшемуся в темном лабиринте улочек.

На набережной было пустынно, а случайные прохожие, встретившиеся ему в парке, очевидно, решили, что он вор, бегущий от преследователей. Лен и в самом деле несся как сумасшедший, тревожная мысль подгоняла его, и за спиной точно выросли крылья. Лену, ни разу в жизни не приблизившемуся к женщине с желанием испытать ее женскую суть, но понимавшему, чего именно требуют клиенты от Маржки, теперь казалось, что цыганка с ее домогательствами посягала на нерушимый союз, заключенный им с дочерью старого