Стюарт Хоум - За бортом жизни Страница 11

Я шла по Шарлотт Роуд, проталкиваясь через толпу, с которой не могли справиться даже таксисты, отчаянно пытавшиеся ограбить любого глупца, который согласился бы с ними поехать. Я не пошла в «333». Этот клуб считался модным, но мне больше нравился «Лондонский Подмастерье» — гей-бар, который раньше был на его месте. В «333» любили ходить подростки, а потому в моих глазах это популярное ночное заведение выглядело скорее как молодёжный клуб. Позади него на Хокстонской площади на ночь закрылся кинотеатр «Люкс», и у меня было мало желания идти в бар «Хокстон» или в «Лондонские Электрисити Шоу Румс». Я пошла в «Чарли Райте».

Я дошла до Питфилд-Стрит. Поскольку я была одна, мне не составило труда попасть в «Международный бар Чарли Райте». Я очаровала вышибал. Внутри напудренные пустышки строили гетеросексуальные глазки бледным юнцам. Выпив кружку пива, я поняла, что с меня хватит. Я прошла Оулд-Стрит, потом срезала путь по Грейт-Истен-Стрит и вышла на Бетнал Грин Роуд. Я встала на углу Клаб Роу в ожидании клиента. Я не хотела идти домой одна. Я хотела парня, который бы мне заплатил. Я хотела провернуть дельце. Хочешь, дорогой?

Парень лет двадцати застенчиво на меня посмотрел. Ну, давай. Я поманила его пальцем. Подбодрила его словами. Ну, давай. Он был смущён. Робок. Он запинался. Он хотел чего-то необычного. Я уверила его, что делаю всё. Оральный. Анальный. Секс втроём. Меня было трудно шокировать. Он спросил цену обычного секса. Я ответила ему. Он хотел, чтобы я почитала для него вслух за те же деньги. Он обещал, что это не займёт больше пяти минут. Я согласилась. Устроилась под фонарём. Он порылся в кармане и вынул листок бумаги.

Я медленно читала текст. Рассказ от первого лица о проститутке и её клиенте, которые спускаются к каналу возле Кинг-Кросс. Покуда клиент наслаждается минетом, он замечает в воде то, что сначала принимает за тело. Бросив оральный секс, они вытаскивают из воды то, что на самом деле оказалось пластмассовой куклой в коротком платье и длинном светлом парике. Между ног у неё была просверлена дырка. Она была наполнена мясным фаршем. За этим следует дискуссия, и они заключают, что какой-то извращенец трахал этот манекен.

Прочитав этот отрывок, я отдала его клиенту. Он спросил, не шокирована ли я. Когда я ответила, что нет, он выразил удивление по поводу того, что мне не интересно, чем всё закончилось. Я назвала его имя и призналась, что этот рассказ мне знаком. Клиент прогнал проститутку и занялся сексом с куклой. Имя Альфреда Кейна, возможно, и не было очень известно, но в артистических кругах его уважали. Эта незавершённая работа, которая состояла в том, чтобы записывать на плёнку, как проститутки читают непристойные рассказы, уже анонсировалась в «Цифровых новостях» культуры.

Кейн был впечатлён и удостоил меня высокой похвалы, как шлюху, держащую руку на пульсе современной культуры. Я решила сыграть на его фантазиях. Такая стратегия позволяла мне убедить Альфи в том, что пока он не купит у меня секс, его аудиопроект останется всего лишь художественной мастурбацией. Мы купили булочки с начинкой на Брик Лейн и пошли в квартиру Кейна на Чешир-Стрит. Первым, что я заметила у него дома, была полка, уставленная книгами о Потрошителе. Я решила сначала сделать дело, а потом выспросить клиента о его настоящей преступной одержимости.

Чтобы возбудить Кейна, который не отличался привлекательностью, я сказала ему, что до модернизма существовало правило, согласно которому в искусстве должны были соблюдаться правильные пропорции, и произведение должно было быть приятным и восприниматься, как единое целое. А вот в похоти всё было наоборот. Чувственность питается порочностью, несовместимостью и извращённостью. Высокие мужчины особенно любили совокупляться с женщинами-карликами. Старческую похоть дряхлого распутника подогревали несовершеннолетние девочки. Пожилые матроны завлекали в свои объятья шестнадцатилетних мальчиков. Теперь всё это изменилось. Великое искусство уродливо, а возраст упразднён прогрессом в сфере товаров и услуг, который всех сделал инфантильными.

Распалённый этими словами, Альфи скинул штаны и попросил, чтобы я дотронулась до его члена. Я сжала ладонь на его пенисе, и он напрягся сильным мускульным содроганием. Вскоре он уже сам гордо стоял под лёгким углом к волосатому животу. Я сильнее обхватила древко пальцами и почувствовала, как оно запульсировало в моей стальной хватке. Не отпуская рук, я села в кресло и притянула к себе Кейна. Я провела языком по всей длине его члена, а затем обхватила его губами. Двигая головой взад-вперёд, я быстро заставила его кончить.

Альфи сделал эспрессо. Пока он был занят, я спросила его об одержимости Потрошителем. Он объяснил, что снимал фильм, основанный на уайтчепельских убийствах. Когда он рассказал, что Потрошителя сыграет актёр, похожий на Карла Маркса, я захихикала. Альфи уверял, что эта шалость выведет его из артистического гетто. Журналисты правого толка были обязаны купиться на мистификацию о том, что Маркс был маньяком-убийцей, а либеральная пресса посмеётся над их верой в то, что человек, умерший до убийств Потрошителя, может стать серьёзным подозреваемым. Кейн ожидал удачной рекламы.

Я спросила у Кейна, как он думает, может быть, Генри Джеймс был Джеком Потрошителем. Кейн рассмеялся. Тем не менее, у меня волосы встали дыбом, когда он сказал, что Джеймса перестали подозревать ещё в 1888 году. Кейн рассказал следующее: Томас Ид на допросе по поводу убийства Мэри Энн Николе заявил, что видел подозрительного человека. Ид вернулся через несколько дней, объявив, что подозрительный человек оказался Генри Джеймсом, безобидным дурачком. Изрядно посмеявшись над этим, мы осознали, что говорим о разных людях с одинаковыми именами.

Однако я сразу поняла, что могу использовать это совпадение. Романист Генри Джеймс мог прикинуться сумасшедшим с деревянной ногой и снять комнату в Ист-Энде, чтобы совершать убийства Потрошителя. Используя собственное имя, он вдвойне запутывал следы, поскольку был слишком уважаем, чтобы его имя кто-нибудь связал с теми сексуальными действиями, которые он совершал с другими пижонами. Среди литераторов главным подозреваемым в убийствах Потрошителя был Джордж Гиссинг, которого лишили стипендии в колледже, после того, как он пошёл на преступление, чтобы достать денег на выпивку своей любовнице-проститутке. Его поймали.

Я рассказала Альфи про Адама Сколда, и он назвал нелепыми его слова о том, что Джеймс Босвелл основал тайное общество литераторов, которые убивали и расчленяли проституток. Кейна забавляло то, что простой водитель грузовика был обвинён в убийствах Йоркширского Потрошителя, тогда как настоящим преступником был этот литературный подёнщик Брюс Четвин. Посмертная слава Босвеллу была обеспечена, и ему не нужно было такой пиар-компании, а вот книги Четвина были скучны, и ему надо было что-то, чтобы подогреть интерес читателей. Это и вправду была голубая мечта публициста.

Альфи ничего не знал о Генри Джеймсе, а вот у его соседа по квартире, литературного критика Алекса Кларка, были почти все труды классика, а также несколько его биографий. Александр уехал на отдых, так что мы прошли в его комнату и начали исследовать его книжный рудник. Кейн просмотрел введение Филипа Хорна к «Жизни Лондона» и «Отражателю» (издательства OUP), представляющим негативную оценку журналистской эксплуатации проституции В. Т. Стадом под сенсационным заголовком «Девственная дань современного Вавилона». Это подтолкнуло нас к новым размышлениям, поскольку некоторые специалисты по Потрошителю слепо использовали Стида в качестве эксперта по пороку Викторианской эпохи.

Бесконечно удручающими считали Джеймс и его друг Эдмунд Росс журналистские розыгрыши Стида, такие, как, например, похищение лондонской девственницы и её сопровождение за границу с целью показать механизм «торговли белыми рабами». В «Отражателе» Джеймс критикует то, как пресса занижает интеллектуальные и моральные стандарты. Мы с Кейном предположили, что разочарованный недостатком внимания к его размышлениям о скандале в «Лондонской жизни» и «Отражателе», вышедших в свет в 1888 году, Джеймс совершил убийства Джека Потрошителя, чтобы доказать, что череда порочных поступков влекла за собой чрезмерное, вульгарное и двусмысленное с точки зрения морали освещение в газетах.

Это двусмысленное использование прессы отражено — в меньшей степени — как в книгах, написанных Генри Джеймсом, так и в других его делах, которые проходили с участием проституток. Наши гипотезы стали приобретать вид фактов, когда мы изучили «Полное собрание записок Генри Джеймса», изданное Леоном Эделем и Лайелом Ейч Пауэрсом (OUP 1987). Единственными датированными страницами 1888 года были 5 января и 11 марта. Линделл Гордон в книге «Частная жизнь Генри Джеймса: Две женщины и его творчество» пишет, что друзья писателя потеряли его из виду в конце 1888 года, а затем он и вовсе исчез.