Генри Миллер - Тихие дни в Клиши Страница 4

Дома я обнаружил, что до полуночи осталось не больше четверти часа. Это открытие окончательно подкосило меня. Выбираться наружу за пропитанием уже не имело никакого смысла; все, что мне оставалось, -- это лечь спать в надежде, что наутро судьба окажется благосклоннее. Пока я раздевался, меня осенила еще одна идея -- не столь уж великолепная, но все же... Выйдя на кухню, я открыл дверцу в небольшой чуланчик, в котором стоял бачок для мусора. Снял с него крышку и заглянул внутрь. На дне лежали несколько костей и засохшая хлебная горбушка. Не без труда выудил я оттуда последнюю, тщательно, стараясь, чтобы ни одна крошка не пропала втуне, соскоблил зеленый налет с подернутой плесенью корки и подставил под сильную водную струю. Затем не спеша, вживаясь во вкус каждого разбухшего волоконца, откусил. По мере того, как я уминал горбушку во рту, по моему лицу все шире ра

324

сплывалась улыбка. Решено: утром первым делом отправлюсь в тот же магазин и попробую всучить ям книги обратно -- за половину, треть, пусть даже четверть цены. Потом в точности то же проделаю с пластинками. Обе операции принесут мне как минимум десять франков. Этого вполне хватит, чтобы плотно позавтракать, а потом... Потом что-нибудь да подвернется. Утро вечера мудренее... В предвкушении будущей сытной трапезы в голове у меня основательно просветлело. Я начинал видеть юмористическую сторону своего положения. А это сучка Нис: уж она-то, наверное, набила себе живот до отвала. Вполне вероятно, вместе с любовником. Я ни минуты не сомневался в том, что она содержит любовника. И все ее "неприятности", все ее тяжкое повседневное бремя, без сомнения, сводится к тому, чтобы откармливать его на убой, покупать ему тряпки да разные разности, до которых он неравнодушен. Ну что ж, мы с ней трахнулись как боги, хоть я и остался без гроша. Мне так и виделось, как она вытирает салфеткой свои полные губы, дожевывая нежное крылышко цыпленка в белом винном соусе. Интересно, а в винах она знает толк? Вот бы махнуть с нею в Тюрень! Но такая увеселительная экскурсия наверняка влетит в кучу денег. Столько у меня никогда не будет. Никогда. Ну и ладно, помечтать-то кто запрещает? Я выпил еще стакан воды. Ставя его на место, углядел в уголке буфетной полки маленький кусочек рокфора. Эх, была бы под рукой еще одна такая же горбушка! Стремясь удостовериться, что ничто не ускользнуло от моего внимания, я снова открыл крышку мусорного бачка. На меня изумленно взирала кучка говяжьих костей, подернутых заплесневелым жиром.

И все-таки мне как воздух требовался еще кусок хлеба, и требовался безотлагательно. Может, рискнуть воззвать к соседу по этажу? Открыв входную дверь, я на цыпочках вышел на лестницу. Во всем доме царило могильное молчание. Приложив ухо к одной из дверей, я прислушался. Где-то негромко кашлянул ребенок. Мертвое дело. Даже если в квартире кто-нибудь и не спит, у них это не принято. Только не во Франции. Слыханое ли дело, чтобы француз среди ночи постучался в дверь к своему соседу попросить кусочек хлеба? -Дерьмо, -- пробурчал я сквозь зубы, -- подумать только, какую уйму хлеба выбросили мы в этот бачок для мусора! -- Я мрачно вгрызся зубами в кусок рокфора. Старый и горький, он крошился, как штукатурка, которую обильно поливали мочой. Черт бы побрал эту шлюху Нис! Знай я, где она живет, я мог бы заявиться к ней на дом и выпросить у нее пару-тройку франков. Как я мог дойти до того, чтобы не оставить себе про запас какую-нибудь мелочь? Выбрасывать деньги на

325

проституток -- то же самое, что спускать их в канализацию. Видите ли, ей очень нужно! Дозарезу! Скорее всего, для того, чтобы обзавестись очередным пеньюаром или парой шелковых трусов, которую она себе приглядела в магазинной витрине, прохаживаясь по улице.

Продолжая^ негодовать, я не на шутку распалился. И все потому, что в доме не нашлось лишнего кусочка хлеба. Кретинизм! Чистый кретинизм! В голодной эйфории мне начинали грезиться молочные коктейли с содовой и то, неизменно поражавшее меня обстоятельство, что в Америке на дне миксера всегда оставалось достаточно молока еще на стакан. О чем бы ни заходила речь, Америка всегда предлагала вам больше, чем требовалось. Раздеваясь, я ощупал собственные ребра. Они выпирали наружу, как жесткие стенки аккордеона. Что до Нис, этой упитанной сучки, то она-то явно не страдала от недоедания. Дерьмо, дерьмо, дерьмо -- хватит, ложусь и отключаюсь.

Не успел я накрыться простыней, как на меня налетел новый приступ неудержимого хохота. На этот раз устрашающего. Я хохотал так, что не мог остановиться. Впечатление было такое, будто одновременно разорвалась тысяча карнавальных хлопушек. Что бы теперь ни приходило мне на ум -- печальное, мрачное, даже катастрофическое, -- все мое тело автоматически сотрясалось от смеха. И все из-за маленького кусочка хлеба! Вот фраза, с роковой неотвязностью всплывавшая у меня в мозгу и заставлявшая вновь и вновь корчиться в истерических судорогах.

Не успел я проваляться и часа в постели, как услышал, что Карл отпирает входную дверь. Он прошел прямо к себе и затворился в комнате. Мною овладело сильное искушение попросить его выйти на улицу и принести мне сэндвич и бутылку вина. Затем меня осенила более удачная мысль. Встану утром пораньше, пока он еще будет храпеть, и пройдусь по его карманам. Ворочаясь в кровати, я услышал, как он открывает свою дверь, направляясь в ванную. При этом он подхихикивал и с кем-то перешептывался -- судя по всему, с какой-то кралей, подобранной по пути домой.

Когда он вышел из ванной, я громко произнес его имя.

-- Так ты не спишь? -- вопросил он торжествующе. -- Что с тобой, уж не заболел ли?

Я объяснил ему, что голоден, смертельно голоден. Есть ли у него при себе какая-нибудь мелочишка?

-- Ни черта нет, -- с готовностью отреагировал он. Но отреагировал непривычным, почти веселым тоном, будто это ровно ничего не значило.

-- Ну хоть франк-то у тебя есть? -- не отставал я.

326

-- Да хватит тебе о франках, -- отмахнулся он, присаживаясь на край кровати с видом человека, намеревающегося доверить собеседнику нечто непреходяще важное. -- Сейчас у нас с тобой забота посерьезнее. Дело в том, что я привел домой девчонку. Беспризорницу. Ей не больше четырнадцати. Только что я ее трахнул. Слышишь, черт тебя побери? Надеюсь, не наградил ее ребенком. Она девственница.

-- Ты хочешь сказать, она была девственницей, -- уточнил я.

-- Слушай, Джо, -- снова заговорил он, ради пущей убедительности понижая голос, -- мы обязаны что-нибудь для нее сделать. Ей некуда податься... она сбежала из дома. Когда я ее встретил, на нее смотреть было страшно. Оборванная, изголодавшаяся и немного чокнутая, как мне сначала показалось. Нет, нет, не волнуйся, она вполне нормальная. Чуть-чуть туповата, но своя в доску. Не исключено, что из приличной семьи. Совсем ребенок... ну, ты сам увидишь. Кто знает, может, я женюсь на ней, когда станет совершеннолетней. Но, как бы то ни было, денег у меня нет. Все до последнего су потратил, хотел ее накормить. Жаль, конечно, что ты остался без обеда. Эх, к нам бы тебя, Джо! Ну и нажрались же мы: устрицы, раки, креветки... Да, и прекрасное вино. Шабли урожая...

-- К черту урожай! -- не выдержал я. -- Можешь мне не расписывать, как вы там объедались. У меня в животе пусто, как в пепельнице в доме у некурящих. Теперь нам придется кормить три рта, а у нас ни одного су.

-- Не паникуй, Джо, -- отозвался он, улыбаясь, -- ты знаешь, у меня всегда в загажнике есть несколько франков. -- Он порылся в кармане и извлек оттуда пригоршню мелочи. Всего набралось три франка шестьдесят сантимов. -- Этого хватит тебе на завтрак, -- сказал он. -- Ну, а завтра... завтра видно будет.

В этот момент в дверь просунулась девичья голова. Карл вскочил и подвел ее к кровати. -- Это Колетт,-- сказал он;

я протянул ей руку. -- Ну, как ты ее находишь?

Не успел я произнести ни слова, как девушка, обернувшись к нему всем корпусом, испуганным тоном спросила, на каком языке мы говорим.

-- Ты что, неспособна на слух узнать английский? -- отреагировал Карл, одаряя меня взглядом, призванным засвидетельствовать его правоту: говорил же я, мол, тебе, что У нее не все дома.

Зардевшись от смущения, девушка сбивчиво принялась объяснять, что ей сначала показалось, будто мы говорим по-немецки, а, быть может, по-бельгийски.

327

-- По-бельгийски... Да нет такого языка на белом свете! -- презрительно фыркнул Карл. -- Извини, она малость туповата. Но посмотри только на эти грудки! Вполне созрели в четырнадцать-то лет, а? Она клянется, что ей семнадцать, но я ей не верю.

Колетт продолжала стоять на месте, вслушиваясь в звучание неведомого ей языка и, похоже, тщетно силясь осознать, что Карл может изъясняться на любом языке, кроме французского. Наконец она во всеуслышание осведомилась, а француз ли он вообще. Судя по всему, это обстоятельство имело для нее непреходящее значение.

-- Само собой, -- ответил Карл безмятежно. -- Ты что, не слышишь, какой у меня акцент? Или я, по-твоему, шпрехаю как бош? Хочешь, паспорт покажу?