Андрей Бычков - Нано и порно Страница 11

«Твой звонок свяжет руки террористам! Телефон доверия ФСБ …»

Напротив плаката в автомобиле с затемненными стеклами неподвижно сидел господин в белой рубашке и черном галстуке. Его глаза скрывали солнцезащитные очки. Господин несомненно наблюдал за Тимофеевым.

– За со-рок се-емь! – страдальчески пролетело за спиной.

В клуб Тимофеев попал уже ближе к вечеру и долго не мог сосредоточиться. То все не шел из головы прыщавый продавец пиццы. Потом долго не отпускали образы метрополитена. Пролетело несколько почти одинаковых женщин с маленькими ушными наушниками. Они сидели в ряд напротив Тимофеева и он почему-то все никак не мог их сосчитать, в конце концов получилось пять. Пролетели еще какие-то накокоиненные молодые люди, они держали в руках оранжад. Пролетел наконец и тот огромного роста идиот с плоскими, вдавленными в лицо глазами…

«А ведь когда-то я ездил на метро, чтобы просто побыть среди людей», – подумал Тимофеев.

Он уже переходил на другую ветку и входил в другой вагон. Но стоило ему усесться на освободившееся место, как над ним нависла девушка с огромной ноздрей. Ноздря была левая.

Наконец Тимофеев сосредоточился и возвратился в зал, где разговор уже откровенно зашел о смерти. На сцену лез какой-то маленький плюгавенький господин с монгольской мордой и с огромными, как у таракана, усами. Его пытались стащить. Но в результате стаскивали лишь пиджак, вывертывая его наизнанку, пиджак словно бы раздваивался и неожиданно получалось два: один – по-прежнему черный и строгий, а другой, с подкладки, – оранжевый. С ловкостью фокусника господин однако вставлялся вместе с подкладкой обратно в черный пиджак, обманывая таким неожиданным маневром своих преследователей и освобождаясь от их захватов. И вот уже, как ни в чем не бывало, представал перед публикой. По его возбужденному, не остывшему еще от борьбы, лицу, струились капельки пота.

– К топор-ру-у! – неожиданно тонким голосом завопил господин.

Зал мгновенно затих. И даже те, кто пытались захватить господина и не пустить его на сцену, как-то почтительно отступили. Трусцой они побежали на свои места. Зал заскрипел сидениями. Усаживались поудобнее.

– Да-с, не надо расстреливать, – неожиданно заплакал господин. – А надо рубить! Да-с, рубить!

В воцарившейся паузе – когда застигнутые столь неожиданно прекрасным началом, слушатели были буквально потрясены и застыли в самых неожиданных позах: кто с пальцем в носу, кто слегка приподняв и так еще и не успев опустить на стул свою почтенную жопу, кто по-лошадиному закидывая колено на колено, а одна дама, так и просто вытягивая суховатую обнаженную спину (впрочем она всегда боялась прилипнуть к спинке стула), – в воцарившейся паузе оратор достал огромный звездно-полосатый платок и с удовлетворением высморкался.

– Да-с, именно рубить! – спрятал он платок обратно в карман. – И я вам сейчас объясню, в чем преимущества рубки. Во-первых, рубка гораздо дешевле, и в условиях полного упадка экономики нашей страны мы сэкономим на порохе. А во-вторых, непосредственный контакт с телами врагов сплотит нацию гораздо теснее, чем, например, пулеметные очереди, поражающие врага на расстоянии. Невидимо несущиеся пули – это слишком уж эфемерная реальность. Это рудимент прошлых столетий. В нашем же виртуальном мире нам нужен непосредственный контакт. Господа, нам нужна реа-а-льная рубка!

– Но можно же расстреливать и в упор, – заворчал тут один из тех господ, что пытались показательно стащить оратора со сцены.

– Да, но в упор – это все равно значит быть разделенным с врагом хотя бы на длину ствола.

– Но можно же и укоротить стволы.

– Все равно вы не приблизитесь меньше, чем на размер пули.

– А так вы будете разделены на расстояние топорища!

– Но зато топорище приводится в движение мускулами вашей руки, а в случае расстрела вы просто нажимаете на спусковой крючок.

– Но ведь пальцем же нажимаете. Что, палец, не рука?

– Но основное-то действие производят пороховые газы!

– Так это же гораздо эффективнее! Ведь можно расстреливать сразу целое множество за раз!

Тут со своего стула поднялась та самая дама с обнаженной спиной, так, что сидящие сзади, заглядывая в глубокий вырез ее платья, даже восхищенно зашептались. Блистая слегка вспотевшей спиной, дама решительно вмешалась в дискуссию.

– А зачем нам зараз? Когда можно много-много раз!

– Правильно! – подхватил оратор. – Не даром же учит русская пословица – лучше много раз по разу, чем ни разу много раз.

– Верно, – пробасило из угла. – Небось, топоров еще хватит.

– И потом, господа, согласитесь, – оратор вдруг радостно заулыбался, – что рубить – это гораздо приятнее.

– И эффектнее! – закончила дама с обнаженной спиной.

На этом в дискуссии объявили перерыв.

Опережая многих и многих, Тимофеев ринулся в буфет.

«Опять промолчал, мудак… Идиоты, и что они все про казни да про казни…» – укорял он себя, пробегая мимо бильярдной, где на зеленом сукне под яркой квадратной лампой невозмутимо покоились шары.

– Водки? – испуганно улыбнулась официантка огромности налетающего мужчины; вероятно у Тимофеева был такой вид, словно бы он и в самом деле только что кого-то зарубил.

– А чего-нибудь покрепче нету? Спирту, например?

– Спирту? – девушка даже не смогла от удивления закрыть рот. – Н-на бавает. Есть зато виски, сорок восемь градусов.

– Американский?

– Да.

– Но это же, извините за выражение… гадость!

– Ну почему? Некоторым нравится, – настороженно оглядываясь, ответила официантка.

– Ладно, – поморщился Тимофеев, – давайте виски. Но только с огурцом. Огурцы – то хоть русские?

– Суздальские. Вам с соленым?

Тимофеев с минуту подумал и сказал:

– Нет, давайте со свежим.

Закинув в себя сто пятьдесят и закусив их суздальским огурцом, он наконец расслабился, как-то блаженно сам в себе осел.

В буфет уже натекала толпа. Дама с обнаженной спиной мягко, по-кошачьи, улыбалась оратору. Тот вел ее под руку и иногда невзначай отклонялся назад, чтобы незаметно скользнуть взглядом вниз по ее обнаженной спине. Пока по неосторожности не столкнулся лбами с одним из тех господ, что пытались стянуть его со сцены. Тот тоже пытался кое-куда заглянуть. После сего нечаянного столкновения оба оратора, однако, вежливо друг перед другом раскланялись.

Тимофеев взял еще сто. А потом и еще сто пятьдесят. Наконец прозвенел звонок. Тимофеев вышел вроде бы в ту же самую дверь, но неожиданно сам для себя попал в совершенно другой зал.

Здесь находились совсем другие господа. Тонкие, с тонкими европейскими лицами в тонких узких очках и с проницательными взглядами, внимательно оглядывающими тех, кто случайно оказался рядом. Казалось, что они хранят какую-то тайну. Тимофеев, конечно же, никакой тайны не знал, о чем было легко догадаться по его слегка расплывшейся морде. Четыреста граммов виски подействовали на него расслабляющее, и он добродушно улыбался окружавшим его со всех сторон лицам с настороженными взглядами в узких модных очках.

– А он прошел фейс контрол? – спросила своего спутника маленькая задрапированная по самое горло брюнетка.

– Не уверен, – тихо ответил ей спутник, такой же маленький задрапированный брюнет, с аккуратно задрапированной лысиной. – Думаю, нам лучше сесть подальше, а то мало ли что.

Рассаживались, зал как-то тихо и даже вкрадчиво шуршал. Здесь рассаживались по-другому, деликатно и, стараясь не наступить друг другу на ногу. Тимофеев же, как на зло, сел так, что кресло под ним затрещало и чуть не развалилось. По рядам шепотком понеслось: «идиот», «скотина», «медведь», «и как он только попал сюда?», «животное». Наконец, шепоток замолк. И из угла осторожно заиграли классику. На черном блестящем, хотя и слегка потертом по краям рояле бессмертной фирмы «Стейнвей» заиграли в четыре руки бессмертного Шумана.

«Только вот почему в четыре? – подумал, было, Тимофеев и зевнул. – Да, потому, что так можно сыграть его в два раза быстрее».

Наконец, бессмертная пьеса закончилась и на сцену из люка вылезла маленькая сухонькая старушка. Она затрясла своими благородными седыми буклями с фиолетовым оттенком и вдруг неожиданно стальным голосом заорала в микрофон:

– Они не пройдут!

– Но пасаран! – подхватили тут со всех сторон.

Сидящие рядом внимательно взглянули на Тимофеева.

Но Тимофеев и сам закричал:

– Но пасаран!

Хотя все же и успел подумать про себя:

«Похоже, я совсем уже ебнулся».

Старушка же, сверкая глазами и почти засовывая грушу микрофона в свой маленький узенький рот, уже давилась и косила на весь зал:

– Сталин – это великое зло-о-о-о!!!

«О-о-оо!» налетало на Тимофеева, и он уже и сам давился и косил, хотя и где-то на глубине души своей все же пытался присесть за камнем и освободить желудок…

– Ну, как виски, подействовало? – полюбопытствовала официантка, когда Тимофеев, запыхавшись, снова вбежал в буфет.