Внутри - Евгений Гатальский Страница 11

Кожа на моей груди вздрагивает, словно бы вспоминает о горячем воске от женщины в латексе. Я на всякий случай добавляю:

– Того, о чем ты не думаешь, не существует. Думай о хорошем и не думай о плохом…

Я успокаиваю не Сэнди. Сэнди не нужно успокаивать, ее нужно дразнить. Я успокаиваю себя.

Сэнди долго смотрит на меня, смотрит таинственно. Такие взгляды я люблю, правда сейчас не знаю, радоваться ли любимой таинственности любимой или нет.

– Ты звучишь как начитанный ребенок, – говорит моя Сэнди.

Затем берет подушку и бьет ей меня по лицу. Это хороший знак. Удары подушкой лучше вдумчивого спокойствия, поэтому я беззаботно падаю на спину, падаю как вьетконговец, в которого выстрелил Рэмбо.

Сэнди берет из шкафа до сих пор пахнущее кондиционером для белья полотенце и идет в ванную. Я взглядом провожаю ее легкую поступь, затем трогаю свое лицо, чувствую под пальцами терпимую щетину, но говорю:

– Мне надо побриться.

– После меня, мистер Ревность.

– Я опаздываю к Пауэрсу.

Сэнди возвращается в спальню и смотрит на меня, рыжая половина ее волос спадает на лицо. Она лохматит свою прическу, делает из нее взрыв на макаронной фабрике.

– Ты хотел зайти к нему вечером.

– Я зайду к нему сейчас, чтобы затем оказаться в твоей студии, чтобы вновь полюбоваться "Последним человечеством".

– В прошлый раз, когда ты хотел побриться, ты даже не притронулся к бритве.

Гейси крутится вокруг ее ног, хочет есть. Моя Сэнди берет на руки пушистого засранца и идет с ним на кухню. Пользуясь моментом, я вбегаю в ванную, запираюсь и кричу:

– Я еще подумаю, впустить ли тебя или нет!

– Вот в ванне и живи!

Я слышу звук падающего в миску кошачьего корма. Он продолжается так долго, что создается впечатление, будто эти сухие гранулы предназначаются для слонов.

Я вставляю в сливное отверстие затычку, включаю воду и аккуратно, чтобы Сэнди не слышала, поворачиваю замок и хватаюсь руками за дверную ручку. Корм уже не сыпется, я слышу любимую легкую поступь, затем дверь в ванную пытаются открыть.

– Я не поняла. Ты хочешь быть вместо мистера Ревности мистером Онанизмом?

Ручка в моих руках трясется. Я ее отпускаю, дверь распахивается, и в следующее мгновенье я вижу Сэнди поднимающейся с пола. Робот-пылесос кружит по ее серой накидке.

– Поскользнулась на пылесосе? – беззаботно спрашиваю я.

Сэнди не отвечает, идет на кухню, приходит оттуда со сковородой и грозно смотрит на меня.

– Завтрак в ванную? – спрашиваю я.

– Не видишь, сковорода пуста – так же, как и твоя голова.

Затем, без предупреждения, дно сковородки врезается в мое плечо. Довольно больно, но это тот сорт боли, который я готов испытывать вновь и вновь.

Сковородка заносится еще раз, но я успеваю схватить Сэнди за запястье одной рукой, а другой сбросить с Сэнди ее серую накидку. Мы плюхаемся в ванну. Сковородка ударяется о кафель. Тем временем Гейси забирается во рваную и без его когтей накидку, но тут же удирает от подкравшегося сзади робота-пылесоса. А я думаю, нет, не думаю, а знаю, что сегодня опять не побреюсь.

Давненько – где-то дней пять – мое утро с Сэнди не начиналось так весело…

Но в обед мне было не до веселья.

Я отвожу Сэнди в студию, целую ее на прощание, целую долго, то есть как обычно. Затем разворачиваюсь и еду в Кастро, к дому Пауэрса.

Мне звонит Клэр. Не пишет в hooklove, а звонит, что необычно. За несколько дней Мисс Занудство успела надоесть мне сильнее, чем за несколько месяцев бессмысленных свиданий, но сегодня ей придется ответить, что я и делаю.

– Пауэрс точно у себя? – без приветствий спрашиваю я.

Раздается звук, будто Клэр втягивает через трубочку сок. Затем звучит довольный вздох, как из тех реклам по ящику.

– Пауэрс у себя? – с нажимом спрашиваю я.

– Не торопи меня, – говорит Клэр, говорит таким тоном, будто бы я ей что-то должен.

Опять этот звук. Опять я представляю, как губы Клэр потягивают коктейль, как ореол помады остается на серой, как накидка моей Сэнди, трубочке.

Проходит минута. Я напряженно слежу за трафиком. Я не настолько крут, чтобы управлять машиной одной рукой. Но Клэр не тороплю. Она что-то напевает себе под нос, напевает что-то мрачное.

Вновь вздох, вновь как из рекламы. Я тоже вздыхаю, но вздыхаю так, как наверняка вздыхал один из батраков на картине Репина. Клэр наконец говорит, точнее спрашивает:

– Хочешь есть?

Я чуть было не врезаюсь в ползущий впереди сапфировый Лэнд Крузер.

– Это была ты? – спрашиваю я.

Клэр не отвечает.

Я сбавляю скорость и сам ползу за Лэнд Крузером.

Я был уверен, что женщина в латексе и Клэр – это разные женщины. Хоть я и был тогда прикован к пентаграмме, не думаю, что это отразилось на моем слухе. У женщины в латексе – голос низкий и томный, он был бы притягательным, если бы не обстоятельства нашей встречи, а у Клэр – высокий и не женственный, и этот голос я узнаю в любой веренице голосов.

– Ты знаешь женщину, которая задавала мне этот вопрос? – спрашиваю я.

– Сэнди? – переспрашивает Клэр и смеется.

– Хорошо, спрошу по-другому. Ты случайно не знаешь, что за брюнетка в латексе распяла меня на пентаграмме?

Клэр опять смеется.

– Сейчас знаю, но очень скоро знать не буду.

– Ты нарочно несешь всякий бред?! – ору я, ору так громко, что мадам из кабриолета на соседней полосе смотрит на меня с любопытством.

– Я всегда говорю только правду.

Затем в трубке чмокают губами и добавляют:

– Ты не думал, что когда ты слышишь от меня якобы странные вопросы, на деле же ты слышишь себя самого?

Сапфировый Лэнд Крузер поворачивает направо. Я добавляю газ. Я хочу попасть в Кастро как можно скорее. Непонятно почему, но я убеждаю себя, что Пауэрс сможет объяснить мне смысл вакханалии последних дней.

– Я ложусь спать, – говорит Клэр.

Третий час. Солнце еще высоко в небе. Деловая Мисс Занудство с ее ювелирным бизнесом не позволит себе в это время спать. Об этом я и говорю Клэр, но та вновь смеется.

– Я всегда так делаю, чтобы считать так называемый бред странным сном.

Клэр вешает трубку. Я соплю себе под нос, соплю так, как сопит Папочка, когда мы с Сэнди говорим на его глазах о понятной только нам двоим ерунде.

Через десять минут я приезжаю в Кастро. Паркую Форд