Золото червонных полей - Леонид Т Страница 12

— А вот и наши доблестные СМИ, — сказал лейтенант. — Намечается серьёзная заварушка, судя по всему.

Словно учуяв добычу, журналист мигом метнулся к компании людей, двигавшихся со стороны подъезда Смирнова, и начал поочерёдно задавать вопросы, при этом водя микрофоном перед их лицами:

— Какие требования у преступника? Что он хочет показать этим поступком? Почему не идёт на переговоры с органами? Может, он психически нездоров?

Но все эти вопросы были проигнорированы, и журналист вскоре отстал на какое-то время. Опера пошли в сторону автобуса, где стоял офицер — начальник спецназа и общался по рации с одним из подчинённых. Вскоре они зашли в автобус и спустя где-то пять минут позвали туда Григорича.

— Что вы можете сказать о психологическом состоянии заложников и захватчика? — поинтересовался командир, едва доктор зашёл в автобус, где по меньшей мере находилось ещё девять человек. — Насколько серьёзны его намерения и какова, по-вашему, вероятность, что он может устранить себя и других?

— Судя по всему, у гражданина Смирнова посттравматическое расстройство в запущенной форме, обострённое на фоне употребления алкоголя или наркотиков. Состояние крайне нестабильное. Необходима медикаментозная терапия для снятия острого психоза, — сказал доктор. — Вероятность угрозы заложникам крайне высока. К тому же он надел классический костюм. И тут два варианта мотива: либо для общения с прессой, либо для…

— Праздничного застолья, — перебил его опер. — У них с женой сегодня годовщина свадьбы. Десять лет.

— Тогда не исключено, что это имеет для него какой-то символичный смысл и он готовился сделать это именно сегодня. Может быть, случилась какая-то ситуация в отношениях с женой и она стала своего рода триггером, чтобы он взял её с ребёнком в заложники.

— Например? — поинтересовался опер.

— Измена. Желание развестись. Представьте себе, насколько устала эта женщина за десять лет жизни с психически нездоровым человеком!

— Страшно представить даже.

— Он сказал, что будет разговаривать только с журналистами, и судя по всему, у него есть какие-то требования. Но допускать это нежелательно, потому что пресса не знает, как себя вести с такими людьми. Ведь будучи крайне нестабильным, Смирнов поначалу может быть лояльным, а потом резко поменяться.

— И что вы предлагаете?

— Я предлагаю направить к нему человека, которого он хорошо знает и кому доверяет. Родителей, братьев, сестёр, друзей или…

— Сослуживца, — сказал командир спецназа. — Обычно после прохождения боевых точек самыми близкими, надёжными и верными людьми становятся сослуживцы, с которыми воевал. По себе знаю.

«Или врагами», — подумал Григорич.

***

Спустя четверть часа был разработан план действий. Несмотря на первоначальное решение не привлекать к делу журналистов, коллективным сознанием всё-таки было одобрено использовать их для того, чтобы потянуть время, пока сотрудники будут искать подходящего человека для общения со Смирновым. В конце концов по согласованию с вышестоящим руководством один из них вышел на его сослуживца, некоего Маркова — капитана запаса, с которым тот участвовал во второй Чеченской кампании и был его подчинённым. На Григорича было возложено в это время курировать журналиста по мобильной связи с помощью гарнитуры, чтобы тот не спровоцировал захватчика.

Конечно, план был весьма сомнительный, но к штурму квартиры решено было не прибегать. Ведь никто не хотел брать на себя ответственность за жертв.

Рауцер кратко проинструктировал корреспондента, как себя вести, и тот в сопровождении четверых бойцов спецназа отправился к квартире с заложниками. Росло напряжение. Когда Смирнов наконец-то дождался сотрудника прессы, то долго проверял его различными вопросами, чтобы убедиться в том, что он не ряженый опер. Григорич же настаивал на том, чтобы журналист говорил правду. Даже когда его спросили о месте жительства, количестве детей, их именах и т. д. Но надо отдать должное: держался он вполне себе достойно, несмотря на очевидные провокации. Ведь кому захочется доверять такую информацию психически неуравновешенному человеку? Тем не менее всё это играло на руку освободителям. Наступила глубокая ночь, и после того, как бывший морпех убедился в том, что перед ним настоящий журналист, потребовал организовать прямой эфир с трансляцией по всем федеральным каналам. Подтянулось местное управление правопорядка — префект округа с замом и руководитель местного ОВД. Чекисты тоже проснулись. Естественно, никто в кратчайшие сроки такого требования выполнить не мог и без согласования с федеральными властями. Да и не собирался. «Не такое уж и грандиозное событие», как потом цинично выразился начальник ментов.

Смирнов дал час времени для технической организации трансляции, но журналист сказал, что в такие сроки это сделать невозможно. Тут же Рауцер по телефону предложил этот вопрос отложить до полудня под предлогом того, что ночью эту трансляцию увидит не такое большое количество зрителей, как днём. Захватчик согласился с этим предложением, но крайним сроком назвал девять утра, когда выходит первый выпуск новостей. При этом обусловились созваниваться каждый час по мобильной связи.

Ровно в семь утра в квартиру к Смирнову постучал его бывший сослуживец Марков:

— Саня, братец, привет. Это я, Пашка Марков. Что тут у тебя стряслось? Давай поговорим с тобой, прошу.

— Пашка? — послышалось из-за двери. — Ты зачем нарисовался? Давай, возвращайся домой! Зря они тебя притащили сюда. Это всё равно не сработает. Через два часа я выйду со своего ноутбука на всю страну, и ты меня услышишь, Паш. Все наши пацаны услышат!

— Ты для них стараешься, что ли? Думаешь, они это оценят?

— Я думаю о тех, кто ещё может с этим столкнуться! Я хочу сказать правду молодым пацанам, которых зомбируют этой дешёвой пропагандой о чести, достоинстве, престиже и прочей х#йнёй о службе. И пусть на моём примере они убедятся, что за красивой ширмой скрываются боль, разочарование, ужас и смерть. Что большинство из них никому не будут нужны здесь на гражданке, если у них нет нужных связей. Что после контузии или других повреждений их ждут только холодные электрички и сырые подземные переходы, где они будут петь песни о нелёгкой солдатской судьбе, продолжая романтизировать эту скотскую жизнь! А в перерывах жрать горькую без закуски и лить слёзы над фотографиями с сослуживцами, многие из которых уже гниют в могилах с бесполезными, ржавыми побрякушками на груди или вовсе в братских траншеях числятся без вести пропавшими. Но самое страшное даже не это! Самое страшное — это осознавать, что они гниют там, а ты — здесь, и завидовать им при