Уильям Берроуз - Пространство мертвых дорог Страница 13

Два года назад я фотографировал в Сент-Луисе и наткнулся на одну пожилую даму, с которой я познакомился в Англии. Она была очень богатая аболиционистка, разъезжала с лекциями. И тут меня осенила одна идея. Я сказал ей, что аболиционистское движение наберет настоящую силу, только если использует как знамя какое-нибудь реальное происшествие, и она выложила деньги, большая часть которых пошла в карман шерифу, чтобы тот начал расследование повешения мальчика, и доктору, чтобы тот выписал свидетельство о смерти, которое, в сущности, стало свидетельством о рождении Хуанито с моста Пекос, поскольку никакого такого Хуанито до того, как была сфабрикована эта бумага, попросту не существовало. Теперь у меня были все козыри на руках… фотография мальчика… интервью с его матерью, которая умерла за много лет до того, как он родился… даже фотографии некоторых линчевателей, которые раскаивались и обратились к Иисусу… Нельзя сказать, чтобы репортеры ничего не заподозрили… Они чуяли надувательство, но доказать ничего не могли. У нас даже на всякий случай был припасен труп в гробу… молодой мексиканец, умерший от желтой лихорадки… с фотографией было легче всего… Самое простое – это не снимать ноги целиком, чтобы не было заметно, что они на что-то опираются… Я же взял, когда делал мой снимок, эластичную веревку, вроде тех, что используют паяцы, когда изображают повешение.

Тут он показал пальцем на коня…

– Вот единственный актер, который не получил гонорара… Я зову его Кентавр. Как насчет того, чтобы окунуться?

Шесть сцен в дневнике были закодированы символами, словно японские незабудки, цветущие на полях памяти: 3 июня, 1883 г. …Встретил Т. в Коттонвуд-Джанкшн… (сексуальное влечение и причины верить во взаимность)… (нагой)… (эрекция)… (содомия)… (эякуляция).

Солнце садится в черные облака… отблески красного света на обнаженных телах. Ким осторожно заворачивает свой револьвер в полотенце и прячет его в заросли травы возле кромки воды. Он сует ногу в воду, и у него перехватывает дыхание. В этот момент Том подбегает к нему: он летит над землей, застывая на миг, словно в серии фотографий, мышцы его бедер И ягодиц отчетливо выступают, как на рисунке в анатомическом атласе, и он вбегает прямо в воду, поднимая ногами веер серебряных брызг.

Ким следует за ним, задержав дыхание, бросается в воду и быстро плывет. Затем вскакивает на ноги, хватая ртом воздух, а небо тем временем темнеет, и вода становится черной и зловещей, словно какое-то чудовище готовится появиться из ее глубин… Стоя в воде по колено, намыливая тела и глядя друг на друга безмятежно, как два усталых пса, гениталии скукожились от ледяной воды… обтираясь на песчаном берегу, стряхивая песок с подошв ног… следуя за тощими красными ягодицами Тома обратно к повозке… «Постой здесь, лицом к закату». Том извлекает черную тряпку откуда-то прямо из воздуха, раскланивается перед публикой. Он становится к камере, накинув на голову черное полотнище… «Смотри в камеру… руки опусти вниз».

Ким чувствует призрачное прикосновение холодных линз к его коже, легкое, словно дуновение ветра. Том, нагой, стоит, глядя в свою камеру.

– Я хочу впарить тебе в очко, приятель, – говорит Том.

Ким никогда не слышал этого выражения прежде, но до него мгновенно доходит его смысл. Он улавливает скрытый подтекст, забытый язык, еле слышные слова роковой нежности, срывающиеся с губ, изъеденных разложением, и от них кровь приливает к его чреслам и стучит у него в висках, а его член увеличивается, покачивается из стороны в сторону, набухает, и неприкрытая похоть появляется у Кима на лице, поднявшись из темных глубин человеческой природы.

Том тоже возбуждается. Его отросток гладок и розов, на нем совершенно отсутствуют набухшие вены. Теперь, когда он полностью встал, кончик его почти касается отчетливо очерченных мускулов красновато-коричневого живота. На головке члена, на самой верхушке, – выемка, словно Творец оставил на влажной глине отпечаток своего большого пальца. Застывшие в фотографической эмульсии, словно в мягком стекле, они оба неподвижны, если не обращать внимания на подрагивание набухшей плоти…

– Замри!.. ЩЕЛК!..

На целых долгах шесть секунд солнце неподвижно застывает в небе.

Побудка рано, чтобы успеть в Клир-Крик засветло…

– У меня встреча с другом в Клир-Крике, – говорит Ким… – Ты бывал там?

– Да. Там есть старый бордель и еще гостиница… Хорошая натура для особых работ.

– Там кто-нибудь живет?

– Несколько китайцев, работавших на строительстве железных дорог. Какой-то ветеран, решивший отойти от дел… парочка индейцев…

В шесть они добрались до Форт-Джонсона, в нескольких милях от города. Из открытых ворот выбежал койот, осклабив зубы в понимающей улыбке. Ким никогда не убивал ни волков, ни койотов. Ему было совершенно наплевать на то, сколько они могут погубить коров или овец.

Они осмотрели форт, и Том сделал несколько фотографий. Ворота нуждаются в починке, но если этого не считать…

– Я мог бы превратить это место в мой Аламут… – говорит Ким.

Том покачивает головой…

– Мы живем не в десятом веке, Ким… Деньги не любят пустоты… не пройдет и нескольких лет…

Они въезжают в Клир-Крик… ржавые рельсы заросли сорняками… водонапорная башня покосилась… возле станции старый китаец курит опиум…

– Они его прямо здесь растят, – объясняет Том. – Как имя твоего друга? Я немного говорю по-китайски…

– Спроси его, здесь ли Билли Чанг.

– Иссё нету. Сиколо плиехать.

Они сходят с повозки перед гостиницей. Том показывает на двухэтажное здание из красного кирпича на другой стороне улицы.

– Веселый дом Розы Панталон…21

Хуанито спрыгивает с козел, изображая коридорного.

– Поднести вещички, ми-и-истер? Отъебать сестричку, ми-и-истер?

– Думаю, заночуем мы у Розы Пантапон… Крыша вроде не протекает… – говорит Том.

И действительно, довольно уютно. Они заселились. Рыба в реке. Несколько мексиканцев в гостинице. Тринадцать индейцев племени пима обитают в лавке. Хуанито – наполовину пима, наполовину – мексиканец, так что все они ему приходятся родственниками. Похоже, с припасами проблем не будет. Китайцы живут на станции сами по себе и ни к кому не лезут.

Ким сделает Форт-Джонсон и Клир-Крик базой для своих операций на ближайшие два года и оттуда будет совершать набеги вплоть до самой Мексики.

Посмотрите на эту фотографию из коллекции Тома: несколько индейцев и один белый, связанные между собой последовательностью действия, – конец рода. Как последние тасманийцы, патагонцы или волосатые айну, они не отбрасывают теней, потому что у них не будет потомков. Эта фотография – конец рода. Штамп сломался, штамповка прекращена.

Отчаянное осознание этой истины и заставляет их водружать грубо вырезанные из дерева и раскрашенные охрой фаллосы на могилах мужчин. Подписи стерлись. Все, что нам остается, – это фотография.

Обратите внимание на четвертого индейца слева в заднем ряду: на лице его застыло выражение паники. Это потому, что он узнал фотографа, Тома Дарка, который и снял это последнее фото, пометив его надписью «Совершенно секретно». Только ему было известно, в какой последовательности связаны фотографии между собой, а последовательность – это все.

Фотография сама по себе представляет всего лишь таинственный иероглиф, артефакт, лишенный контекста, придуманный для забытой цели или для цели, потерявшей с тех пор свое значение. И все же вот он, у нас перед глазами…

Пять странствующих голубей на ветвях дерева… ЩЕЛК! «Последний странствующий голубь».

БАБАХ! Птица падает на землю и бьет крыльями, перья уносит утренний ветерок.

Охотник оглядывается недовольно по сторонам, запихивая птицу в ягдташ. У него сегодня неудачный день. Он поворачивается лицом к камере.

ЩЕЛК! «Последний охотник на странствующего голубя».

У нас перед глазами… 6 августа 1945 года, Хиросима. На экране Оппенгеймер22: «Мы стали Смертью, Разрушителем Миров».

– Доктор Оппенгеймер!

ЩЕЛК!

Холлу пришло в голову, что он является последним представителем рода Холлов, по крайней мере в том смысле, в котором это предполагается старомодными методами размножения.

– Ааааааааа! ЩЕЛК!

– Ооооооо!

ЩЕЛК!

Ким придумывает сюжеты для эротических снимков. Он ждет, что вот-вот появится кинематограф.

Оба они – победители Международного конкурса стриптизеров-любителей в нескольких штатах. В конкурсе также принимают участие модельеры, разрабатывающие специальные модели одежды – такие, чтобы их можно было снимать легко, быстро и элегантно. Они катаются по постели, издавая при этом высокие, пронзительные звуки, от которых начинают дрожать оконные стекла.

Затем парнишка засовывает жевательную резинку в рот и говорит:

– Нам с тобой пора серьезно поговорить о наших отношениях… – Он выдувает розовый пузырь, лопает его и спрашивает: – Кем ты не являешься?