Джон Голсуори - Конец главы Страница 4

Ему казалось, что голова его, как у боксера, зажата рукой противника и каждый может по ней щелкнуть, - самое отвратительное ощущение для самолюбивого человека.

Хьюберт вошел через балконную дверь, оставив на террасе ружье и собаку и чувствуя, что за минуту до этого в гостиной говорили о нем. Такие сцены повторялись теперь постоянно, потому что в семье Черрелов огорчения одного немедленно становились общими. Приняв из рук матери чашку чая, Хьюберт рассказал, что лес сильно поредел и птицы стали очень осторожны. Затем наступило молчание.

- Пойду просмотрю почту, - бросил генерал, вставая. Жена вышла вслед за ним.

Оставшись наедине с братом, Динни собралась с духом и выпалила:

- Хьюберт, ты обязан что-то предпринять.

- Оставь, девочка. История, конечно, мерзкая, но сделать ничего нельзя.

- Почему ты не хочешь опубликовать отчет о том, что случилось? Ведь ты же вел там дневник. Я все отпечатаю, а Майкл найдет тебе издателя. У него есть знакомства в этих кругах. Мы просто не имеем права сидеть сложа руки.

- Выставлять свои переживания напоказ? Да мне даже подумать об этом противно! А другого выхода нет.

Динни нахмурилась:

- А мне противно смотреть, как этот янки сваливает на тебя свою вину.

Как офицер британской армии, ты обязан дать ему отпор.

- При чем здесь армия? Я поехал с ним как штатское лицо.

- Почему бы тогда не опубликовать дневник целиком?

- Это только ухудшит дело. Ты ведь его не читала.

- Можно кое-что вычеркнуть, кое-что подчистить и печатать. Знаешь, папа того же мнения.

- Ты бы лучше сперва прочитала эту штуку. Там куча всякого жалкого вздора. Когда человек остается вот так, один, он распускается.

- А кто тебе мешает выбросить все лишнее?

- Добрая ты душа, Динни!

Динни погладила брата по руке:

- Что за человек этот Халлорсен?

- Надо отдать ему должное - у него масса достоинств: смел, вынослив, нервы железные. Но дорого ему только одно - он сам, Халлорсен. Плохо переносит неудачи. Поэтому, когда они случаются, виноваты в них всегда другие. Он утверждает, что экспедиция провалилась из-за отсутствия транспорта. А транспортом ведал я, хотя, брось он там вместо меня самого архангела Гавриила, и тот не сумел бы ничего сделать. Халлорсен допустил просчет, а сознаться в нем не желает. Все это ты найдешь в моем дневнике.

- Ты уже видел? - Динни достала газетную вырезку и прочла:

"Мы надеемся, что капитан Черрел, кавалер ордена "За боевые заслуги", примет меры, чтобы снять с себя обвинения, выдвинутые против него профессором Халлорсеном в книге об экспедиции в Боливию, провал которой автор объясняет отказом капитана Черрела поддержать его в критический момент". Видишь, травля уже начинается.

- Где это напечатано?

- В "Ивнинг сан".

- Меры! - с горечью произнес Хьюберт. - Какие там еще меры! На что, кроме честного слова, я могу сослаться? Бросив меня одного с этими даго, он позаботился, чтобы свидетелей не было.

- Значит, остается одно: дневник.

- Я дам тебе эту проклятую штуку.

Ночью Динни сидела у окна и читала "эту проклятую штуку". Полная луна плыла между вязами. Кругом царило гробовое молчание. Только бубенчик позвякивал на холме в овчарне, только цветок магнолии, распускаясь, заглядывал в окно. Все казалось таким неземным, что Динни по временам отрывалась от чтения и устремляла взгляд наружу, в фантастический мир. Полная луна десятки тысяч раз вот так же проплывала над этим куском земли, с тех пор как он достался ее предкам. Чувство покоя и безопасности, всегда охватывающее человека в таком старом доме, лишь усугубляло одинокую боль и тоску, которыми дышали прочитанные девушкой страницы. Жестокие слова о жестоких вещах - один белый среди дикарейметисов, единственный друг животных среди заморенных мулов и людей, не знающих жалости. За окном простирался холодный, безмятежный и прекрасный мир, а Динни с пылающими щеками читала и чувствовала себя несчастной.

"Эта грязная гадина Кастро снова колет мулов своим чертовым ножом. Несчастные животные тощи как жерди и окончательно выбились из сил. Предупредил его в последний раз. Если опять примется за свое, отведает плетей... Ночью трясла лихорадка".

"Утром как следует всыпал Кастро - дал дюжину. Посмотрим, не уймется ли теперь. Не могу сладить с негодяями: в них нет ничего человеческого. Ох, хоть бы на денек очутиться в Кондафорде, поездить верхом, забыть об этих болотах и несчастных, похожих на скелеты мулах!.."

"Пришлось отстегать еще одного мерзавца, будь они все прокляты. Обращаются с животными просто по-зверски... Опять был приступ..."

"Теперь хлопот не оберешься: сегодня утром вспыхнул бунт. Они накинулись на меня. К счастью, Мануэль успел предупредить, - он славный парень. Кастро чуть не перерезал мне глотку и сильно поранил левую руку. Я собственноручно пристрелил его. Может быть, хоть теперь заставлю их повиноваться. От Халлорсена - ничего. Сколько, по его мнению, я еще могу продержаться в этом болотном аду? Рана здорово дает себя знать..."

"Итак, произошло самое страшное: ночью, пока я спал, эти дьяволы увели мулов и удрали. Остались только Мануэль и еще два парня. Мы долго гнались за беглецами, наткнулись на трупы двух мулов, - и это все. С таким же успехом можно искать звезду на Млечном Пути. Вернулись в лагерь полумертвые от усталости. Выберемся ли мы живыми - один бог знает. Очень болит рука. Только бы не заражение крови..."

"Сегодня решили как-нибудь выбираться отсюда. Навалили кучу камней, спрятали под ними письмо к Халлорсену. Я изложил в нем всю историю на тот случай, если он все-таки пришлет за мной. Потом передумал. Буду ждать здесь, пока он не вернется или мы не сдохнем, что, видимо, вероятнее..."

И так - до самого конца. Повесть о борьбе. Динни положила истрепанную пожелтевшую тетрадь и облокотилась на подоконник. Тишина и холодный лунный свет охладили ее боевой задор. Воинственное настроение прошло. Хьюберт прав: зачем обнажать душу, выставлять свои раны на всеобщее обозрение? Нет! Все что угодно, только не это. Нажать на все пружины. Да, нужно нажать, и она нажмет, чего бы ей это ни стоило.

IV

Эдриен Черрел был одним из тех убежденных сторонников сельской жизни, которые встречаются только в городах. Работа приковывала его к Лондону: он был хранителем антропологического музея.

Погруженный в изучение челюсти из Новой Гвинеи, которой пресса оказала весьма радушный прием, он только что сделал вывод: "Ерунда - обыкновенный низкоразвитый Homo sapiens", - когда сторож доложил:

- К вам молодая леди, сэр. Мисс Черрел, как я понимаю.

- Просите, Джеймс, - ответил Эдриен и подумал: "Если это не Динни, значит, я совсем выжил из ума". - О, Динни! Взгляни-ка. Канробер считает эту челюсть претринильской. Мокли - позднепилтдаунской, Элдон П. Бербенк - родезийской. А я утверждаю, что это просто Homo sapiens. Ты только посмотри на этот коренной зуб...

- Я смотрю, дядя Эдриен.

- Совершенно как у человека. Его хозяину была знакома зубная боль, а это несомненный признак эстетического развития. Недаром альтамиранская живопись и кроманьонская пещера найдены одновременно. Этот парень был Homo sapiens.

- Зубная боль - признак мудрости? Забавно! Я приехала повидаться с дядей Хилери и дядей Лоренсом, но решила сначала позавтракать с вами, чтобы чувствовать себя увереннее.

- Тогда пойдем в "Болгарское кафе".

- Почему именно туда?

- Потому что там хорошо кормят. Это сейчас рекламный ресторан, дорогая. Следовательно, там можно рассчитывать на умеренные цены. Хочешь попудрить носик?

- Да.

- В таком случае - вон в ту дверь.

Динни вышла. Эдриен стоял, поглаживая бородку и соображая, что можно заказать на восемнадцать шиллингов шесть пенсов. Будучи общественным деятелем без частных доходов, он редко имел в кармане больше фунта.

- Дядя Эдриен, - спросила Динни, когда им подали яичницу поболгарски, - что вам известно о профессоре Халлорсене?

- Это тот, который ездил в Боливию искать истоки цивилизации?

- Да, и взял с собой Хьюберта.

- А! И, насколько я понимаю, бросил его?

- Вы с ним встречались?

- Да. Я столкнулся с ним в тысяча девятьсот двадцатом, взбираясь на Малого грешника в Доломитовых Альпах.

- Он вам понравился?

- Нет.

- Почему?

- Видишь ли, он был вызывающе молод и побил меня по всем статьям. К тому же он напоминал мне игрока в бейсбол. Ты видела, как играют в бейсбол?

- Нет.

- А я видел один раз в Вашингтоне. Издеваешься над противником, чтобы вывести его из себя. Когда он бьет по мячу, орешь ему под руку: "Эх ты, вояка! ", "Ну и ловкач! ", "Президент Вильсон! ", "Старая дохлятина!" и прочее в том же роде. Таков уж ритуал. Важно одно - выиграть любой ценой.

- Вы тоже за выигрыш любой ценой?

- Разве в таких вещах сознаются, Динни?

- Значит, как только доходит до дела, все поступают так же?

- Я знаю только, что так бывает, Динни, - даже в политике.