Тонино Бенаквиста - Укусы рассвета Страница 11

— Мы забыли про чаевые. Вы не помните, как звали ту девушку?

— Нет. Но вот что я скажу вашему приятелю: она вовсе не выглядела шлюхой.

— Он когда-нибудь рассчитывался с вами чеком? Или кредитной карточкой?

— Только наличными. Мы здесь карточек не принимаем.

— О'кей! Мы вам очень благодарны, — сказал Этьен, сунув деньги ему в руку.

Я встал, слизывая с губ последние капли бурбона, и вышел через вертящиеся, как в вестернах, дверцы; Этьен, задержавшись в зале, перекинулся еще парой слов с барменом и догнал меня.

— Что ты ему сказал?

— Самое главное. Что у нас найдутся еще чаевые в том же роде, если он будет так любезен звякнуть, когда здесь нарисуется Джордан.

— Звякнуть куда?

— Угадай с трех раз, дурачок! В «1001», конечно, а уж Жан-Марк сообразит, как за ним проследить. А теперь я, с твоего разрешения, линяю; делим территорию так я иду на улицу Фонтен, ты — куда хочешь, я звоню Жан-Марку часа в два, и ты тоже, если нароешь какую-нибудь информацию.

Мне ужасно хочется спросить его, где он научился этому трюку с деньгами. Но сейчас не время. На прощание Этьен протягивает мне руку, но как-то странно, ладонью кверху. Я не могу понять, чего он хочет.

— Три, — говорит он, поднимая ворот куртки. Тяжело вздохнув, я вынимаю три бумажки по пятьсот франков. Да, друзья познаются в беде.

Я спускаюсь по улице Реомюра к площади Центрального рынка. Где же ты, где, мой Бертран? По привычке думаю о нашем «почтовом ящике» на площади Вогезов. Я придумал эту штуку на тот случай, когда мы расходились по своим личным делам.

Ведь у нас с Бертраном не было в Париже никакого настоящего пристанища, вот мы и оставляли друг другу записочки в отверстии на дорожном указателе с «кирпичом» типа: «Кафе мэрии, 17 часов, четверг». Вполне эффективная система; правда, потом мы сменили ее на Жан-Марка и его «1001».

Но сегодня вечером меня охватила ностальгическая тоска. Уже. Я против воли представляю себе жуткие картины: мрачная сырая камера; Бертран получает удар сапогом всякий раз, как обругает охранника; Бертран пытается отнять хлебную корку у крысы, которая оказалась проворнее его… Не знаю, так ли это, но в одном я абсолютно уверен: наш похититель не солгал, произнеся ночью ту загадочную фразу: «Все, что я говорю, правда, но это не вся правда».

Площадь Центрального рынка. Жан-Марк обзвонил некоторых своих коллег. Один из них тут же вспомнил Джордана. Все-таки мне хоть в чем-то да повезло: вместо оригинала Джордана я вполне мог нарваться на незаметного шатена, мирно потягивающего пиво из кружки. Мне повезло и в том, что я имел выход на серьезных физиономистов, настоящих профи. Чего еще можно желать в такой ситуации?!

Мне нравятся эти ребята, я уж точно предпочитаю их простым вышибалам. Физиономист не должен играть мускулами и владеть приемами дзюдо. Физиономисту платят за его наблюдательность, нюх и память. Именно физиономист решает, кого можно впустить, а кого нельзя, тем самым устанавливая негласный этикет своего заведения. Он должен с первого взгляда определить социальную группу, этническую принадлежность, семейное положение и пол клиента, выбрав из тех четырех-пяти полов, которыми богат род человеческий. Он вполне может оставить на улице какую-нибудь важную шишку, несмотря на толстый бумажник, и впустить обыкновенного парня, который явился под ручку с раскрасавицей. Может принять троицу негров без гроша в кармане и дать от ворот поворот многообещающему актеру, если тот обладает скверной привычкой «разнюхиваться» в туалете. Он держит в памяти лица всех, кто приходит, — и тех, что допущены внутрь, и тех, кому вход сюда заказан. Как-то ночью Жан-Марк попытался обрисовать мне идеальный состав посетителей: 40 % постоянных клиентов, 10 % девиц, которые являются целой компанией, 20 % представителей разных этнических групп, 10 % страстных любителей и любительниц танцев, 10 % известных людей, включая залетных богачей и, кроме того, закоренелых тусовщиков и признанных полуночников вроде нас, ибо они тоже — часть общей картины. Ну и еще 10 % не поддающихся классификации, бывают и такие. Вначале нас с Бертраном часто выставляли за порог, и мы громко возмущались несправедливостью и произволом. Пара неприкаянных холостяков, шарящих по карманам в поисках монеты, — именно таких и следует отшивать сразу и надолго. Вход в солидное заведение может быть привилегией или случайной удачей, а вот разжалобить физиономиста удается крайне редко.

В самом сердце квартала Центрального рынка, недалеко от Форума, есть улица Ломбардцев. Можно начать с нее, там имеется не меньше полудюжины заведений, где подают «Кровавую Мэри».

Например, «Банана» с барменом по прозвищу Гро-Жако. Мы познакомились с ним на вечеринке, которую один шикарный журнал мод устроил в честь выхода пилотного номера, сняв для этой цели «Банану». На первом этаже расположен ресторан: фотографии Элвиса и Роберта Мичема, чизбургеры на заказ, с луком колечками и прочими техасско-мексиканскими фокусами, по сто франков за штуку, — подумать только, что это издавна было едой бедняков! Снизу доносится рок. Это играют мальчишки в подземном гараже; они репетируют «I can't get no» в ожидании того дня, когда смогут выпустить собственный альбом. Я замечаю Гро-Жако, нагруженного пивными кружками и кукурузными чипсами, которые при виде меня он едва не роняет на пол.

— Ты очень кстати, Антуан, я тут попал в переплет…

— Что случилось?

— Прямо не знаю, как и быть: мне велено найти одного типа, похожего на мертвеца, он пьет только «Кровавую Мэри».

— Не волнуйся, я в курсе, что Жан-Марк звонил тебе сегодня утром. У тебя есть чувство юмора, Гро-Жако, это тебя и спасает.

— Гро-Жако больше нет, Гро-Жако умер от того, что горбился в этом зале без кондиционера и таскал подносы с жирной жратвой, Гро-Жако похудел на целых десять кило, отныне зовите меня Жо-Грако.

— Так ты знаешь Джордана?

— Нет. Но если ты голоден, могу принести тебе фасоль с чили — один клиент недоел. Ты ведь любишь закусить на халяву. Там хватит на вас двоих с мистером Лоуренсом.

— Некогда мне слушать твои глупости.

Старый рок доносится сюда из подземелья глухо, будто с того света; парни принялись за одну из песен «Rolling Stones», но сломались, как только дошли до соло на гитаре.

— Я говорил с приятелем из «Магнетика», что в доме 4 по этой улице, Жан-Марк присоветовал. Загляни туда, спросишь Бенуа. А фасоль я для тебя придержу или, хочешь, могу выдать сухим пайком на дорожку.

Когда я пришел в «Магнетик», означенного Бенуа еще не было на месте. Я сбегал в «Соленый поцелуй», где никого не знал и где никто не знал Джордана. В «Pil's Tavern» я увидел одни только пивные кружки да деревянные столики и ничего не стал спрашивать: Джордан наверняка даже не подозревал о существовании подобных скопищ модных татуировок и пива «Гинесс». Затем я обошел на той же улице три-четыре коктейль-бара — унылые заведения без стиля и шарма, без фантазии и успеха у публики. Именно в такие водят девушек при первом свидании, в полной уверенности, что они обожают фруктовые коктейли и что сюда не заглядывает всякая шпана. Потом я заглянул в пару-тройку ресторанов — «FrontPage», «Mother'sEarth», «PacificPalissades». Именно в этом последнем меня вдруг осенило, что я, дурак, иду по ложному следу: уж, конечно, Джордан и не подумает кормиться в таких местах, а песок в моих песочных часах неумолимо струится вниз. Решив передохнуть, я выпил стаканчик в «Магнетике», поджидая Бенуа. Это был саксофонист лет тридцати, который лабал здесь с парой приятелей три раза в неделю. Мы с Бертраном не очень-то любим места, где играют джаз. Его мелодии нескончаемо долги, выпивка стоит кучу денег, девчонок встретишь редко, а в зале царит атмосфера религиозного экстаза, которая действует мне на нервы. Я дождался конца номера и задал парню свой вопрос, когда он пошел по залу с плетеной корзинкой, собирая деньги за выступление. Мне не пришлось долго описывать Джордана.

— Ну, этого я запомнил на всю жизнь! Хотите взглянуть?

И он оттянул вырез майки до самого плеча. На шее сбоку розовел шрам, он почти зажил, но нетрудно было различить овальный след жестокого укуса на все тридцать два зуба. Я потрогал шрам кончиками пальцев. Мне недостаточно было видеть его.

— Этот гад добрался до ключицы, но я уверен, что метил он в сонную артерию. Он пришел сюда с девкой, знаете, из тех, что изображают пресыщенных жизнью, которые всего навидались к своим тридцати годам и считают этот мир, с людьми вместе, кучей дерьма, не стоящей их драгоценного внимания.

— Красивая девушка?

— Вульгарная. Хотя в шикарном прикиде — черный костюм, чулки с подвязками, которые мелькали в разрезе юбки, туфли на шпильках, макияж, в общем, полный комплект. Эдакая карикатура на женщину-вамп. Вырядилась на публику. А ее мужику это как будто даже нравилось. Извращенцы говеные! Этот псих вылил свою «Кровавую Мэри» в мой саксофон — ты представляешь, в мой «Selmer»! Ну, я тоже в долгу не остался, и вот тогда-то он и попробовал прокусить мне горло. Если тебе повезет встретить этого чокнутого, советую сперва надеть гипсовый ошейник, потом расквасить ему морду, потом позвать меня, а уж я надену сапоги с железными подковами и разделаю его, как бог черепаху.