Небо - Ольга Дмитриевна Малковица Страница 10

Ах, о чем это я. Да: изящество черт светящих на меня сквозь зеркало поражает. Что-то резкое в изгибах, до безобразия правильное лицо и колючие, словно майское сено, глаза.

Мне известно давно то, о чем все думают.

Все думают о Дориане Грее. Все боятся, что однажды все мерзкое в душе вдруг перевесит хорошее и всем, абсолютно всем это станет заметно. Никто не боится быть плохим, все только боятся, что заметят, если такими стать. А кто заметит? Сотня таких же, кто изо дня в день так же трясется от страха? Да позвольте, это же смешно! Вот так и живут.

Смотрят в зеркало и боятся увидеть там всю гниль, что тщательно накрыта сверху бархатом добрых слов, пряжей мечты и тонкой паутинкой хороших намерений. Я не боюсь этого, потому что лишь один я знаю, теория Дориана Грея не работает.

Моя жизнь скорее смахивает на жизнь монаха. Только я монах своего ордена и у меня другие догмы, а точнее одна – никаких догм нет. Вот и все.

Когда-то кто-то придумал впрыскивать во фрукты, овощи и ягоды какую-то дрянь, чтобы внешне они казались спелыми и вкусными. Да, на вид такая ягода кажется сладкой, вкусной, манящей, но стоит откусить кусочек и внутри либо изуродованное семя, либо гниль, а может еще просто несъедобная зелень. Так же и я тот самый фрукт, та самая ягода. Каждый день я делаю себя соответствующей стандартам потребителя. Смотря на него сверху вниз, я дарю ему то, чего он так жаждет: я дарю ему труп. Только он об этом не знает. Как часто от этого мне становится смешно. Каждый раз, когда я вижу звериные глаза, что-то внутри начинает душить мое горло. Такие высокодуховные, развитые и вместе с тем недостойные жить. Они не знают, с кем имеют дело. Не знают даже, что нужно жалеть себя, а не ту, что по своей воле дарит этому слепому и глухому миру себя. У мертвого есть всё. У мертвого есть власть, ибо, нет чувств. Сложные перипетии не мешают ему царить и властвовать в мире людей. Люди так эмоциональны, плаксивы, нетерпеливы и слабы. Трупы довольны, улыбчивы и просты. Но не думайте, что они любят вас. Нет, они ненавидят все то, чем ты дышишь. Твою жизнь, эмоции, боль, страхи, смех. Именно поэтому труп дарит тебе себя. Прикоснувшись к нему однажды, ты уже никогда не станешь прежним. Ведь какая низость обладать тем, кого жалеешь, и кто в тайне презирает тебя. Таковой стала смерть, так покинула жизнь. И всё стало дозволено.

Город смеялся. По крайней мере, нам так виделось. Когда шел снег, было весело, мы представляли себе что это маленькие мухи, съевшие белую краску. Люди бродили по улицам и не знали об этом. Люди вообще ничего не знали.

Каждый горожанин, словно муравей, тащил в свой дом провизию, уныние и голову полную проблем. Куда пойти? Что одеть? Что съесть? Когда спать? Многое полнит сердца людей, но малое в них задерживается. Тут каждый ловит свой кайф. Кому-то нравятся длительные истерики, кому-то чувствовать себя жертвой. Наверняка каждому известен хоть один такой человек. Вот ты видишь его каждый день, как он бездействует, чтобы как-либо изменить свою жуткую жизнь. Да уж, бездействие – худший способ чтобы не жить.

В городе вообще много людей. Много мнений. Даже смешно. Каких еще мнений? Сгустки тяжелых мыслей заполняют пространство. Достаточно ткнуть пальцем в толпу, и ты найдешь сотни единственных в своем роде мнений, ничем не примечательных и суетных.

В больших домах-коробках, в тесных комнатах, люди ютятся, чувствуя себя в безопасности вовсе не подозревая, что вечно живут в страхе, страхе однажды взглянуть в собственные глаза и понять, что вовсе и не жили, не живут и не будут, а мы больше не боимся.

Глава 12

Руки.

Люди рассматривают друг друга, останавливаются глазами на интересующих их деталях. Часто, это просто черты лица: глаза, губы или прелести тела, иногда особенности: родинки, веснушки, а иногда и уродство: шрамы, бородавки, впадины, увечья.

Что будет если взглянуть на руки? Никогда не смотрите на вены. По ним течет сама смерть. Все думают что жизнь, но на самом деле это смерть. Смерть, закупоренная в нашем теле, словно злой дух в волшебном сосуде. Стоит только выпустить ее острым лезвием ножа или бритвы и вот, она уже на свободе. Нет ничего прекрасней свободной смерти. Она кружит, пьянит, дарит покой, скрашивая его капелькой разноцветной боли. Знаете, почему там не может быть жизни? Все очень просто. Человеческое сердце переносит тысячу бед, волнений и все они сопровождаются ударами, как тиканьем часов. Кровь, наполненная горем, мчится по венам, счастливая же кровь бурлит в наших жилах и делает нас сильнее, чем мы думаем.

Иногда страшно взглянуть на чьи-то руки. Что в них? Я взглянула на руки Силы. Худые, бледные, обескровленные, а ведь в них когда-то вместе со смертью текла и жизнь, теперь лишь яды. Когда-то в этих руках была мечта. Кто знает, что это была за мечта. Теперь в них только я. Сила говорит, что я и есть его мечта и что всегда была ею.

А что мои руки? Тонкая кожа, синие и зеленые вены. Что могло бы быть с ними? Что могло бы принадлежать им? Они могли бы убаюкать прекрасного ребенка, а может сжать чью-то шею до хруста. Они могли бы обнять и ударить, согреть и оцарапать, танцевать и кружиться, но они лишь неумело болтаются на моем костюме. Я давно не могу смотреть на них. Испещренные тысячью точек, безобразно изящные ни смотря ни на что, они пугают меня. Они словно ведут меня по дороге раньше мне неведомой. Страшно и в то же время так прекрасно доверить себя им.

Глава 13

Любовь.

И снова я была заперта в комнате без окон, дверей, в комнате, где казалось кроме меня никто и не поместится, но был еще ты. Твои объятья давили, душили, словно ты и есть сама смерть. Что осталось? – Ничего. Глядя в окно я вижу свет фонарей, их отражение напоминает кресты, слабое мерцание наших жизней. Кажется, что не осталось больше ничего, только страх и молчание. Шаг в неизвестность. Как хочется и не хочется одновременно вновь ожить. Вновь парить и знать: ты здесь, но кто-то медленно выкачивает из