Фима Жиганец - Поднимите мне веки. Ночная жизнь ростовской зоны: взгляд изнутри

Отбой в зоне – двадцать два нуль-нуль. По выходным – в двадцать три. Но сегодня пятница.

А впрочем, за «колючкой» отбой – понятие относительное. Все арестанты давно усвоили старое зэковское правило – «В тюрьме отбоя нет». После десяти самая-то жизнь и начинается. Особенно – на зоне строгого режима.

– Это просто праздник какой-то, – задумчиво глядя в окно, произносит сухощавый арестант лет пятидесяти. А может, шестидесяти. У таких старых бродяг, потоптавших немало лагерей от Астрахани до Лабытнанги, трудно на вид определить возраст.

– Ты скажешь, дядя Коля, – усмехается молодой рыжий кавказец. – Погода паскудная – дождь да ветер.

– А ты что, в парк культуры собрался прошвырнуться? Что нам тот дождь: мы не в солнечной Анталии. Зато прапора лишний раз по зоне рысачить не будут.

Дядя Коля отхлёбывает из кружки горячего чифира и передаёт кавказцу.

– Не нравится мне, Алихан, обстановка в отряде. Стоит на десять суток в шизняк отлучиться, начинаются какие-то мышиные движения, козлиные наезды… Нехорошо, братка.

Философский разговор о «мышиных движениях» происходит в каптёрке шестого отряда, на втором этаже общежития. Помещение каптёрки приспособлено, можно сказать, под «элитный номер» на двух человек. Эти двое и чаёвничают-полунощничают у «чифирбака». Тот, что постарше, в спортивных штанах «Адидас» и в полосатом «рябчике» (как по-матросски называют бывалые зэки тельняшку) – Коля Тайга, «битый каторжанин», особо опасный рецидивист, переведённый в колонию строгого режима из «полосатой» зоны, с Печоры. Таких арестантов обычно немного. «Рецидуям» смягчают режим не слишком охотно. В новой «зоне» Тайге прочили место «положенца» (по-старому, «пахана»). Но дядя Коля, сославшись на возраст, просто стал «смотрящим» в отряде.

Алихан Джичоев (погоняло «Князь») – подручный Тайги. «Тяжеловес», как называют таких ребят на зоне. В шестнадцать лет бежал Алихан из родимой Осетии, скрываясь от родичей одного парнишки, которому по горячке проломил голову. Поступил в строительный институт, проучился один курс, выступал в студенческой сборной по вольной борьбе. Однажды после соревнований и столкнулся случайно с двумя своими гонителями. Схлопотал первый срок за тяжкие телесные. И пошло-поехало: в зоне «правильные пацаны» заметили, взяли под крыло, на волю вышел уже «с понятием». Но продержался недолго. Опять характер подвёл. Как рассказывает сам Алихан: «Придавил мужчинку».

– Ништяк, дядя Коля, разберёмся, – пытается успокоить «положенца» Князь.

– Разберёмся, разберёмся… – хмуро повторяет Тайга слова осетина, и в это время из спального помещения доносятся громкие вопли с матом. – Это что ещё за цирк? – вскидывает брови Тайга, взглянув на Алихана. – Что за кипиш на болоте? Кумовьёв скликают?!

Князь пулей вылетает из каптёрки и через минуту волочёт за шиворот двух зэков, один из которых не намного уступает ему в размерах.

– Вот они, бакланюги! Погрызлись, кому что по ящику смотреть! Битюг со своими желает по 35-му какой-то боевик, а другим мужикам сексу подавай…

– Будет у них секс, – спокойно обещает Тайга. – Сейчас придут кумовья и всех перетрахают. Вы что, озверели? Орёте на всю зону, как потерпевшие!

– А чё он… – растерянно машет в сторону животастого битюга конопатый мужичонко.

– Всё сказал? – обрывает «смотрящий». – Теперь твоя очередь, Василий. Что, на воле боевиков не хватало? Когда тебя менты раком на капоте под «калашом» держали…

–Это нехороший базар, Тайга, – глухо бурчит Битюг. – Меня раком никто…

– Угу. На всю Расею-матушку твою позу по этому же ящику демонстрировали. Надо было права качать, когда тебя «маски-шоу» враскарячку ставили. А теперь ты уж дай мужикам сеанса нахвататься. Где им ещё голых тёлок поглядеть? На лагерных «петухов» не у всякого поднимается. Пусть расслабляются. Потом с Дуней Кулаковой на «дальняке» поручкаются – проблем меньше будет. И не серди меня, – обрывает Тайга Битюга, не давая тому возразить. – Хорош бакланить. Забыл, как мы неделю без телевизора сидели?

Вокруг ночных посиделок у телевизора между арестантами и начальством идёт вечная борьба. В двадцать два часа оперативный дежурный централизованно обесточивает общежития отрядов, оставляя лишь тусклый ночничок в спальном помещении. Но зверехитрое зэковское племя только ухмыляется в ответ на эти выдумки «начальничков». Свой же брат электрик протягивает по стенам скрытую проводку, которую не обнаружить ни один «пупкарь», как называют контролерский состав – младших инспекторов по надзору. Так что свет «на бараке» есть всегда. Но если при внезапной проверке «хлопнут» арестантов за просмотром «ящика» после отбоя, могут лишить такого удовольствия на неделю, а то и больше.

– Теперь расставляй шахматишки, – говорит Князю Тайга, выставив за дверь неугомонных осуждённых.

– Дядя Коля, а с «лохмачами» что делать? С этим новым «козлом» оборзевшим…

– Ты у меня спрашиваешь? Это я тебя, дорогой, спрашивать должен. Ты за меня на отряде оставался. Лады, лады, только не строй отмазок, – отмахивается старый бродяга от попыток Алихана оправдаться. – Не в тебе дело. Обычные кумовские прокладки. Пробуют отряд на «козлистость». Кинули шакалят «вязаных», теперь будут глядеть со стороны, кто кого загрызёт: мы их или они нас. Свистни какому-нибудь гаврику, чтобы этого Савелкина сюда позвал.

– Не придёт. Он стойку держать будет. Старшина отряда, независимый. С холуями своими может и свалку затеять.

– Да что ты? А вот я не гордый. Пошли.

Старшего дневального тайга и Князь находят среди толпы мужиков в комнате отдыха у телевизора. «Главкозёл», затаив дыхание, наблюдает, как юная китаянка делает эротический массаж курчавому негру.

– Не обкончался ещё? – вежливо шепчет Тайга, наклонившись к уху Савелкина.

– Ты со мной так не базарь. Со своими «торпедами» так базарить будешь.

– Можно и по-другому, – миролюбиво соглашается «смотрящий». – Нежно и в интимной обстановке. Потопали.

– Никуда я не пойду, – резко отвечает старшина.

– Что, бздиловатой конь породы? А ты не боись… В шахматишки сыграем. Или у тебя в шахматишки тямы нету?

Дядя Коля кривит душой. Он прекрасно знает, что у Савелкина в шахматишки «тяма есть». Навёл справки: первый разряд у «козла».

«Козлами» в колонии кличут активистов из числа осуждённых. То есть тех арестантов, которые добровольно помогают администрации. Участвуют в различных самодеятельных организациях, поддерживают порядок, своего же брата «сидельца» учат жить. Это последнее обстоятельство особенно бесит арестантов: сам-то ты кто?! На себя погляди! Зато у «козлов» – власть. Хоть маленькая, а власть, да плюс прикрышка от начальства.

– Ну, пошли, поглядим, – насторожённо соглашается старшина. Поднимается. С ним вместе – и двое его помощников.

– А эти огудины, они тебе ходы подсказывать будут? – кивает Тайга на сопровождающих.

– На игру посмотрят.

– Добре.

Как только Тайга с Савелкиным входят в каптёрку, Князь мгновенно перестревает дорогу «огудинам»:

– Стойте, где стоите!

– Борзеешь, зверь?!

Кулаком в рёбра, лбом в переносицу – и «горилла» медленно сползает на пол по стене.

– Стой, где стоишь! – повторяет Князь, резко обернувшись к другому. Тот, впрочем, ответить не может: его, что называется, «взял на вязы» невесть откуда возникший Битюг, заломив руку и придушив левой сзади за горло.

В каптёрке тем временем обстановка накаляется. Савелкин начинает понимать, что всё идёт не по тому сценарию.

– Где мои ребята?

– За дверьми.

– А ну впусти!

– Слышишь, «лохматый», здесь командую только я.

– Ну и пошёл ты на…

Договорить Савелкин не успевает. Тайга обрушивает на его темя «чифирбак» – огромную литровую кружку. Остатки густого чая и заварка разлетаются в стороны. Тайга повторяет процедуру ещё раз, и ещё, и ещё… Дверь каптёрки приоткрывается, из коридора раздаётся голос:

– Всё в порядке, дядя Коля?

– Для меня – да, – отвечает Тайга.

Дверь закрывается.

Тайга наливает из чайника в кружку воды, потом взбалтывает содержимое – и вместе с «нифелями» выплёскивает в лицо старшине. Тот, застонав, пытается подняться. Тайга приподнимает его за шиворот и швыряет на диван.

– Ну что, сука, оклемался маленько? А теперь сиди и слушай, пока я говорить буду. И не вздумай перебивать! Неприятность получится.

– Ну, гад, я ещё… – шипит Савелкин – и тут же снова получает кружкой, но уже по лицу.

– Я предупреждал, – ровным голосом констатирует Тайга. – Теперь запомни: ты уже труп. Ежели бы меня «гадом» кто на «особняке» назвал или, к примеру, ты при своих холуях, я б тебе грызло вырвал. Зная твою сучью натуру, я и беседую с тобой лоб в лоб. Себе новый срок не схотел накручивать за такую падлу, а поучить тебя так и так надо. Борзеешь, козлиная рожа.

Савелкин молчит.