Макс Аврелий - Моленсоух. История одной индивидуации Страница 10

Вообще пока мы были маленькими, главным домашним ди-джеем была мама, она же и была основным источником дисков. Вкус у мамы был, но ничего кроме пластинок единственной музфирмы в нефирменной стране, фирмы-монополиста в советской индустрии грамзаписи «Мелодия» мама достать не могла. «Мелодия» же в те времена специализировалась на классике, джазе, отечественной эстраде и эстраде стран Варшавского договора. Правда, через какое-то время, в начале восьмидесятых, «Мелодия» стала выпускать самую что ни на есть зарубежную эстраду, но в конце семидесятых с этим было туго. Поэтому до начала благоденственных восьмидесятых, в нашем доме звучали загадочные наречия и голоса соцбратьев и соцсестер Ивицы Шерфези, Вани Стойковича, Карела Гота, Родмилы Караклаич, Марыли Родович и югославской группы «Семеро Молодых», репертуар которой к их крутости состоял из песен на сербскохорватском, русском и английском языках. Была у них сводившая нас с Радиком с ума «Looky-Looky». Глупо было бы, с моей стороны, повзрослев, не разыскать эту пластинку. И когда, тот самый виниловый диск уже был у меня, оказалось, что автором композиции «Looky-Looky» означен некто «Джорджо». Я не знал такого композитора, или исполнителя и решил пока что не заморачиваться на счет этого парня. Но, зачастую ответы на вопросы, которые мы задали однажды, приходят к нам сами, когда нами они уже забыты. Так, однажды, купив диск Джорджио Мародера (Gorgio Moroder) «The Best Of Electronic», это был, как понятно из названия, сборник лучших хитов, я обнаружил на нем ту самую «Looky-Looky». Югославы «7 Mladih» или «Septini Jaunie», попытались снять композицию один к одному, понятно несколько вульгаризировав ее при этом своим провинциализмом и вместо оригинального текста исполнив песню на сербскохорватском. Но через какое-то время я узнал, что едва ли не гениальный Джорджио вовсе не писал этой песни, а сделал диско-аранжировку на известную песню американского народа «looky-looky Yonder Black Betty Yellow Woman's Door Bells», (я нашел ее на сборнике народных песен «Leadbelly»), и слегка укоротил название, оставив два первые слова.

Не без упоения некоторых домочадцев слушалась также всевозможная шлягерная советская эстрада.

Чтобы лучше понять меня, представьте себе ребенка из многодетной семьи, живущего у Бабушки в рабочем поселке, состоящем из десятка бараков, далеко за городом на отшибе посреди степи. Если выйти из барака, то впереди железная дорога, за ней Цементный завод за заводом АВТОТЭП (Автотранспортный экспедиторский поезд), Дистанция, Станция, Бичегорск (о них ниже), ДЭПО, кладбище пассажирских вагонов, отслуживших тепловозов и паровозов. Сзади – степь до самого горизонта, слева – степь и Скотобойня, справа – другая железная дорога и за ней Кирамзавод и еще одно ДЭПО. И где-то там, далеко за всеми этими дорогами и заводами, еще не виданный мной тогда город Есиль. О Бабушке, нашем воспитателе и кормильце, уже говорилось, будет, видимо, сказано и еще. Я вообще уверен, что ее личность неисчерпаема, и точно уж не мне ее вычерпывать и не этим ковшом… Можно ещё добавить, что снаружи Бабушка была обычной колхозницей с верой в коммунистическое будущее страны, в которой она жила, а в душе была христианкой, и где-то в своих комодах хранила иконы. Напоказ она их не выставляла, так как дома первыми преследователями христианства были мои папа и мама. Книг Бабушка не читала, ее культурную жизнь составляли газеты и телевизор по вечерам, после работы. Давно уже выйдя на пенсию, бабушка продолжала работать. В молодости она была маляром, а в старости уборщицей, либо вахтером. Когда родители уезжали на заработки в Боград, Бабушка, как уже говорилось, разрешала нам слушать пластинки, но любимые свои диски родители забирали с собой, и вся музыка сводилась к «Бременским музыкантам» и каким-то совсем уж невнятным персонажам советской эстрады, коих я, слава Богу, не помню. Правда, был еще, конечно же, Бабушкин маленький черно-белый телевизор «Рекорд 312» (советский человек грезил рекордами), но, за исключением передачи «Утренняя Почта», музыка с голубого экрана лилась довольно специфическая. Это были различные гимны, пролетарские рабоче-крестьянские песнопения и детские песни из детских же мультиков и художественных фильмов. Поэтому уже годам к пяти в моей памяти прочно сидели голоса Розы Рымбаевой, Эдуарда Хиля, Софии Ротару, Сергея Захарова и проч. А благодаря «Утренней Почте» к этому пантеону небожителей советской эстрады, добавлялись голоса тогда молодых и модных, Аллы Пугачевой, Михаила Боярского, Сергея Иванова, коллектива Стаса Намина, ВИА: «Голубые гитары», «Чаривни гитары», «Поющие гитары», «Поющие сердца», «Здравствуй Песня», «Лейся Песня», «Самоцветы», «Цветы», «Сябры», «Песняры», «Верные друзья», «Веселые Ребята» и, чуть позднее, прибалтийская волна: Теннис Мяги, Яак Йоала, Анне Вески, Имант Ванзович, Мирдзе Зивере и т. д. Детские песни тоже, конечно, сыграли свою немалую роль в формировании моего музыкального вкуса. Особенно дорогими и любимыми были и остаются песни из фильмов «Красная Шапочка», «Приключения Буратино» и на особом месте фильм Валентина Селиванова по сценарию Сергея Михалкова, «Большое космическое путешествие».

ЕМ: 12. Алексей Рыбников «Голубая планета»

(Большое космическое путешествие).

Он был снят через год после моего рождения, и уже тогда, в раннем детстве, стал моим фетишем. И в музыкальном, и во всех остальных отношениях. Если я думал о своем будущем, то видел его примерно таким, как в этом кино, и примерно, в такой же компании умных смелых, веселых ребят и верных друзей в скафандрах. Наверное, этот фильм, так же, как и индустриальные объекты, вокруг дома, казавшиеся мне не иначе, как инопланетными космодромами, объясняют и мою рано проявившуюся любовь к космосу, космической и электронной музыке. Но только тогда я не знал, что пройдут десятки лет и, слушая эти мелодии, я все так же буду чувствовать себя маленьким инопланетянином, брошенным на планете Земля своими товарищами, которых я так никогда и не смог вспомнить. А эти два корабля, похожих на вертолеты из слоновой кости, на одном из которых, видимо, прилетел я, мне никогда не забыть… Я не знал, что слушая эти песни, я буду воспринимать их, как тот самый Сигнал… Только теперь и сам Сигнал как будто изменился, и реагирую я на него по-другому. Я закрываю глаза и, как тогда, десятилетия назад, стремлюсь всем своим существом приблизиться к своим вертолетам, чтобы разглядеть хотя бы еще одну деталь, которая поможет вспомнить что-то еще, это я делаю и теперь, вернее сейчас, когда пишу эти строки, сижу часами над этой книгой, а из глаз моих льется все та же соленая субстанция… Та же, только с годами, мне стало казаться, что по вкусу она все больше и больше напоминает что-то совершенно иное: «Ты мне веришь, или нет?»[5]

Детства моего чистые глазенки

«Истинно говорю Вам, если не обратитесь и не будете как дети, Не войдете в Царствие Небесное»

Рассказывая историю детства я неминуемо подбираюсь к освещению наиболее запретных в человеческом обществе и преданных табу общественным мнением тем. Начинаю рассказ с твердым убеждением, что детство невинно во всех своих проявлениях, о чем словами Иисуса свидетельствует апостол Матфей, а также, строка из исповедальной песни Саши Лаэртского.

И все-таки почему же с нами, с такими маленькими детишками, происходило все это? Или что-то подобное происходит во всех семьях, где более одного детей-погодок, живущих в одной комнате, и нет фактически никакого надзора за ними? Но даже если и так, то вряд ли это случается так рано.

Не думаю, что нам с Радиком было больше трех лет. Но с тех самых пор, как я себя помню, всегда, когда была такая возможность, мы начинали приставать к сестрам и всегда добивались того, чего хотели. Понятна, в общем, тяга детей друг к другу, и любопытство, вызываемое видом живописной непохожести одних на других. На всех по-разному действует чудовищная природа естества, которая в этом возрасте еще вполне гуманна, но в то же время неумолима в своей железной неотвратимости… Однако, с такой покорностью и готовностью, с какой мы отдавались этой внеземной, а по сути самой что ни на есть земной воле могут отдаваться уже находящиеся в ее власти, уже одержимые ею, грубо говоря, генетически предрасположенные, или кармически инфицированные. Как и все люди, и дети в том числе, мы поступали с необходимостью… Но, о природе этой воли, как и о ней самой, мы, конечно, не догадывались, и даже самый смышленый из нас не смог бы заподозрить во всем этом чего-то худого. Пока, наконец, взрослые не помогли нам… Правда, «помощь» в виде линчевания, порки и позора перед лицом друг друга пришла, когда было уже очень-очень поздно. Хотя, собственно, что произошло? Всего лишь очередной раз мои родители были униженны своею же низостью. Так заканчиваются все воспитательные меры в подобных ситуациях, кода не дети, но сами родители должны держать ответ за то, что происходит с их детьми.