Нефоры - Гектор Шульц Страница 12

– Ой, Женя – хороший мальчик. Всегда здоровкается, – кивает баба Катя, самая говорливая и авторитетная из бабок. Остальные сразу затыкаются, как она рот открывает.

– И друзья его уважают, – гордо говорит баба Алла. Она не знает, что Рык, её внук, трясет школьников на деньги и несколько раз ебал бомжиху в подъезде, будучи в говно. – В рот ему смотрят.

– А энтот, – продолжает баба Катя, – порченный. С детства еще злодеем был. То лампочки в подъезде побьет, то в двери звонит бегает. А сейчас вон ходит, глазюками стреляет. «Здрасьте», говорит, а у самого рожа ублюдская-то…

– Лицемерки ебаные, – улыбаюсь я и, затушив сигарету в банке, наполненной слюнями и раскисшими бычками, поднимаюсь на свой этаж.

Понятно, что тема снова всплыла тем же вечером в нашей компашке. Кир проставлялся за днюху, и мы сидели у него дома, объевшиеся и слегка пьяные. Я пересказывал разговор бабок, а Лаки с Иркой смеялись так, что Кирова бабка пугалась и громко пердела в своей спальне.

– Да ладно, открыл Америку, – вытерев глаза, ответила Ирка. – Тут в кого ни ткни, обязательно такую же историю расскажет.

– Факт, – вальяжно протянул Олег, развалившийся на диване. – Ща уссытесь. Наши бабки в Круглом и Длинном души не чают, а я вот еблан по их мнению.

– Факт, – передразнил его Кир, за что чуть не удостоился дружеского подзатыльника. – Те ж Богом тронутые, а ты ебанько намеренный.

– Угу, – кивнул Балалай. – И это неслабо удивляет, братка. Иду я тут, значит, домой. Тащу родакам и этим двум дегродам жратвы в пакете, а бабки у подъезда обсуждают, как застукали Длинного дрочащим на входную дверь Аньки. Ну, шалава наша местная. Типа только с денежными мужиками ебется. Длинный себе в башку вбил, что она его любит без памяти. Оборвал кусты у второго подъезда, цветочков набрал, значит, и к ней в гости. А там Анькин ебарь, злой, как черт.

– И? – выдавил из себя пунцовый Кир, готовый заржать.

– Хули «и»? – пожал плечами Олег. – Выскочил он на площадку, вырвал цветы у Длинного и отпиздил его ими же. Ладно б дегрод нормальные сорвал, так нет. Розы притащил. В итоге бабка, что его спалила, рассказывает. Идет, мол, по лестнице и слышит, как наверху плачет кто-то, жалостно так. Поднимается, а там Колян с ебалом расцарапанным и площадка вся в розах. Стоит, блядь, плачет и дрочит на дверь…

Мы перебили Олега громовым хохотом, да он и сам не удержался. Заржал во всю мощь легких и только хорошенько отсмеявшись, продолжил:

– Короче, увела бабка Коляна к себе домой, пока мамка где-то шлялась. Так дегрод не придумал ничего умнее, как продолжить дрочить. А кончину бабкиным Федором вытер. Котом ее старым. И чо? Лапушка и зайка по мнению бабок, как и старший. Зато я, блядь, злодей, хотя крысам этим старым ничего плохого не сделал. Ладно, наблевал пару раз в подъезде по пьяни, но убрал же все за собой. Хуй их логику кто поймет.

– Классика, хули там, – кивнула Ирка. – Дьяка свои бабки песочат, меня свои. Только всегда за глаза. Мол, мы с мамкой отца до ручки довели. Отощал, бедный, лупим его до одури и деньги отнимаем. Сами в глаза долбились, когда мамка его по двору гоняла за то, что зарплату пропил. Гопоту, кстати, редко трогают.

– Потому что им плевать, кому пиздюлину отвешивать. Бабке или очередному волосатому, – буркнул Жаба. Ирка поджала губы и кивнула, соглашаясь с ним.

– Ну да. Я в последнее время молча прохожу и ни с кем не здороваюсь, – продолжила она. – Один хуй, как обсирали, так и будут обсирать. Порой кажется, что делают это из-за того, что я с волосатыми трусь.

– Брось, – поморщилась Лаки. – Бабки у подъезда такие существа, что кости мусолить будут всем. И ботанику, который со скрипкой из музыкалки идет, и хулигану с разбитой рожей и опухшими кулаками. Им надо хоть о ком-то сплетничать, иначе смысл жизни теряется.

– Тебя тоже обсуждают? – ехидно спросил Жаба. Олькин взгляд похолодел, но голос остался таким же отстраненным.

– Нет. Папу боятся, – улыбнулась она и поправила челку, закрывшую правый глаз. – Просто смиритесь. Нас всегда будут обсуждать, но будут и те, кому плевать. Вот это факт. Чем ты сильнее выделяешься, тем больше внимания привлекаешь.

– Лаки права, – вздохнул я, с громким «чпок» открывая очередную бутылку пива. – Похуистичнее надо быть, и все. Доебался кто – ответь. Брешут как собаки – пройди мимо. С другой стороны, сами знали, на что шли, когда меняли стиль. Не такой, как все? Отвечай, раз не такой.

Но тогда я лукавил. Меня все же задевали чужие слова, будь то доебы гопарей или собачья брехня бабок. Похуизм пришел спустя время. К каждому. Тогда-то и стало плевать, кто там и что думает о тебе. Важнее то, кто ты сам.

Глава третья. Лялька и «Каннибалы».

В августе 2004 мы с компашкой сидели в тихом уголке промки, о котором никто не знал, пили пиво, обсуждали свежие релизы метал-сцены и просто болтали обо всем на свете. Размеренность и уют разрушил Балалай, ворвавшийся в струящуюся спокойной водой беседу ебучим ураганом и напугавший до одури разомлевшего от выпитого Жабу.

– Олег, тебя когда-нибудь кондрат ёбнет, – буркнул он, поднимаясь с земли и вновь усаживаясь на кривое бревно.

– Тогда я его сам ёбну, – отмахнулся Балалай и, припав к сиське пива, выдул почти половину. Когда он отдышался, то, загадочно улыбнувшись, добавил: – Короче. Вы не поверите, кто в Москву приезжает.

– Кобзон, – тут же ответил я. – Лучшее из семидесяти пяти нечетных альбомов. Мировое турне.

– Еблан ты, Миша, – рассмеялся Олег и тихо добавил: – «Каннибалы» в сентябре, прикинь?

– Да ладно?! – охнул я, проливая пиво и роняя на траву пачку сухариков. На ворчание Жабы, которому тоже досталось, я не обратил внимания. Ирка с Олькой, переглянувшись, лукаво вздохнули. Да, о моей любви к «Каннибалам» им было известно все.

Вместо ответа Олег вытащил свежий номер «Dark City» и, развернув его, сунул мне в руки. Глаза сразу же углядели любимцев, и я расплылся в улыбке, увидев афишу предстоящего концерта. От глянцевого журнала пахло сладкой типографской краской, Жаба, алчно облизывая губы и склоняя голову, пытался разглядеть обложку, а я пялился на мрачных брутальных мужиков и глупо улыбался.

– Ну, чо? Едем? – буднично спросил