Майкл Тернер - Порнографическая поэма (The Pornographer`s Poem) Страница 13

— Очень важно, чтобы все это осталось между нами, Нетти, — сказала Пенни. — Если это получит огласку, множество ни в чем не повинных людей — включая и вас двоих — могут пострадать.

Нетти пожала плечами:

— А как насчет мистера Джинджелла? Каждый думает, что он совратитель детей. Я считаю, на нас лежит ответственность, не так? Думаю, мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы очистить его имя от грязи, вам не кажется?

Джон и Пенни посмотрели друг на друга, потом на меня. Их взгляды были испуганными и безнадежными. Думаю, они надеялись на мою помощь. Но я начал понимать точку зрения Нетти. Кроме того, у меня самого возник вопрос, почему Пенни, которая сама одно время хотела рассказать всем нам, что на самом деле произошло с мистером Джинджеллом, вдруг так резко изменила свое мнение. Уж не боялась ли, что скандал может осложнить проблему ее собственного трудоустройства? Не в этом ли состояла «тонкая политика»? Вопросы, вопросы, вопросы. Я не знал, с чего начать. Мне пришло в голову, что лучше, может быть, совсем не открывать сейчас рта. Может быть, я поговорю с ними об этом позже, когда пойму, что же, черт возьми, происходит.

4.8

— Не думаете ли вы, что мистера Джинджелла уволили за то, что он был гомосексуалистом?

— Вероятно, да.

4.9

Прошло очень много времени, пока Нетти наконец дала слово никому не говорить о том, что она узнала насчет увольнения мистера Джинджелла. Добиться этого было непросто. Нетти держалась за каждую пядь. Она взяла с Пенни обещание, что та поможет нам войти в контакт с мистером Джинджеллом. Этим дело не ограничилось. Она заставила Пенни пообещать помочь восстановить честное имя мистера Джинджелла — если не сейчас, то когда-нибудь в будущем. Могу сказать, что Пенни была готова согласиться на все, что угодно, лишь бы Нетти дала слово молчать. Никогда не забуду момент прощания, когда мы вылезли из машины и стали махать Джону и Пенни руками: Джон лежал на руле, как будто его застрелили, Пенни на переднем сиденье выглядела так, словно умерла неделю назад.

4.10

— Пенни тоже…

— Одну секунду — это важно.

4.11

Рельсы рассекали западную часть города практически по прямой. Разумеется, с некоторыми исключениями. Одним из которых являлся отрезок в полмили в нашем районе, к северу от школы, S-образный, проложенный по откосу, с которого открывался вид на улицу, крыши домов, северо-западный Ванкувер. Заросли ежевики были особо густыми на первом основном изгибе, в пятидесяти ярдах к западу от Кипресс-кроссинг, где мы поздоровались и попрощались с мистером Маккинни.

Мы уже собрались пересечь железную дорогу, когда Нетти дала знак остановиться.

— Это автомобиль Биллингтона? — спросила она.

Действительно. В сотне ярдов от нас на асфальте стоял белый «роллс-ройс» Биллингтона. А сам наш сосед поднимался по откосу с белым пластиковым мешком в руке.

— Прячемся, — прошептала Нетти, и мы оба нырнули в канаву.

Нетти чуть высунулась и докладывала обстановку.

— Я вижу накладку из искусственных волос… твидовый пиджак, светло-коричневые слаксы… он смотрит направо, смотрит налево… делает пару шагов… переступает через рельс… снова оглядывается… взмахивает мешком, раз, другой… отпускает! Биллингтон отпускает мешок! Друзья, он в воздухе! Он падает в заросли ежевики. Он поворачивается. Он спускается. Вниз, вниз, вниз! Мистер Биллингтон покинул здание!

Нетти присела и захихикала.

— Что смешного? — спросил я.

— Мистер Биллингтон — загрязнитель окружающей среды, — ответила она, давясь смехом.

Я понял, откуда это. В чистом виде Смит-Гарни. Приятно, когда тебе понятна шутка: Биллингтон — инопланетянин. Водительская дверца открылась и захлопнулась. Биллингтон медленно уехал в никуда. Нетти повернулась ко мне.

— Кто быстрее. На счет «три». Один, два…

Она, разумеется, сжульничала. Рванулась на счет «два». Почему — я так и не узнал. В седьмом классе никто быстрее ее не бегал. Ни мальчик, ни девочка.

— Чего ради? — крикнул я вслед. — В мешке гребаный мусор.

Но Нетти не ответила. Добежала до самых зарослей, где подобрала палку и начала продираться сквозь них.

На меня произвело впечатление, как она это делала. Напряженное лицо, строгий рот, подбородок с ямочкой, плавные, решительные удары. Очевидно, к порке кустов она относилась с той же серьезностью, что и к бейсболу. Но разумеется, разница чувствовалась. Ни площадки, ни арены… ни биты или мяча. У меня возникло влечение к Нетти, новое чувство. Но мере ее углубления в заросли я начал замечать, как при каждом ударе вихляется задница — а задница у нее была — и что эта задница чуть больше, пропорциональнее, чем остальные части тела, подумал о том, что придет день и задница у нее станет, как у матери, которая выглядела очень аппетитно в купальном костюме в тот единственный раз, когда я ее в нем видел. Нетти что-то крикнула, но я не разобрал слов. Слишком погрузился в новое чувство.

Нетти обернулась. Лицо раскраснелось, палка размочалилась.

— Чего стоишь, придурок? Я же велела тебе найти палку потолще. Мы не сможем добраться до мешка без толстой палки. — Она отбросила палку, которую держала в руке.

Я отогнал мысли и отправился на поиски. Когда вернулся — нашел старую антенну, — Нетти лежала на животе, в зарослях, торчали только ноги.

— Почти добралась до него, — тяжело дыша, просипела она.

Я уже собрался второй раз спросить ее, зачем тратить столько сил ради какого-то паршивого мешка с мусором, но понял, что в моем вопросе нет смысла. Иногда приятно наблюдать за ее энтузиазмом. Но она все равно мне ответила, словно знала, о чем я думаю:

— Если… это… всего лишь… мешок с мусором… почему он… не выбросил его… в… свой… мусорный… контейнер?

Я опустился на четвереньки насколько мог, влез под заросли, передал ей ржавую антенну.

Нетти вся горела. Ее тело извивалось, дергалось, стукалось о мое. В какой-то момент она так повернулась, что ее задница потерлась о мою промежность. Но что самое странное, это телодвижение не имело никакого отношения к попытке достать мешок. Фактически, я отчетливо видел, Нетти уже не прилагает особых усилий к тому, чтобы добраться до мешка. Длины антенны для этого хватило бы. Но руку она согнула — не вытянула вперед. Я перевел взгляд на ее задницу, выгнувшуюся ко мне. Она ввинчивалась в меня, вжималась, отступала на чуть-чуть. Потом Нетти ложилась на живот, вроде бы пыталась дотянуться до мешка, и все повторялось сначала. Определенно возникала некоторая последовательность.

Я решил проверить свою версию. Как только Нетти улеглась на живот, отодвинулся на дюйм и стал ждать.

Нетти выгнула спину, бросив задницу в пустоту. Она на мгновение застыла. Я уже собрался рассмеяться, но тут она вскрикнула и вновь устремилась вперед, в десятый раз заявив, что «почти добралась до него». Я отвел глаза от ее задницы. Сквозь ветки увидел, что антенна гуляет взад-вперед над мешком Биллингтона. Она вновь что-то выкрикнула, а уж потом двинула задницу ко мне, в меня, крепко вжалась.

Быстренько поелозила и снова устремилась к мешку.

Теперь я уже чувствовал жар ее тела. И этот жар заражал, распространяясь вниз, по бедрам, и вверх, под мышки, убеждая в том, что я весь горю. Вновь она врезалась в меня. На этот раз я почувствовал обе ягодицы. Смутно помню, что произошло дальше. Думаю, следующее: я сунул руку ей между ног, уперевшись каблуками, протолкнул ее дальше в кусты, где она улеглась на живот, прижимаясь нижней его частью к земле, и выбросила антенну вперед. В этот момент она, конечно, могла схватить мешок зубами.

Нетти застыла, распростертая, вымотанная. Дышала она теперь очень тяжело. Меня это тревожило. Ее мать всегда говорила о том, что Нетти родилась с шумами в сердце, что она не одобряет ее мальчишеского поведения, что активные виды спорта, которыми увлекалась девочка, могли нанести урон ее хрупкому здоровью. На площадке хрупкость Нетти как-то забывалась. Но все-таки…

— Нетти? Ты в порядке?

На выдохе:

— Да.

Я потянулся, схватился за мешок, положил между нами. Хотел раскрыть, но передумал. Зачем мне мусор? И потом, дело-то было явно в другом. Поэтому я коснулся ее плеча:

— Хочешь посмотреть, что внутри?

По телу Нетти пробежала дрожь. Я наблюдал, как медленно разжимается, расслабляется в пыли, которую мы подняли, ее задница. Лежали мы достаточно долго, только дыша.

Начало темнеть. Холодный воздух обращал наш пот в пластик. Нетти перекатилась на бок и начала возиться с завязками. Я-то про мусор уже забыл.

— Вау! — воскликнула она, быстро закрывая мешок.

— Что?

Она открыла мешок, а когда я попытался заглянуть в него, прижала к груди. Ее лицо стало таким странным, на нем будто встретились ужас и радость.

— Ты чего, дай посмотреть, — потянулся я к мешку.

Нетти откатилась, продолжая говорить:

— Вау, вау, вау… это невозможно.