Висенте Бласко - Толедский собор Страница 10

Орловъ смнили прелаты, напоминавшіе скоре домашнихъ птицъ. Посл архіепископовъ въ желзныхъ кольчугахъ потянулся длинный рядъ архіепископовъ, любившихъ роскошь и богатство; ихъ воинственный духъ проявлялся только въ интригахъ; они вели вчные процессы съ городами, съ корпораціями и съ частными лицами, ограждая огромныя богатства, собранныя ихъ предшественниками. Боле щедрые изъ нихъ, какъ напримръ Тгвера, воздвигали дворцы, покровительствовали художникамъ, Греко, Беругвете и другимъ, и такимъ образомъ положили въ Толедо начало возрожденію, представлявшему какъ бы отголосокъ возрожденія итальянскаго. Скупые, какъ напримръ Квирога, сокращали расходы церкви, привыкшей къ роскоши; они становились банкирами королей, одолживали милліоны дукатовъ австрійскимъ монархамъ, которые хотя и владли огромной имперіей, въ предлахъ которой никогда не заходило солнце, но все же нищенствовали, когда запаздывали суда изъ Америки.

Соборъ былъ вполн произведеніемъ своихъ архіепископовъ. Вс они оставили на немъ свой отпечатокъ. Самые сильные духомъ, самые воинственные создали остовъ собора, эту каменную гору и деревянную чащу, составлявшую скелетъ зданія; боле развитые, т, которые жили въ эпоху утонченнаго вкуса, соорудили рзныя ршетки, порталы, представлявшіе настоящее кружево изъ камня, обогатили соборъ картинами и драгоцнными камнями, превратившими ризницу въ хранилище истинныхъ сокровищъ. Постройка гигантскаго собора длилась около трехъ вковъ. Когда сооружены были стны и колонны, готическое искусство находилось въ первобытномъ період своего развитія. Въ теченіе слдующихъ двухъ съ половиною вковъ готика сильно подвинулась впередъ и ходъ ея развитія ясно обозначился въ архитектур собора. Подножія колоннъ были грубой работы, безъ всякихъ украшеній;' колонны устремлялись вверхъ со строгой простотой и своды покоились на капителяхъ готическаго стиля, не достигнувшаго еще цвтистости позднйшей эиохи. Но верхняя часть, построенная двумя вками позже, окна съ ихъ многоцвтными стрльчатыми дугами, свидтельствовали о пышности искусства, достигнувшаго своего апогея.

Въ двухъ концахъ трансцепта ясно намчались успхи архитектуры за т вка, въ теченіе которыхъ сооружался соборъ. Дверь Часовъ, называвшаяся также Праздничной дверью, съ ея первобытной скульптурой, съ ея торжественной холодностью, съ ея тяжеловсными сценами сотворенія міра въ медальон посредин, представляла полную противоположность двери другого конца, такъ называемой Львиной двери, построенной двсти лтъ спустя, радостной и величественной, какъ входъ во дворецъ, уже обнаруживавшей чувственную смлость возрожденія, которая торопилась вытснить строгость христіанской архитектуры: ручка двери была сдлана въ вид голой сирены, свернувшей свой хвостъ.

Соборъ, весь изъ молочно благо камня, привезеннаго изъ каменоломенъ около Толедо, поднимался стройно и цлостно отъ подножія колоннъ до самыхъ сводовъ. Этотъ нжный камень былъ тотъ же, который употреблялся для архитектоническихъ украшеній; другой камень, еще боле нжный, служилъ для постройки сводовъ. Извн контрафорсы и перекидныя арки, брошенныя въ пространство, какъ мосты, были изъ твердаго гранита и составляли какъ бы твердый щитъ, который вка покрыли золотистымъ налетомъ. Щитъ этотъ поддерживалъ и защищалъ воздушность внутреннихъ сооруженій.

Внутри собора представлены были образцы всхъ стилей, процвтавшихъ на полуостров. Самыя старыя двери являли первобытную наивную готику; дверь Прощенія, такъ же какъ Львиная дверь, были яркими образцами цвтущей готики. Арабская архитектура представлена была своими изящными подковообразными кругами въ трифоріум, обходившимъ за главнымъ алтаремъ всю хоровую часть церкви: это было произведеніе Циснероса, который жегъ мусульманскія книги, но ввелъ мавританскій стиль въ христіанскія церкви. Даже стиль барокко представленъ былъ знаменитымъ прорзомъ Тамэ, въ свод за главнымъ алтаремъ.

Въ свободное время отъ занятій Габріэль бродилъ въ собор до вечера. Онъ любилъ заходить за главный алтарь; это было самое темное и самое тихое мсто во всей церкви. Тамъ почивало въ гробницахъ прошлое Испаніи. Въ королевской часовн за дверью, которую оберегали два подбоченившихся каменныхъ воина, кастильскіе монархи спали въ своихъ могилахъ, на которыхъ стояли въ молитвенныхъ позахъ статуи въ золотыхъ доспхахъ.

Семинаристъ любилъ останавливаться также передъ часовней Сантъ Яго и смотрть во внутрь черезъ ршетки трехъ стрльчатыхъ сводовъ. Въ глубин, святой въ одежд странника, поднявъ въ рук мечъ, топталъ нечестивцевъ копытами своей лошади. Большія раковины и красные щиты, украшенные серебряными полумсяцами, покрывали блыя стны до верха. Отецъ Габріэля считалъ эту часовню своею собственностью. Это была, по его словамъ, часовня семейства Луна и, какъ надъ нимъ ни смялись, онъ всетаки врилъ, что конетабль донъ Альваро и супруга его донья Хуана Пиментель, лежавшіе въ своихъ монументальныхъ гробницахъ, его славные предки. На гробниц супруги стояли въ углахъ четыре колнопреклоненныхъ монаха изъ чернаго мрамора, и созерцали благородную даму, лежавшую на мавзоле. А. гробница несчасгнаго кастильскаго конетабля охранялась четырьмя рыцарями Сантъ Яго, которые, завернувшись въ орлеанскіе плащи, стерегли своего начальника, погребеннаго съ отрубленной головой въ каменной гробниц готической формы. Габріэль вспоминалъ о томъ, что отецъ его разсказывалъ про статую донъ Альваро; когда-то статуя эта была бронзовая и когда въ часовн служили обдню, то въ минуту дароприношенія статуя приводилась въ движеніе посредствомъ скрытой пружины; она подымалась и стояла на колняхъ до конца службы. По однимъ свдніямъ Изабелла Кастильская потребовала уничтоженія этого театральнаго эффекта, нарушавшаго благоговніе молящихся; по словамъ другихъ, автоматъ былъ разбитъ взбунтовавшимися солдатами, врагами конетабля. Снаружи часовня Луна со своими большими укрпленными башнями походила на крпость, отдленную отъ собора.

Но хотя родители Габріэля считали эту часовню своею, все же его боле привлекала часовня святого Идлефонсо, гд находилась гробница кардинала Альборноза. Изъ всего прошлаго собора Габріэля боле всего восхищала романтическая фигура этого воинствующаго прелата, любителя литературы, испанца по рожденію, итальянца по своимъ побдамъ. Кардиналъ почивалъ въ богатой мраморной гробниц, которой года придали особый блескъ и янтарную мягкость. Невидимая рука вковъ, стирая лицо лежащей фигуры, сплюснула носъ, что придало воинственному архіепископу выраженіе монгольской жестокости. Четыре льва оберегали его прахъ. Все въ этомъ человк было необычайно, даже его смерть. Его трупъ, привезенный изъ Италіи въ Испанію при пніи молитвъ, несли на плечахъ цлыя толпы: он сбжались за индульгенціями, общанными папой. Это возвращеніе умершаго на родину длилось нсколько мсяцевъ: добрый кардиналъ подвигался медленно, переносимый изъ церкви въ церковь; передъ нимъ несли Распятіе, украшающее еще теперь его часовню, и онъ разливалъ на колнопреклоненныя толпы ароматы своего набальзамированнаго тла. Для дона Хиля дель Альборнозъ ничто не было невозможнымъ. Онъ являлъ собой какъ бы мечъ апостола, вернувшійся въ міръ, чтобы вновь насадить вру. Спасаясь отъ дона Педро Жестокаго, онъ укрылся въ Авиньон вмст съ другими, боле знаменитыми бглецами. Тамъ тогда жили папы, изгнанные изъ Рима народомъ, который въ своемъ средневковомъ бреду мечталъ возстановить по зову Ріенци древнюю консульскую республику. Но дону Хилю не могла прійтись по душ жизнь при веселомъ провансальскомъ двор. Онъ носилъ подъ рясой кольчугу, какъ полагалось толедскому архіепископу и за неимніемъ мавровъ, жаждалъ сразиться съ еретиками. Онъ отправился въ Италію съ порученіемъ собрать тамъ приверженцевъ церкви и принять начальство надъ ними. Его войско составилось изъ европейскихъ искателей приключеній и изъ итальянскихъ бандитовъ; онъ опустошилъ много деревень, истребилъ много городовъ отъ имени своего повелителя папы и вскор авиньонскіе изгнанники смогли вновь утвердиться на римскомъ престол. Посл этихъ походовъ, которые вернули папамъ половину Италіи, кардиналъ разбогатлъ какъ король и основалъ въ Болонь знаменитую "испанскую коллегію". Папа, знавшій о его грабительскихъ набгахъ, потребовалъ отъ него счетовъ. Тогда гордый донъ Хиль предсталъ передъ папой съ повозкой, нагруженный ключами и замками.

– Это ключи отъ городовъ и крпостей, которые я покорилъ папской власти,- надменно сказалъ онъ.- Вотъ мои счета.

Габріэль относился къ кардиналу Альборнозо съ тмъ восторгомъ, который люди слабой воли часто питаютъ къ военной доблести. Ему было особенно отрадно, что такая гордость духа и такая храбрость проявились именно у служителя церкви:

"Если бы въ нашъ маловрный вкъ,- думалъ онъ,- нашлись такіе люди, они подняли бы католичество на прежнюю высоту!"