Андрей Иванов - Бизар Страница 12

Это был немыслимый идиотизм, но Хануман, когда услышал это, призадумался, несколько дней он бродил по лесу в одиночестве (я видел, как он сидел на перевернутой лодке, глядя в сторону маяка, и мне это не понравилось), и одним поганым сопливым утром Хануман уступил Потапову, просто Михаил опять начал наседать на него, Хануман опустил глаза и сказал «okay then», пообещал, что, если дойдет до покупки, даст ему свою долю, в расчете получить обратно в процентном соотношении. Он пятнадцать минут потратил на то, чтобы объяснить Михаилу, что, вкладывая тридцать процентов в лодку, он рассчитывает получить после продажи пятьдесят процентов от суммы, за которую лодка будет продана, даже если палец о палец при этом не ударит. «Не забывай, – говорил Ханни, – ты нам должен!» Михаил только кивал, он был согласен на всё. Надо было видеть его физиономию. Его душило жаркое счастье наживы. Он был так ошарашен этой внезапной капитуляцией индуса, что даже ушам не верил. Он ерзал. Подпрыгивал на стуле от счастья. Пытался обнять Ханумана. Всплескивал руками, что-то показывая, – лодка!., пятнадцать футов!., всего пять тысяч!., сделать кабину – продать за двадцать!.. – его пальцы шевелились, словно он уже перебирал невидимые купюры.

Как только Ханни сказал «okay then», я аж обмер. В животе у меня свернулось сразу несколько тысяч змей, готовых вырваться и изжалить Ханумана до смерти.

– А как же Германия?! – шипел я на него после. – Хускего?..

– Успокойся, Юдж, все будет нормально, – говорил Хануман, кивая своим индюшачьим носом. – Это не необдуманный шаг. Я все тщательно взвесил. Видишь эти круги под глазами? Хех!.. Это мои бессонные ночи… Я думал, понимаешь, подсчитывал, взвешивал… Ты, возможно, и не спал тоже… Я слышу, какое у тебя неровное дыхание… Мы с тобой так давно вместе, я могу сказать, когда ты спишь, а когда нет… Но ты просто валялся и индульгировал, а я работал, я думал, я смотрел в будущее… Так вот, я все тщательно рассчитал… Иначе нам не вернуть наших денег. Осталось совсем мало. Без денег не зацепиться… Кому ты нужен без гроша в Германии? Надо последние вложить в дело… Михаил умеет же что-то делать руками… Он же handyman[20]…

И так далее, и так далее… Меня охватила слабость, и закружилась голова, как бывает на следующий день после высокой температуры.

Ханни продолжал причмокивать, кивал да приговаривал. Михаил то, Михаил это… Ханни был уверен в проекте. Он считал, что мы сделаем на этой лодке не десять, так хотя бы пять тысяч. Я смотрел на него как на пришельца. Он совсем сдвинулся. Он проглотил эту байку с кабиной. Он верил, что Михаил умеет что-то делать руками. Это было невыносимо!

Еще противней было то, что с момента заключения так называемого договора (который вспрыснули бутылкой виски и ящиком пива) они все время проводили вместе. Они сутками сидели на софе и рассматривали газеты и журналы с яхтами, лодками, прицепами, моторами и подобной непозволительной в нашем положении роскошью. Они с головой ушли в изучение всяких рекламных листков и буклетов. Они завалили себя всей той парашей, которую Михаил, как навозный жук, возил и собирал по всему Лангеланду. Вся эта дрянь просто горой громоздилась на журнальном столике перед ними. Михаил не поленился, он даже на Фюн сгонял на своем мопеде за этой макулатурой, из Рудкьобинга привез, из библиотеки, из Свенборга. Такое ответственное дело – покупать лодку! Не коляску! Тут надо все изучить. Они листали газеты и журналы целыми днями. Потапов шуршал как сумасшедший, он этим шелестом бумаги словно вытягивал из Ханумана деньги. Они разглядывали фотографии с гримасами экспертов. Оба причмокивали так, словно действительно знали в этом деле толк, будто только тем и занимались, что продавали лодки. Между ними наладилось отвратительное взаимопонимание. Михаил мог причавкнуть и показать на какую-нибудь деталь лодки на фотографии, и Хануман в согласии с ним мог тоже застонать, замурлыкать, а потом они вдруг быстро переглядывались, тут-то и мелькала в их глазах искра взаимопонимания, от которой у меня по коже бежал холодок омерзения.

По вечерам Хануман, с лицом восточного купца и тупостью обычного смертного, подсчитывал процент прибыли от продажи лодки, покупка которой еще не состоялась. Он пил чай и в задумчивой неге фантазировал. Однажды он, видимо, так далеко зашел в своих мечтах, что сказал мне, что я могу планировать маршрут.

– Куда? – ядовито спросил я его. – На тот свет? Или в ментовку?

– Ну, не знаю, не знаю, Юдж, – говорил сыто Хануман. – Ты, кажется, собирался в Голландию или Германию…

Я сказал, что, пока не увижу денег, даже бровью не шевельну. Хануман дернул плечиком и сказал: «Как знаешь…»

На следующий день они с Михаилом вновь дули чай, разглядывая объявления и картинки. Цены, лошадиные силы, вес, футы и т. д., и т. п.

– Надо знать, почем нынче лодки, на местном-то рынке, – приговаривал Михаил, прихлебывая. – Надо присмотреться, прежде чем бросаться в омут с головой!

– Несомненно, – говорил Хануман, наливая себе сливки в чай.

Через неделю я поехал с кретинами в Рудкьобинг покупать лодку. Хануман попросил, чтобы я проследил. Но как я мог проследить? Что я мог сделать?! Михаил прыгнул в лодчонку девятнадцати футов и стал ходить по ней, нахваливая:

– Ох, какая лодка! Просто красавица! Какое дерево-то! Не труха, а настоящее дерево! А тут пластик и свежая краска! Ухоженная лодка-то! Тут есть где развернуться, – замахивался воображаемым спиннингом. – Тут просто на всю семью! Мы сделаем семейную лодку! Тут поднимем борта, вырежем в них иллюминаторы! Тут угловой диван, тут столик, тут шкафчик, штурвал будет здесь, снаружи! А этот мотор мы выкинем, на фиг он нам нужен! Что за мотор, хозяин?

Хозяин провел ручищей по усам и сурово сказал, что мотор от газонокосилки.

– На таком далеко не уедешь, – сказал Михаил, – но мы поставим «Ямаху» или еще что-нибудь такое, двадцать пять или даже пятьдесят лошадок. Так понесет, что на все сорок штук потянет!

Он отдал пять тысяч, спросил хозяина приблизительный курс на Багенкоп и ничтоже сумняшеся завел старый мотор! Чадя, как паровоз, мы вышли из порта. Нас провожали странными взглядами практически все, кто был в рудкьобингском порту, они смотрели нам вслед так, словно знали какой-то ужасный прогноз погоды на эту ночь; бывший хозяин тоже, словно обескураженный чем-то, смотрел стеклянными глазами нам вслед. Я тогда подумал, что он смотрел так, будто знал о какой-то роковой неполадке мотора.

Не пройдя и нескольких километров, Михаил полез в свой волшебный рюкзачок, достал бутылку самого дешевого на свете шампанского. Важно выбив из бутылки пробку, окропив при этом пузырящейся струей и лодку, и нас, он произнес тост: «За лодку! Чтоб летала как ласточка!»

Пригубив шампанское, я понял, что мне будет плохо, если я выпью этой кислятины. Но плохо мне стало так или иначе. Нас здорово качало. По совету Михаила я лег на дно лодки и смотрел на появлявшиеся в небе звезды. Небо было ясное, чистое, но вдоль берега уже ползли сумерки; ночь наступала, а мы шли очень медленно. Мотор давал отвратительную вибрацию, мои зубы стучали, меня трясло, как у дантиста в кресле. Порывы ветра разрывали облачко вонючего дыма, бросали его мне в лицо, ветер запихивал этот дым мне в пасть, как кляп. Потапов обещал, что если ровно лежать на спине, то не будет укачивать: «Тебе скоро полегчает», – обещал он, но мне становилось хуже и хуже. В то время как сам главный мореход наслаждался чистым морским воздухом, он сидел сзади и правил с таким важным видом, будто пересекал океан на ледоколе! Курил и перекрикивал грохот газонокосилки – говорил что-то о погоде, о прогнозе на завтра.

– Все будет хорошо! – орал он. – Обещали ясность! Ветер пять, юго-западный!

И что-то еще. Его было плохо слышно, несмотря на громовой голосище. Перед тем как отплыть, он глянул в карту в порту на стенде. Выходило, что идти нам было не больше двадцати часов на этой косилке. То есть всю ночь и все утро!!!

– Обедать будем дома! – пообещал он. – Иван, доставай! Что сидишь?

Из волшебного рюкзачка Михаила показались бутыль шнапса, хлеб, сыр, колбаса, шмель…

– Иди сюда! Держи курс на те огоньки! Видишь?! – орал мне мореход. – Это фарватер! Понял?! Давай!

Сам зажег шмеля, поставил котелок с супом, который вывалил из консервной банки жуткого вида. Я глянул на этикетку на банке: корейский суп. Где-то в области пупка возникло неприятное предчувствие. Михаил причмокнул, стоя на корточках перед шмелем с котелком, и закричал:

– Ммм, этот суп приправлен перцами! Фаршированными перцами! Это лучше, чем лечо! Даже лучше чили! Это не Индия тебе! Это Корея! Понимаешь?! Корея! А там народ знает море! Морской народ – морская еда! Настоящая пища для моряка!

Он еще раз многообещающе чмокнул губами. Суп стал быстро нагреваться, разваливаясь и пузырясь; в нем заиграли подозрительно синие оттенки, чадил он пуще, чем мотор; вонял каким-то гнилым шашлыком, тлевшим третьи сутки… Я даже ложку не взял – сказал, что лучше буду править на огоньки. Но Михаил бросил якорь.