Ирвин Уэлш - Альковные секреты шеф-поваров Страница 13

Беверли гневно сверкнула глазами.

— Да тебе что праздники, что будни — один черт… Опять выходные псу под хвост!

Скиннер промолчал: если мать решила выпустить пар, то ее уже не остановишь.

— Подумать только, бедная девушка!— продолжала она.— Кто ее упрекнет, что не захотела отмечать Рождество с алкоголиком!

Скиннер ухмыльнулся, чувствуя в груди огненный мячик ярости.

— Ну что ж, я не ропщу. Семейная традиция.

Мать ответила ледяным взглядом, от которого заныло в затылке. Скиннер тут же пожалел о своих словах. Это все похмелье виновато. Он терпеть не мог приходить сюда с бодуна. Когда тебя колбасит после вчерашнего, невозможно общаться с трезвыми людьми, они кажутся представителями иной, враждебной расы, инфернальными хищниками, выгрызающими тебе душу. Они чуют запах твоей слабости, твоего пота, видят в тебе чужака. А мать пуще остальных. Ее и в хорошие-то минуты лучше не цеплять…

— Это в каком же смысле — традиция?— Беверли подбоченилась, ее слова ввинчивались в череп, как стальные шурупы.

Скиннер понимал, что надо притормозить, пойти на попятную, но непослушный язык гнул свое:

— А в таком, что мой отец тоже долго не вытерпел.

Лицо Беверли побагровело, образовав контрастную цветовую пару с зеленой гофрированной короной. Казалось, ее попытки выровнять дыхание извели в комнате весь кислород.

— Я тебя сколько раз просила не упоминать при мне…

— Я имею право знать, в конце концов!— взорвался Скиннер.— Ты же знаешь, кто такая Кей? А почему я не знаю…

Беверли оборвала его взглядом, исполненным брезгливого презрения.

— Хочешь знать, кто твой отец?— прошипела она, склонив голову набок.

Скиннер смотрел на исказившиеся черты матери и думал, что за все эти годы ее жалкая, истеричная, мучительная ненависть к отцу, кем бы тот ни был, не утихла ни на йоту. Более того, он чувствовал, что и сам может сделаться объектом подобной ненависти, если не оставит попыток добиться правды. Ему захотелось сказать: ладно, забудем, извини, давай лучше ужинать — но слова не шли с языка.

— Я!— Беверли яростно ткнула себя пальцем в грудь.— Я твой отец! Я тебя вырастила и выкормила, и на стадион с тобой ходила, и в мяч во дворе играла. И шарфик тебе вязала фанатский. И на родительских собраниях сидела краснела. И бизнес собственный подняла, перестригла весь Лит, каждой здешней старухе плешь пощупала — чтобы тебя одеть, обуть, выучить как следует, чтобы ты работу приличную нашел. И на каникулы тебя в Испанию возила каждый год. И из кутузки на Хай-стрит тебя выкупила, когда ты вляпался. Все одна, никто не помогал!

Скиннер скрипел зубами, в груди бурлили горькие слова. Но все, что говорила мать, было правдой. Он глядел на эту сильную, циничную, любящую, замечательную женщину, положившую жизнь на алтарь его благополучия, и вспоминал детство, проведенное в этом доме, и своих суррогатных панк-тетушек Трину и Вэл, которые за ним присматривали, и уважали его, и общались с ним как с равным, хотя он был всего лишь ребенком. Правда, они пытались приобщить его к своей музыке, заставляли слушать «Резиллос», «Скидз», «Бэд бойз» — единственное, что он мог бы поставить им в упрек. Но это мелочи, а главное в другом: Беверли сделала все возможное, чтобы у ее сына условия были не хуже, а то и лучше, чем у детей из полных семей… Скиннер посмотрел на свою тарелку, на индейку, что приготовила ему мать,— и заткнулся и начал есть.

8. Праздники

Когда я только начал здесь работать, Дуги Винчестер дал мне добрый совет. Он сказал, что пьющему человеку не стоит брать отпуск между Рождеством и Новым годом, ибо в это время вся страна бухает, забыв служебные обязанности, и в офисе остаются одни алкаши, а примерные семьянины, то бишь начальники и прочие козлы, не одобряющие пьянства на рабочем месте, сидят по домам, и алкаши, таким образом, обретают карт-бланш на безнаказанное нажиралово.

В воздухе дрожит предпраздничное ожидание: забытое школьное чувство, что вот-вот должно произойти чудо. В детстве мы, помнится, ошивались в эти дни у матери в парикмахерской — я, Макензи, Кингхорн, Трейнор — и действительно ждали чего-то волшебного. Никаких чудес, разумеется, не происходило, но память об упоительном предвкушении осталась до сих пор.

Я вхожу в офис, покачиваясь, опупев от вчерашней рождественской попойки; да, сейчас бы чудо не помешало! В глазах у меня круги, во рту будто попугай насрал. Шеннон сидит где-то на собрании, а в обед собирается на праздничный сабантуйчик в управление жилищного строительства, однако до обеда я вряд ли дотяну, нужно залить пару кружек в трубы прямо сейчас. В голове прыгают редкие раздерганные мысли: пиво! собутыльник! пиво! На месте ли Дуги Винчестер? А может, сходить к Макензи — вдруг он сегодня работает? Одна помеха: чертов бобер Кибби сидит, скрючившись, за столом, шуршит бумагой. Никак доносы строчит Фою с Бекстером.

Верхние флуоресцентные светильники, слава богу, не горят, и Кибби похож на диккенсовского персонажа: один в пустой конторе, при настольной лампе, работает как заводной. Меня осеняет отличная идея. Взяв со стола папку с отчетами, я подхожу к этому бобру — и с удивлением замечаю, что он на грани истерики, в глазах чуть слезы не стоят. Я непринужденно присаживаюсь напротив.

— Ты в порядке, Брайан?

— Д-да, наверное,— мямлит он, разглаживая пробор.

— Решил поработать на праздники?— Я щурюсь на ослепительный настольный абажур.

— Да, мой отец болеет… отпуск еще пригодится.— Он морщит носик, должно быть, почуяв перегар.

— Сочувствую, мужик,— бормочу я, откидываясь на спинку. Чертов червяк должен радоваться, что у него вообще есть отец!.. Ну ладно, ближе к делу.— Слушай, Брай, я вот что подумал. Я на следующей неделе в отпуске. А проверку моих отчетов поручили тебе, так?

Кибби кивает с задумчивой покорностью. Я двигаю ему под нос папку.

— Давай вместе по ним пройдемся. Ты ведь по-куриному не понимаешь.

Он хлопает глазами, я хлопаю воображаемыми крыльями. И поясняю:

— Почерк у меня такой. Как у курицы.

— Да, хорошо, давай!— Кибби ерзает на стуле, от мерзкого голоса у меня мурашки по спине. И почему я этого слизняка так ненавижу?

— На самом деле все просто.— Я открываю папку и достаю первый отчет.

Кибби обнюхивает страницу, как ученая крыса. У него на носу до сих пор веснушки, как у дебила.

— А это что?— Он тычет пальцем в «Маленький садик».

— Ресторан де Фретэ,— сообщаю я.— У него не кухня, а гребаная помойка.

Востроглазый маленький грызун внимательно моргает. Когда он придет к де Фретэ с проверкой, тот ему горячую сковороду в жопу засунет. Устроит бедняге проверку на вшивость. Вряд ли у слизняка хватит духу перечить де Фретэ, хотя чувствуется в нем какая-то извращенная… совестливость, что ли?

— Он ведь типа… знаменитость?— Кибби страдальчески смотрит мне в глаза.

— Я понимаю, Брай. Но твой долг — честно все зафиксировать. Мы с тобой профессионалы, служим народу, а не всяким там эгоцентричным чудо-поварам. И потом, последнее слово все равно за Фоем, ему решать.

— Если я напишу слишком критично, если черным по белому, в официальной бумаге…— Кибби блеет, как молочный ягненок. Могу поспорить, де Фсетэ его насадит на шампур и зажарит в мятном соусе.

— Вот поэтому честность — наша лучшая стратегия. Допустим, какой-нибудь злосчастный лох пообедает в «Маленьком садике» и получит отравление, что весьма вероятно, учитывая состояние их кухни, а потом подаст в суд, раз уж мы живем в юридическую эру,— поучаю я, на ходу изобретая сценарий.— Власти наверняка захотят ознакомиться с результатами санинспекции. Если твой отчет разойдется с моим, то у следствия будет две версии: либо один из нас лжет (а мой отчет подписал Айткен), либо де Фретэ выиграл джек-пот и потратил его на благоустройство кухни.

Я буквально слышу, как в голове у Кибби со скрипом поворачиваются шестеренки — медленно, но верно.

— Говорю тебе, Брай, я чуть в штаны не наложил, когда заглянул в их суповой котел. Думал, что оттуда птеродактиль вылетит. Подзываю поваренка, спрашиваю: что за дрянь? Французский суп, отвечает. Ага, говорю, с лягушками.

Кибби растягивает сомневающуюся физиономию в робкой улыбке. Даже тупейшие шутки до этого дебила не доходят. Я встаю, хлопаю себя папкой по заднице.

— Прикрой ее, Брай! Прикрой, пока не поздно. Дружески подмигнув, я бросаю папку на стол.

Кибби сидит, как веником побитый. Есть в нем что-то этакое… Теперь мне его даже жалко. Взяв со стола номер «Гейм информер», я открываю наугад:

— Что ты думаешь насчет «Психонавтов»? Говорят, неплохая игрушка, не то что стрелялки для ботаников. Ни дурацких террористов, ни принцесс.

— Я в нее не играл,— отвечает Кибби с опаской, затем чуть-чуть открывается: — Мой друг Ян ее недавно прошел. Говорит, клевая. Новая вещь, у нее в обзорах рейтинг 8,75.