Дмитрий Лекух - Хардкор белого меньшинства Страница 13

Я вздохнул и разлил коньяк по стопкам.

– Ну тебя, на фиг, придурка. Давай лучше выпьем еще по сто пятьдесят да подумаем, как вечер убивать будем…

– Давай. Только я – все равно прав. А ты просто не хочешь признавать поражения в споре…

– Идиот, – смеюсь. – Прежде чем задумываться о «зонах тишины», надо в конце концов отучиться мыслить в категориях «поражение – победа». Тогда, может, что-нибудь и получится. И то – не факт…

– Вот так ты всегда, – злится. – Всегда последнее слово пытаешься за собой оставить…

Я улыбнулся и протянул в его сторону рюмку.

– Прозит.

– Прозит, – вздыхает.

Выпили.

Помолчали.

А там и остальные парни постепенно подтянулись: со своими мыслями, проблемами, историями и анекдотами.

А потом приехал Русланыч и привез с собой какую-то совершенно нереальную чачу.

Домашнюю.

Из командировки приволок, его в Грузию отправляли что-то там снимать. То ли про войну, то ли про революцию.

Неважно.

Важно, что чача была и вправду – совершенно нереальной.

И дальше вечер пошел по своему давным-давно написанному, заданному и заведенному сценарию…

…Домик в горах он все-таки через некоторое время купил.

Копил на него.

Откладывал.

Он ведь, конечно, довольно обеспеченный человек, но все-таки – не олигарх.

И даже съездил туда пару раз.

Погулял, почитал умные книги.

Послушал тишину.

А потом сдал его в аренду местной риэлтерской фирме и, слава богу, кажется больше на эту тему как-то и не заморачивается…

Очень страшная история

Когда он ворвался в паб, я как раз проигрывал Русланычу очередную партию в русский бильярд.

Сколько с ним ни играю – всегда проигрываю.

И не потому, что он лучше меня шары гоняет, нет. Когда турнир какой мутим междусобойный – бывает и так, что я этот турнир выигрываю, а Русланыч даже в тройку не входит.

А вот в личных встречах – ни в какую не получается.

И ни он, ни я не можем понять почему.

Вот и в этот раз – та же фигня…

…Мы, вообще-то, в паб в ту субботу довольно случайно заскочили.

Собирались ко мне на дачу, семьями, ну – шашлычки пожарить, винца попить, то се.

А погода – подвела.

Как со вчерашнего дня зарядил дождь со снегом, так и шел, ни на минуту не прерываясь.

В результате девчонки отправились в кино, а мы решили заскочить в паб, погонять шары, посмотреть британскую премьер-лигу, пропустить пинту-другую «Гиннеса» и скоротать тем самым время до вечера.

А уж вечером – воссоединиться с нашими половинами и рвануть куда-нибудь поклубиться.

Куда?

Доживем – увидим.

Наверняка кто-нибудь прозвонится.

Предложит программу.

Что сейчас-то себе голову забивать?

Итак, представьте себе эту мизансцену: пустой паб, два взрослых придурка лениво гоняют шары и пьют пиво в ожидании трансляции «Чарльтон» – «Ньюкасл», а бармен Андрэ не менее лениво протирает бокалы за стойкой.

И тут этот врывается.

Небритый, опухший, с безумными глазами.

Пробежал, не здороваясь, к стойке, что-то выпалил шепотом бармену, выхватил у него из рук бутылку коньяка и убежал в угол.

Вскоре оттуда раздалось активное позвякивание.

Мы переглянулись.

Вообще-то у нас не принято навязываться человеку, если сам не зовет, но тут – случай особый.

Художник все-таки.

Наш больной брат.

Нет, вообще-то он, конечно, – никакой не художник.

Оператор с телевидения.

Сашка Тропкин.

А Художник – это просто ник такой, кличка, в смысле. Это я его так прозвал, а остальные – подхватили.

Когда еще вместе на телеке работали.

Я потом оттуда по-быстрому свалил – сначала в газету, а потом и рекламное агентство свое сделал.

А он так на ящике и ошивается.

Судьба.

Да и пьет, если честно, много.

Вот и сейчас, похоже…

Переглянулись еще раз и, не сговариваясь, двинули к нему за столик.

Русланыч по дороге с барной стойки пару рюмок прихватил и Андрэ кивнул, чтоб лимон резал.

Надо же выручать товарища.

Сашка на наше появление реагировал, к счастью, вполне адекватно. Не возражал, когда я разлил нам с Русом его коньячок.

Даже чокнулся с нами и изобразил что-то типа «здрасьте».

Глядим – нет, вроде, в запой не собирается.

Тогда что случилось?

Ладно.

Расскажет.

А пока – пусть отдышится.

Вон он какой бледно-зеленый да взъерошенный.

Выпили по второй, закурили.

Дымим лениво.

Гляжу – Сашку, кажется, отпускать начало.

И точно, к тому моменту, как Андрэ приволок блюдечко с тонко нарезанными лимонными лепестками, густо посыпанными сахарной пудрой вперемешку с молотым кофе, он уже настолько пришел в себя, что по третьей разлил – совершенно самостоятельно.

Ладно.

Пора, думаю.

– Ну что, полегчало?

– Угу, – кивает, а сам к моей пачке «Парламента» тянется.

Подтолкнул к нему сигареты, чиркнул зажигалкой.

Порядок.

– Ну, а раз полегчало, так давай колись, что такой взъерошенный?

Он только вздохнул потеряно:

– Тут такая история, парни… Я, кажется, пить бросил…

– Вижу, – киваю на его только что опустевшую рюмку, – хорошее дело сделал. Сам не раз бросал. Пару лет назад даже дважды за неделю как-то умудрился. Тогда наливай по четвертой и – давай рассказывай…

– Да тут такой случай… Только никому! Договорились?

– Договорились.

Грош цена таким «договорам», сам знает. Так, для проформы спрашивает.

– Ну, я вчера гонорар за документалку получил. Большой. Хотя для вас, конечно, – небольшой, а для меня – хоть на месяц в запой уходи. Хорошо еще Ирка в редакции была, я ей сразу бо́льшую часть отдал, а то бы – точняк не удержался…

И – замолчал.

Сидит, курит.

Задумался.

– Эй, ты еще с нами? Если уже нет, то – давай возвращайся…

– Да тут я, тут, – морщится досадливо. – Просто вспомнил, что Ирка еще где-нибудь штукарь перехватить просила. Машину поменять хочет, а то наша помойка что-то совсем ездить отказывается…

И – опять замолчал.

Я коньяк по рюмкам доразлил, махнул Андрэ, чтоб еще одну нес.

Усмехнулся.

– Ладно, – киваю, – косарь я тебе, пожалуй, ссужу. На три месяца вполне хватит, чтоб вернуть. Только – не тебе, а Ирке. Пусть позвонит. А то тебе сейчас дать – один черт пропьешь…

– Пропью, – вздыхает. – Дим, а я правда такой конченый?

– Правда-правда, – соглашаюсь. – Ты только прекращай себя жалеть. Лучше дальше рассказывай…

– Ну вот, так всегда. Как душу излить хочется – так хрен вас, козлов, где найдешь. А как что интересненькое, так тут вот – сразу, пожалуйста.

– Ладно, – смеюсь, – не тарахти…

– Да чего уж там, – вздыхает. – Тогда – слушайте. Только – никому, точно?

– Могила!

– Так вот, большую часть гонорара я, конечно, Ирке отдал. Но заначку, само собой, оставил. А как по-другому-то? Пятница все-таки. День наемного работника. Хотел сюда, в паб ехать. Оделся, иду по коридору. А навстречу – Петька, ну, вы его знаете. Кличка – Условный…

– Знаем, конечно, – ржем, – страшный человек…

– Не то слово, – вздыхает. – Сколько раз слово себе давал с ним не бухать. А тут… Привет, орет, Художник, у меня бабла куча, пойдем вмажем, – и все мои внутренние обещания, все мои психологические, так сказать, установки – фьюить – и в небытие. Парень-то он, по сути, хороший…

– Хороший-хороший, – подтверждаем, – ты дальше давай.

– А что дальше? – удивляется. – Дальше – как всегда. Начали в буфете в Останкино. Потом куда-то поехали. Потом – еще куда-то. Потом какие-то девки появились непонятные. С травой. Вроде с MTV, а так – хрен их разберет. В общем, прихожу в себя в чужой квартире. Башка величиной с международную космическую станцию. С международную – потому как полушария на разных языках переговариваются. Рядом девка валяется – красивая, кстати, – а в животе – бурчит со страшной силой. Срать хочу – не могу…

Замолчал, выразительно посмотрел на донесенную Андрэ вторую бутылку.

Что делать – разлили.

Выпили.

Сашка закурил.

– Так вот. Проснулся. Заснуть – не могу. Клапан давит в полный рост. Ну, встал, трусы нашел, натянул. Вышел в гостиную. Думал сигареты поискать. А там Условный Петр аж в окружении троих храпит. Причем девушки умудрились уснуть в таких позициях, что – одна другой краше. Ладно, думаю, сейчас в сортир схожу, потом кого-нибудь обработаю. Обязательно. Не мог их Петя в одиночку так удовлетворить, что больше не хочется. Не мог. При всем моем к нему уважении.

Ну, сигареты я тоже сразу нашел. На журнальном столике. Взял пачку, зажигалку, журнальчик с собой какой-то прихватил да и уселся на фаянсового друга. Сижу, покуриваю, журнальчик читаю. Подумываю над тем, кого из живописной троицы, что вокруг Условного расположилась, оприходывать буду в первую очередь и хватит ли меня на вторую. И стоит ли сначала забить косячок, а уж потом приступать к фрикциям, или, может быть, лучше поступить наоборот.