Алексей Шепелев - Maxximum Exxtremum Страница 11

Когда она подходила сдавать, уронила свой пакетик — я кинулся помогать ей собирать то, что оттуда вывалилось — среди прочего там оказались диски популярных у продвинутой молодёжи Portishead, Tricky и Moby, а также кассета «Дубового гая», которую я испросил послушать. Она спросила, нет ли у меня нового «Корна» — мы решили продолжить разговор о музыке после занятий — у меня был урок в 7-м классе (за ту практику), а у неё физ-ра.

Встретились на том же месте. Я стоял одиноко, отягощаясь некурением, а она насосилась у своего окна, окружённая сворой симпатичных в общем-то девочек и мальчиков. Я наблюдал: у неё сломалась заколочка, которой она закалывала чёлочку, и её толстоватая подружка, а потом пара пацанов пытались её сделать, но безуспешно, она что-то им сказала, распрощалась, отделилась и направилась ко мне. Умная девочка — у нас таких мало. Я взял из её руки заколку, согнул её о подоконник, исправив, и протянул ей. Она сказала спасибо, и мы пошли на выход.

О музыке продолжили за пивом на лавочке на Кольце. Она сказала, что ей «наиболее нравится» песня «A.D.I.D.A.S» (как мило! намёк (?) понял!), и что она слышала, что Репа играет в «какой-то совсем ебанутой команде», но никогда ничего их не слышала. Я ненавязчиво объяснил, что в принципе я эту шаражку и возглавляю, а ещё мы, «ОЗ», занимаемся литературой и акционизмом (она закивала в знак того, что и об этом слышала), а я единолично пишу так называемые «стихи» и даже иногда прозу. Она сказала, что есть вот такой тамбовский поэт Алексей Долгов, очень классный, ему 26 лет, она его знает и он меня знает по газетным публикациям и мечтает познакомиться. А вообще её кумиры — она с гордостью и трепетом вытащила фотографии — небезызвестные «Беллбой» и «Нервный борщ» — «Знаешь их?». Я сказал, что в принципе знаю, но это мне ничего не даёт и вообще они все классные конечно ребяты, но мы, «ОЗ», между прочим гениальны, а это совсем другой вопрос!.. И вообще ты наверно считаешь, что Моуби с «Морчеебой» — это то же самое, что и Трики с «Портисхедом» — на самом же деле первые двое в отличие от вторых — «пошли они в гумно» (знаешь что это?). И ваще ваш общекольцовский Дельфин — чисто подростковый кайф. Она, конечно, обиделась, а я пожалел и стал заглаживать конфликт рассказом о выступлениях «Корна» и раннего «Беллбоя» в стиле «найди десять отличий».

Я проводил её на остановку. Подъехал её автобус — она уходила, медлила — я не поцеловал её, нет — ведь «совсем маленькая» — только посмотрел в глаза под модной шапочкой — она чуть ниже меня — и понял, что влюбился — так оно и бывает. Сказал, что очень рад, что познакомился с ней. Она ответила, что ей тоже очень интересно было со мной общаться.

Продолжение 27.

Потом решили пойти купить курить — девочки курили одну за одной — сие, видимо, было большим достижением для них. Это ничего — значит, скоро начнут и выпивать…

Они пошли в «Легенду», а я расположился на Кольце на лавочке. Всё на той же! Тут подошли знакомиться ещё две девочки — из той же серии — они их знают. Я был доволен, но не очень. Тут подошла Наташа — самая длинная и взрослая, непростительно откровенные ляжки, выгодно ограниченные снизу мартинсами, а сверху мини-юбкой… Вот эта точно ебётся — подумал я словами Репы или Санича, или другого «нормального чувака». Она положила сзади руки мне на плечи, отбирая пиво. В этот момент мне свистнул Санич — они с Зельцером выходили из-за угла дома, где расположен тот самый сортир. Я махнул им — Санич что-то говорил Зельцеру, показывая на меня, они стояли, рассматривая нас и переговариваясь-посмеиваясь.

Я купил полторашку пива и мы опять вернулись на Кольцо. Здесь снова были замечены Санич с Зельцером, идущие в сортир. Даже удалось перекинуться с ними парочкой слов.

— Ты что же, сыночек, — ты же в гавно!

— Насосня! Уть-оть! — я подчаливал протезной походкой, лицо моё непроизвольно расплывалось в пьяной улыбке, превращавшей его в самодовольную личину.

— Твои мохнушечки ушли вон с каким-то толстым поебасиком, а ты с кем сидишь?! Посмотри вот, — обратился он к Зельцеру как к свидетелю моего падения, — Великий Русский Писатель, а занимается — хуйнёй.

Зельцер несколько дебильно и вроде как сочувственно хмыкнула, потупив глазки, — как будто маленькой девочке показывали нечто не совсем приличное.

— Пошёл на хуй, — сказал я голосом О’Фролова и поспешил к своим девочкам, на ходу бегло припоминая сколько усилий мне уже пришлось приложить… приложить… приложиться?..

20.

Даже забыл, что и кто меня дома ожидает! Уже третий день в гостях у нас с ОФ находится мой братец Серж со своим другом Коляном, с которым они живут в одной комнате в общаге тех. ун-та. (Он крайне редко бывает у меня в гостях, поскольку общих тем для общения у нас не осталось — как только он вышел из-под контроля моего природного магнетизма, превратился в обычного гопа, жрущего водку с себе подобными под нескончаемые звуки русского шансона). С начавшим поддавать ОФ они нашли поразительно общий язык: распитие продолжается день и ночь (Колян с братецем как сельповина, гопы и люди общажные, оказалось, пьют намного больше нас убогих), пошлейшие пьянейшие байки и приколы, жрать совсем нечего, всё заблёвано, из радио орёт попса и все довольны. С тяжёлым сердцем я побрёл домой, в глубине души надеясь, что гости нас уже покинули — уж ни денег, ни еды, ни какого-то разнообразия в разговорах и занятиях — пора бы уж расплетаться — к тому же Дядюшка дед может нагрянуть!..

Зайдя домой, я обомлел: О. Фролов с до половины лысым намыленным и окровавленным черепом сидит посреди комнаты на стуле, нагнувшись над переполненным смрадным тазом, эти два кекса с ножницами и бритвой (между прочим, моей) застыли в его обслуживании, а тут же стоящий дядь Володя (тоже в сранину, как и все остальные) руководит процессом: «Вот где, блядь, брей, хуль ты по сухому!..» Они было обратили внимание на меня, но клиент сказал: «Пошёл он на хуй, наливай!» — Колян разлил на четверых самогон, они опрокинули и с обновлёнными силами принялись продолжать изображать цырульню. Кругом был неописуемый бардак, особенно на столе. Я, конечно, хотел есть…

Поскольку таз был задействован, пришлось выйти в туалет. Хотел уж слинять от них, но привлекли душераздирающие вопли Видоплясова — смотрю в окно: братец набрал в рот одеколону (мой «Тройной») и прыснул Воробьянинову на плоский череп. «Не делайте так, ребята, никогда!..» — зарыдал клиент, скорчившись, вцепившись руками в черепную коробочку. Колян изрядно набрал в рот «Тройного», что-то поперхнулся и был таков. «Блять, плюй! — орал ОФ, — ты что, пить сюда пришёл?! Дай сюда!» Флакон пошёл по кругу, запивали мутным рассолом.

Я пошёл прочь. Ходил по улицам кругами, поражаясь, проклиная и размышляя. Зашёл в рыгаловку на автовокзале, на последние гроши взял кружку пива и беляш. Неспешно употребил и опять ходить — какая гадость! — а ещё хотел Инночку пригласить к себе!

Вернулся когда уж стемнело. Света не было, дверь нараспашку — я подумал, что наверное спят одурманенные, а того и гляди вообще порезались — было уже два жёстких конфликта на почве музыки: ОФ пытался им втереть «для общего развития» попсовый по его представлениям Limp Bizkit, а на другой день забыл об этом и воспроизвёл то же самое! — зашёл: дома вообще никого не оказалось. Я поставил чайник, вытер всё со стола и сел в кресло, разложив пред собой пачку тетрадей, которые нужно было проверить к завтрешнему дню. Настроения никакого — мерзкое стеснение самопринуждения — наверно антивдохновенье — я включил Yat-Kha и начал прибарахтывать вкруг по комнате, ладонью имитируя варган и утробно подпевая “увая-вая-вая-уваяяя!” Чуть зарядившись, я схватился за верхнюю в стопке тетрадку и тут же отбросил её будто током ударило — «ТЕТРАДЬ для работ по литературе ученика… школы… Шепелёва Алексея»! Вот и съехала — а ты чего ожидал?! Открыл — почерк не мой, 29-я шк., 7-й “Б”. Совпаденье, гм. Чем корявей почерк, тем неординарней человек, подумал я, так же как и с танцем — так что «вживую» и писателя, и рок-музыканта можно узнать как милого — по одной походке!..

Я заварил чай, ещё кружочек прошаманил — почему-то задирая одну ногу назад наподобие как в упражнении “ласточка”, только касаясь ступнёй спины — сел за тетради и тут послышался стук в дверь.

Это были, слава богу, Саша и Саша, уже пьяные и с самогоном — ходили на точку. Они смеялись. Увидев тетради — ещё больше. «Я же говорю: совсем ёбнулся! — Услужливо сделал пояснения для Саши обнаживший исцарапанную лысину. И для меня: — Мы уж минут десять за тобой в окно наблюдаем!»

Мне припомнилась запись в дневнике гениального Хармса: что делает человек, когда остаётся один… Я то же:

я с самим собой —

я и есть я

когда я являюсь собой

я знаю что являюсь собой