Замок Отранто и другие истории - Гораций Уолпол Страница 44

истинном свете все добродетели древних римлян, включая патриотизм, и подтвердить свои выводы оригинальными документами, которые сначала сам напишу, потом захороню в развалинах Карфагена, а после выкопаю, чтобы они походили на письма Ганнона Пунийского посланнику в Риме, из которых явствует, что Сципион был на службе у Ганнибала и что медлительность Фабия объясняется пребыванием оного на содержании того же полководца.

Не скрою: сие открытие разобьет мне сердце; однако поскольку нравственность лучше всего воспитывается на примерах того, как мало она заботила лучших из людей, я пожертвую самыми доблестными именами ради воспитания современного безнравственного поколения. И не сомневаюсь, что как только они научатся ненавидеть любимых героев древности, то станут достойными подданными самого благочестивого царя со времен Давида, который изгнал законную королевскую семью, а затем воспел в псалмах память о Ионафане, расположение которого и обеспечило ему трон.[12]

Сказка I

Вариация на тему тысячи и одной ночи

В давние времена у подножия великой горы Иргонкью раскинулось королевство Ларбидель. Географы, обычно не способные к точным сравнениям, говорили, что походило оно на футбольный мяч, по которому вот-вот ударят. На этот раз они не ошибались: гора в самом деле пнула то королевство в океан, и больше о нем никто ничего не слыхал.

Однажды юная принцесса Ларбиделя вскарабкалась на самую вершину горы, чтобы насобирать козьих яйц, бело`к которых замечательно выводит веснушки.

«Козьи яйца?» — спросите вы.

Они самые! Натуралисты утверждают, что все живое происходит из яйца. Козы с Иргонкью вполне могли быть яйценосны и держать яйца на солнце, пока из них не вылупятся козлята. Такова моя гипотеза; верю я в нее сам или нет — неважно. Я письменно опровергну и выставлю дураком любого, кто выступит против моего предположения. Еще не хватало, чтобы ученых обязывали верить собственным заявлениям.

Противоположный склон той горы населял народ, о котором жители Ларбиделя имели такое же смутное представление, как французская знать об Англии — для них это остров, до которого, как ни странно, можно добраться по суше. Не успела принцесса подойти к границе земель Кукуруку, как тут же была схвачена стражами. В нескольких словах ей объяснили, что обязаны препроводить в столицу и отдать в жены великану — своему господину и императору. Дело в том, что великан каждый вечер выбирал себе новую жену, чтобы та ночь напролет рассказывала ему истории, а наутро ей отрубали голову — уж каких только забав не придумают в брачную ночь! Принцесса робко поинтересовалась, чем длинные истории так привлекают их господина. Капитан стражей ответил, что его величеству не спится.

— Что ж, — молвила она, — его можно понять. Боюсь, я не умею рассказывать такие длинные истории, как восточные принцессы, зато помню наизусть всего «Леонида». Будь у вашего императора даже очень серьезная бессонница, против такого он едва ли устоит.[13]

Долго ли, коротко ли — пришли они во дворец. К превеликому удивлению принцессы, император оказался не то чтобы не великаном, а коротышкой каких-то пяти футов и одного дюйма росту; просто он был на два дюйма выше всех своих предшественников, и льстивые придворные нарекли его великаном, отчего император возомнил, что может свысока смотреть на всякого выше себя ростом. Принцессу немедля раздели и уложили в постель — так не терпелось его величеству услышать новую историю.[14]

— Свет моих очей, — начал император, — как тебя зовут?

— Я называю себя принцессой Гроновией, — ответствовала девушка. — Хотя настоящее мое имя — фрау Гронау.

— В чем же польза от имени, которым не зовут? И к чему выдавать себя за принцессу, если это неправда?

— Такой уж у меня романтический склад, — пояснила Гроновия. — Я всегда мечтала стать героиней романа, а для этого необходимо быть либо пастушкой, либо принцессой.

— Тогда возрадуйся! — воскликнул правитель. — Ты умрешь императрицей, даже не будучи ни принцессой, ни пастушкой. Только скажи, что за высокий умысел заставил тебя столь неоправданно удлинить себе имя?

— У нас такая семейная традиция, — отвечала принцесса. — Все мои предки были учеными и писали о римлянах. Добавление латинских окончаний делало их имена похожими на классические и придавало бо`льший вес тому, что они писали.

— Что за несусветная чушь, — нахмурился император. — Похоже, твои предки были теми еще прохиндеями. Разве может искажение собственного имени прибавить кому-то ума?

— Это считалось хорошим тоном, — возразила принцесса. — В Италии ученые еще и не такое вытворяли. К примеру, человек с высоким лбом, родившийся пятого января, величал себя Квинтом Январием Чело.

— Вздор! — отрезал император. — Ты, похоже, напичкана нелепыми знаниями о нахальных особах. Лучше вернемся к рассказу о тебе: откуда ты?

— Мой повелитель, — сказала принцесса, — я родилась в Голландии.

— Час от часу не легче! Это еще где?

— Раньше такой страны не было, — с воодушевлением ответила она. — А потом мои соотечественники отвоевали ее у океана.

— Вот оно что, розочка моя! — воскликнул император. — Тогда кем же были твои соотечественники до того, как у вас появилось отечество?

— Ваше величество, на такой глубокий вопрос сразу и не ответишь. Что, если я пойду домой, поищу у себя библиотеке — у меня там тысяч пять или шесть томов современной истории и сотня-другая словарей, а также краткая география в сорока томах — и мигом вернусь?

— Ишь какая прыткая! — остановил ее император. — Оставаться тебе, жизнь моя, в постели до самой казни. Уже час ночи, а ты даже не начала свой рассказ.

Нисколько не смутившись, принцесса продолжила:

— Мой пра-прадедушка был голландским торговцем и много-много лет прожил в Японии.

— Это еще зачем? — перебил император.

— Он отправился туда, чтобы клятвенно отречься от своей веры, — охотно объяснила Гроновия, — а после — заработать достаточно денег, вернуться и защищать свою религию от Филиппа Второго.

— Любопытные у тебя родственники, — сказал его величество. — Только я люблю сказки и ненавижу генеалогию. Кого ни послушаешь, так в их семье во всех поколениях одни лишь великие да благородные люди — подобные выдумки меня ничуть не забавляют. В моих владениях нет благородства, одна лесть. Тот, кто льстит мне лучше всех, становится великим лордом, и таких придворных я наделяю титулами под стать их достоинствам. Мой любимец — сэр Лизоблюд, казначей у меня — сэр Подхалим, главный судья — сэр Самодур, а первосвященник — сэр Богохульник. Любой, говорящий правду, оскверняет свою благородную кровь и по факту лишается титула. Вы в Европе тоже причисляете к знати любого, у кого в родословной водились льстецы. Впрочем, все вырождается по мере удаления от источника. Так что ни слова более о твоих далеких предках, расскажи поподробнее о