Девид де Ангелис - Исток Страница 12

— Страх таится во тьме, — прошептала Талис. — Твое путешествие во тьму было суровым и долгим. Ты нашел свою цель. Эта цель — знание. И твое устремление к избранной цели само по себе есть предвестие, что она будет достигнута.

— А ты? — спросил он. — Какова твоя цель?

Она долго думала над ответом.

— Я знаю только, что должна передать тебе эту историю. Иногда я прозреваю себя в ином месте, в ином пространстве… это как проблески света во тьме… но у меня собственный путь. Я не могу видеть себя.

Он был весь захвачен ее темпоральным образом; ее слова омывали его, наподобие чарующих звуковых волн.

— Твоя история — сложная, свободная и красивая, — сказал он. — Нам нужно раскрыть ее до конца и уловить эти проблески света. — По ее взгляду он понял, что она принимает его слова, и добавил: — Итак… мы с тобой остановились на том, что рабы прославляли рождение Богини.

— Да, — сказала она. — У мифа есть продолжение. Люди из двух племен вышли на поиски пропавшей Принцессы, раскрасив лица алым и желтым. Лучшие воины шли впереди, их суровые черные лица были как затвердевший бархат, их мечи сверкали, словно в клинках жило пламя. Вождь, отец девушки, шел в окружении своих воителей, укрытый живым щитом тел. Темная ярость, захватившая его разум, превратила весь мир в сплошной сгусток злобы. Дочь посмела ослушаться отца?! Быть может, сбежала с тайным любовником? Или, может, ее похитило враждебное племя? Страх унижения лишь подливал масла в огонь его ярости. Его воинство шло вперед, сметая все на своем пути. Повинуясь какому-то внутреннему чутью, он привел своих людей к Реке Смерти. Сейчас все подчинялось его единственному желанию: найти дочь.

— Последние отблески света, меркнущего перед ликом грядущей ночи, сверкали на каждом клинке, в каждой бисеринке пота, на каждом иссохшем листе и стебле, на глянцевых внутренностях растоптанных насекомых. Самый воздух как будто наполнился переливчатыми огнями. И сквозь это призрачное сияние пришли огромные тучи — черные поднебесные цитадели, отягощенные громом и населенные духами электричества; они пришли забрать день, прежде чем он сдастся ночи. Ближе к реке дорог уже не было, люди шли, увязая в топкой грязи и прикрывая руками лица, чтобы хоть как-то спастись от зловония; и каждый следующий шаг давался трудней предыдущего. А потом воины племени увидели цепи, сброшенные рабами, и следы исступленной толпы, отпечатанные в грязи. Они увидели тощих зверей, лижущих комья спекшейся крови: из их пастей стекала слюна, глаза горели, как самоцветы. Плеск густой, вязкой воды был как печаль, напоенная ядом.

— Незримое послесвечение исступленного порыва к свободе было почти осязаемым, как мурашки по коже, и в нем явственно ощущалось предвестие гибели. Руки воинов дрожали, зубы стучали в ознобе дурного предчувствия; что-то играло с их безыскусно-наивными душами. Непроницаемый строй распался, в сбившихся рядах воцарилась тревога. «Вперед! — кричал Вождь. — Вперед, проклятье на ваши головы! Мы же мужчины, а не трусливые мальчишки!» А потом это предчувствие погибели обрело зримый облик, предстало людям во всем своем необузданном великолепии, и лицо Вождя словно застыло от ужаса…

— Лучезарное подобие Сен воспарило над мертвой топыо на том берегу: обнаженная дева, облаченная в призрачную плоть, сотканную из серебристого лунного света, который казался зловещим и жутким в поблекшем свечении солнца. От ее женского естества расходились тысячи тонких, молочного цвета нитей: они растекались в пространстве, словно подхваченные невидимыми течениями, и сплетались в гигантскую зыбкую сеть наподобие паутины, которая постепенно затягивала все небо. На конце каждой нити сверкала капля застывшего света. Они росли, эти капли, и обретали тела и лица по единому образу и подобию — точные копии самой Богини.

— Небывалый доселе ужас объял души смертных, и все же люди не бросились в бегство, завороженные этим невиданным действом. Воины остановились всего лишь в десятке шагов от реки, а потом расступились, давая дорогу Вождю. Он подошел к самой воде: теперь — уже не грозный владыка, а просто маленький человечек, сгорбленный страхом, — и сказал с неизбывной, мучительной горечью: «Я скорблю о смерти и жизни, слившихся воедино. — Его голос дрожал и срывался. — Ибо нет в мире вещи страшнее, чем зло, заключенное в прекрасном сосуде».

— Взор Богини, парящей над мертвой землей, обратился на маленькую, съежившуюся фигурку. «Отец, уходи. Уходи. — Ее голос, казалось, звучит отовсюду. — Забирай своих людей и возвращайся домой. Тем, кто пришел ко мне с миром, вреда не будет». Она опустилась ближе к земле, и сеть из светящихся нитей растворилась в лучах заходящего солнца. Тело Богини, неподвластное застывшим формам материи, постоянно менялось, расщепляясь на крошечные частицы, подобно раковым клеткам под действием исцеляющего снадобья, и все же она оставалась женщиной, как будто вобравшей в себя отголоски всего, что есть в мире женского и сладострастного. Эта земля в краю смерти научила ее очень многому: теперь она знала, как луны вступают в любовную связь с планетами, оплодотворяя моря, и что жизнь миллиона людских поколений составляет всего лишь мгновение во вселенском любовном действе. Да… и еще… она поняла, что люди — они те же Боги, но заключенные в рептилиях и обезьянах.

— Она остановилась всего лишь в шаге от поверхности земли, невесомая и прекрасная, и обвела взглядом воинов, застывших на берегу мертвой реки. Подобия Сен, сотканные из света, медленно опустились на землю. Сперва они были все на одно лицо — точные копии Богини, их сотворившей, — а потом стали меняться, и каждая из аватар обрела свой собственный облик: кто-то сделался юной и нежной девой, кто-то — пленительной женщиной, искушенной в искусстве соблазна, кто-то — могучим мужчиной в расцвете брутальной силы, кто-то — изысканным юношей.

Дрожь прошла по рядам потрясенных воинов. Они смотрели, не веря своим глазам. Взгляд Богини пронзал их насквозь. Как клинок, от которого не уклониться. Как беда, от которой не спрятаться, не убежать. «Уходите, — сказала она. — Я не хочу, чтобы вы умерли ни за что, как последние дураки».

— Но Вождь уже справился с потрясением. Его голос снова наполнился яростью. «Ты, воплощенное зло, — взревел он, как зверь, — мы уничтожим тебя, уничтожим это проклятие».

— Сен заговорила в последний раз. И обращалась она не к Вождю. Вот что сказала Богиня: «Если есть среди вас смельчаки, не боящиеся быть собой, не участвуйте в этом безумии. Уходите, пока не поздно. Быть собой — это великий и редкий дар. Эта древняя отравленная земля приняла меня и научила, как проскользнуть мимо смерти. Избежавшая смерти, я верю в смерть. Но не радуюсь ей. И не хочу ей потворствовать. Я не наслала на вас ни проклятия, ни армию, ни кошмар. Я лишь явила вам чудо. Пока ваши сердца преисполнены ненавистью и гневом, вы никогда ничего не добьетесь, потому что любое великое деяние — это всегда преодоление некоей границы, а мы сами ставим пределы своим возможностям. Человек может все, но сперва ему надо смирить свою ярость и изжить в себе ненависть, ибо ненависть ослепляет, а ярость сжигает душевные силы. Хватит калечить себя и свой дух. Пора сделать выбор и выбрать свет жизни…»

— По толпе пробежал возбужденный ропот, и кто-то из воинов, кажется, понял, о чем говорила Богиня. Они развернулись и тихо отправились прочь. Таких было немного, но они все-таки были. Но им не дали уйти. Их же собратья набросились на них, кипя праведным гневом, и зарубили мечами. Смерть приняла эту дань еще прежде, чем замерло эхо карающих клинков; и когда эта последняя подлость свершилась, настоящее обрушилось в будущее. Сен и ее многоликие дети запели — это был голос самой Вселенной, пронзающий разум людей, изготовившихся к атаке.

— И люди утратили контроль над собой. Они рванулись вперед, словно стая взбешенных зверей. Глаза горели безумием, чресла сочились неистовой похотью, что питала их ярость. Их ближайшее будущее затуманилось алой взвесью, спеклось сгустками крови. Не помня себя, захваченные истерическим исступлением, люди бросались в отравленный смертью поток.

— Посреди этого пира погибели чья-то нога, на которой почти не осталось кожи, наступила на пузырящийся череп Вождя. Вода мертвой реки разъедала и плоть, и кости. Кожа дымилась, люди истошно кричали, их глаза извергали огонь, руки тянулись и слепо шарили в пустоте в поисках утраченного спасения. Тела качались на черной воде и разлагались буквально на глазах, превращаясь в серую пену. Руки и ноги, отделенные от тел, погружались в прибрежный ил, словно странные речные создания, для которых еще не придумали имена. В конце концов Река Смерти поглотила их всех, обрядив каждое тело в саван водяной ряби. Сен изъяла свой голос из хора Сирен, и все погрузилось в звенящую тишину. Мир был серым и синим и отсвечивал блеском металла… мир погружался в сумерки… Богиня и ее многоликие дети растаяли в сером тумане.